Толечка, повернулся к певцу Шорин, вы споете нам?
Он быстро вынул купюру и сунул ее Толику в карман рубашки.
Конечно, Александр Михайлович, конечно.
Вот и спасибо, мой дорогой, я после ваших песен словно молодею.
Значит, лихая молодость у вас была? поинтересовался Игорь.
Всякая, мой дорогой, всякая. Я же в номенклатуре не со дня рождения. Почему вы за наш стол не садитесь?
Женька повернулась и поймала из-за цековского плеча ненавидящий взгляд посольской дочки Тани.
Боюсь локальных конфликтов, засмеялась Женька.
Тогда понятно. Ну как вы нашли узника собственной совести?
В форме, кратко ответил Игорь.
Значит, вправила ему зона мозги. А то, как я узнал, он со слов какого-то уголовника написал статью, что ереванский банк якобы ограбили чуть ли не по решению ЦК. Не ожидали мы от него такого. Не ожидали. Но ничего, поедет на сто первый, поработает, судимость снимет. Вернется. Поможем устроиться, да и в партии восстановят. У него вся жизнь впереди.
За столом повисла пауза.
Ну, не буду мешать, Шорин встал, отдыхайте.
Он вальяжно пошел к своему столу.
Конечно, он башляет оркестр круто, в спину ему сказал Толик, только я его терпеть не могу. Номенклатура! Я его в «Сосновом бору» с такой хивой видел, у каждого четвертак срока на ушах.
Он поднялся, пошел к эстраде, легко вспрыгнул к микрофону, дежурно улыбнулся залу.
По просьбе уважаемого Александра Михайловича начинаем нашу ночную программу. Выступает инструментальный коллектив Бутырской тюрьмы. Знаменитый романс «Мы сидели вдвоем», музыка народная, слова КГБ.
И заиграл оркестр. Началась знаменитая ночная гулянка, именуемая в определенных кругах «Разгуляй».
Хлопоты. Хлопоты. Пустые хлопоты. Да нет, не такие уж они пустые были. Правда, все, что казалось за столом на кухне простым и решаемым стремительно и просто, на деле оказалось значительно сложнее. Председатель Московской федерации бокса уехал на три дня в Софию, а без него кадровик никак не хотел решать вопрос с работой.
Начальник паспортного стола отделения, несмотря на грозные резолюции, потребовал справку с места работы. Ельцову-старшему он сказал прямо:
Указание замминистра для меня, товарищ полковник, закон, но вы же знаете, что есть инструкция. Без справки с места работы никак не могу. Паспорт выдам и сделаю так, что ваш племянник получил его не на основании справки об освобождении, а по замене старого. А вот штамп прописки поставить не могу. Мне до пенсии, Игорь Дмитриевич, всего восемь месяцев.
И опять выручил Леша Парамонов. У него в школе свой бланк был и печать. Плюнул он на все формальности и написал бумагу, что мастер спорта Юрий Петрович Ельцов работает в юношеской боксерской школе «Боевые перчатки» тренером-преподавателем с окладом сто рублей.
Конечно, в такой ситуации начальник паспортного стола просто обязан был дать задание участковому поехать в вышестоящую организациюМосковский городской комитет по физической культуре и спортуи проверить подлинность документа. Но он этого делать не стал: письмо с резолюцией первого замминистра прикрывало любую справку.
Из отделения Юрий Ельцов вышел с новеньким паспортом, в котором стоял штамп прописки по адресу: «Грузинский Вал, дом 26, квартира 143». И главные слова были оттиснуты на листочке с водяными знаками: «прописан постоянно».
С новым паспортом поехал Ельцов в кадры спорткомитета. Начальник этого департамента оказался чересчур бдительным и позвонил в отделение. Попал сразу на начальника.
А что вам надо? удивился подполковник. Товарищ Ельцов прописан в этот адрес по личному указанию первого замминистра внутренних дел. Надеюсь, вам не надо разъяснять, кто это?
Разъяснения спортивному кадровику не понадобились. Он сразу же понял, что у нового тренера весьма высокие связи, поэтому пригласил Ельцова в кабинет, говорил с ним предельно любезно и издал приказ о назначении его старшим тренером-преподавателем с окладом сто пятнадцать рублей.
На прощание, крепко пожимая руку, сказал:
Хоть вы со спортом давненько расстались, но мы помним вас. Хорошо помним. Да и ваша журналистская деятельность большую пользу спорту принесла. Мы вас, Юрий Петрович, на звание «заслуженный тренер РСФСР» представим.
Спасибо, Ельцов подивился внезапной перемене в настроении кадровика, не рано ли?
Самое время, самое время, Юрий Петрович, эта школа должна стать лицом юношеского бокса, поэтому и тренерский состав должен быть регалиями увенчан.
Конечно, начальник отделения перезвонил Игорю Дмитриевичу и пересказал беседу с кадровиком. Поэтому, когда племянник в полном недоумении поведал о встрече в спорткомитете, Ельцов-старший хохотал до слез.
За всеми хлопотами Юра забыл о разговоре с Игорем Анохиным на балконе. Тогда им помешал Борька, а потом началась закрутка с работой и пропиской.
Вспомнил об этом только, когда, отработав первую половину дня, шел он по Сретенке в спортивный магазин, чтобы купить там несколько методических пособий для тренера.
Из телефона-автомата он позвонил Анохину в редакцию, где ему сообщили, что Игорь уехал собирать материал; дома его тоже не оказалось. Тогда из глубины памяти Ельцов выскреб телефон Женьки Губановой. Там он и разыскал Анохина.
Послушай, Игорь, ты помнишь наш разговор на балконе?
В общих чертах, рассмеялся в трубку Анохин.
Помнишь, Борька Лосев пришел
Я-то помню, перебил его Игорь, думал, что ты забыл.
Нет, не забыл, хорошо бы эту тему продолжить.
А ты где?
На Сретенке, рядом со «Спортивной книгой».
Молодец, серьезно за дело взялся.
В трубке послышался голос Женьки.
Что у вас там? поинтересовался Ельцов.
Кричит, чтобы ты приезжал к нам обедать. Но мы поступим иначе. Ты «Яму» знаешь?
А то.
Кто из центровых жителей Москвы не знал знаменитый пивной бар на углу Пушкинской улицы и Столешникова, называемый в просторечии «Ямой»?
Так вот, тебе от Сретенки пешком минут двадцать. Давай встретимся у входа через полчаса.
Хотя рабочий день в столице еще набирал силу, у «Ямы» стояла длинная очередь. На перилах, огораживающих вход, сидели два парня с испитыми лицами и на виду у всех распивали портвейн. Нравы здесь были просты и незатейливы. Народ из очереди поглядывал на них с явным неодобрением.
«Яма» была не просто баром, не просто общепитовской точкой, куда можно было забежать накоротке выпить пару кружек дрянного пива, поесть мелких, как тараканы, креветок, распить из-под полы прихваченную бутылку. В бар этот ледяной ветер эпохи, словно осенние листья, нес всех, кто попал под его беспощадную силу. Оседали здесь неудачники, те, у кого не сложились жизнь, карьера, творчество. Здесь не ценили титулы и заслуги. Другая человеческая мерка была у завсегдатаев бара. Здесь ценились товарищество, храбрость, широта. Качества, сильно подзабытые в государстве развитого социализма. «Яма» была клубом, приютом, местом, где люди становились на душевный ремонт. Пестрый был здесь контингент, неоднородный: сбытчики наркоты, воры, фарцовщики, черные антиквары и золотишники.
Юрий бывал здесь пару раз. Заскакивал с ребятами с кинохроники выпить на бегу пивка, заесть его безвкусными сосисками, по цвету походившими на отрубленные пальцы трупа. И не более того. Люди того круга, куда он попал, в такие места не ходили. Пиво пили в престижном баре Дома журналиста или в пивном ресторане «Валдай» на Новом Арбате. В том круге были свои понятия о респектабельности.
Игорь Анохин подошел ровно в назначенное время, он вообще был человеком пунктуальным. Ельцов с удовольствием оглядел его. Весенний был Игорь: голубые брюки, невесомые мокасины, фирменная куртка.
Что, дружище, улыбнулся Игорь, начал трудовую жизнь?
Сегодня отработал утренние занятия со своей группой.
Не забыл, как переносить тяжесть тела в удар?
Вспомнил. Мне теперь многое придется вспоминать.
Слушай сюда, как говорит первый секретарь МГК месье Гришин, я тебе, прежде чем мы пойдем в бар, расскажу кое-что. Только давай отойдем отсюда. Пошли в скверик, там посидим, покурим, поговорим.
Свободную лавочку они нашли как раз напротив памятника Ленину. Сели. Закурили. Помолчали.
Вот какое дело, Юрик, начал Игорь, я в «Яме» человек авторитетный, все центровые меня знают, и я со всеми знаком. В «Яме» бываю часто, люблю с ребятами посидеть. Тянет меня туда. Народ в нашей «ямской» компании надежный и добрый. Мы всех постоянных посетителей знаем. А тут появился новый человек. Я смотрюлицо знакомое. Витька Кретов. Я с ним в областной ментовке работал. Как тебе известно, я был опером угрозыска в балашихинской милиции, а он в райотделе в Реутове старшим опером. Квасил он по-черному. Стакан рядом не ставь.
Я ушел в газету; что он делал дальшея без понятия. Да и не были мы с ним близкими приятелями, поганенький человечек. И вдруг встречаемся в «Яме». Он, оказывается, до майора дослужился. Работал в Москве, но из органов вылетел. Пошел сторожем во вневедомственную охрану. Сутки дежурит, двое свободен Ты погоди, Юрик, не перебивай. Ну, коль мой знакомец, его ребята в свою компанию приняли.
В какую компанию? спросил Ельцов.
В «Яме» есть группа людей, завсегдатаев, у которых в этом баре незыблемый авторитет. Парни отличные, жизнью траченные, но дружные, спаянные, свои ребята. Витька этот оказался не жмотом, к нему стали относиться по-доброму. Как-то выпили мы сильно. Не помню, как уж это получилось, но мы с ним одни на «даче» оказались.
Где?
На «даче», так двор называется за меховым ателье в Столешниковом. Деревья там, скамеечка, тишина. Ну вот, мы на этой «даче» портвешком лакировали. Витька раскис и начал мне рассказывать, что бывший наш начальник розыска района, ушедший в министерство, полковник Болдырев, взял его в специальную группу. Служили они в разных подразделениях, Витька во Фрунзенском райотделе обретался, но по приказу Болдырева выполнял спецзадания. У них у всех были министерские ксивы.
И так мы пьем, плавленым сырком закусываем, а он мне все байки рассказывает. Только вдруг слышуон твою фамилию назвал. Я начал наводящие вопросы задавать. Он мне всю историю твоего арестаи как он тебя допрашивал, и как в Бутырку везрассказал.
Я тогда его пугать не стал, боялся, что он закроется. Думаю, подожду. Вышел на ребят из Фрунзенского райотдела. Они мне и рассказали, что действительно, он у них только числился, а сам по линии министерства работал. А вылетел за то, что на обыске у какого-то ювелира сунул в карман немного денег и пару безделушек, тысяч по семь каждая. Уж не знаю, как это определили, но вылетел он из партии, из органов и разжалован. Вот что я хотел тебе рассказать. Игорь ловко бросил окурок в урну.
Смотри, попал, засмеялся Ельцов.
Нет, дружище, это ты попал. Ты же хочешь эту историю поднять?
А то.
Можешь начинать оперативную разработку. Пошли, узник собственной совести.
Ну вот, и наступил момент, о котором долгими лагерными ночами думал Ельцов. Время расчета наступило. Теперь по-умному все делать надо. Он помнил этого Кретова. Мордастого, наглого, укравшего при личном обыске его часы «Омега» и зажигалку «Ронсон». Помнил, как он водил горящей сигаретой у его лица.
Все помнил, как тот ударил его ногой, когда они выходили из машины. А почему не ударить, если у задержанного руки за спиной наручниками скованы?
Юра потом видел много ментов и вертухаев, но такой суки, как Кретов, не встречал.
Ну что ж, надо выбить из Кретова все, что он знает.
Слушай, Игорь, у тебя диктофон с собой? спросил он.
Естественно.
Пошли в «Яму».
Попасть в этот странный пивной бар обычному человеку было нелегко. Сначала в очереди помаяться приходилось. Но завсегдатаи шли другим путем. Игорь вел Ельцова секретным фарватером. Они вошли в арку и попали в грязный, заваленный ящиками двор. Подошли к обшарпанной двери, ведущей в подвал, открыли ее. Их встретил странный, комбинированный запах прокисшего пива, несвежей пищи и табачного перегара.
Игорь уверенно прошел мимо кухни, каких-то ящиков, и они очутились в гудящем от голосов зале.
А вот и наши, сказал Игорь, пошли.
За столом, уставленным пивными кружками и стаканами, сидела компания молодых мужиков. Одного из них Ельцов узнал сразу же, это был актер Валька Голубев. Лицо его примелькалось в детективных фильмах. Он чаще всего играл бандитов, внешность располагала именно к таким ролям.
Ребята, привет, поднял руку Анохин, рекомендую вам Юру Ельцова, моего друга. Журналиста классного, а теперь тренера по боксу.
Стол молчал.
А вот и прописка, засмеялся Игорь и вынул из кейса две бутылки пшеничной водки.
Садись, Юрик, поднялся из-за стола оплывший человек с испитым лицом. Не узнаешь?
Славка, ты? спросил, узнавая, Юра.
Я, Елец, я.
Славка Сафронов, олимпийский чемпион по боксу. Юра слышал, что он начал сильно пить, но чтобы так
Осуждаешь, усмехнулся стариковским беззубым ртом Славка.
За что, Славик? Жизнь и меня поломала.
Садись, Юрок, Славка подвинулся, вот и ты к нам пришел.
Хватит, наливайте, прогудел Валька Голубев, потом разберемся, что к чему.
Он махнул рукой, и к столу подбежал официант по кличке Микадо.
Все вопросительно посмотрели на Ельцова.
Пива всем, рыбы соленой, что горячее есть?
Сосиски и купаты.
Волоки купаты и получи с меня.
Компания высоко оценила поведение новичка. Пришел серьезный человек, не халявщик. Выпили по первой, закусили.
А где Витька Кретов? спросил Анохин.
Скоро будет, ответил бородатый парень, я его в проезде МХАТа видел, он там с Батоном крутился, сказал, что будет, и не пустой. А он тебе нужен?
Да, надо с ним потолковать.
Выпили по второй. Ельцов, запив водку пивом, отметил, что напиток сей вполне на уровне. О чем и сказал новым друзьям.
Пусть бы он попробовал пожененного пива принести. Нас накрывать боятся, разъяснил ему ситуацию в подвале человек с мясистым носом и тонко подбритыми усиками. Такие усики обычно рисуют карикатуристы, когда создают образ отрицательного героя.
Меня Володей зовут, представился он Ельцову, у тебя, случаем, кодеинчику нет?
Нет. Ельцов сделал глоток пива. Раньше он бы не понял, зачем Володе кодеин. Но зона научила многому. В кодеине содержался опиум, а если принять несколько таблеток, можно было прилично заторчать.
А за столом начался обычный веселый разговор. Какие все-таки разные люди сидели рядом с Анохиным и Ельцовым!
Спившийся чемпионвышибала в кафе; Володя, непонятно чем занимающийся, но имеет за спиной пару сроков; Джангир Абаловизвестный политический карикатурист; Юра Славков, кандидат экономических наук, бывшая надежда Института экономики; Гена Смолин, когда-то аспирант-историк, а ныне известный катала. Да и у остальных биография была пестра и непересказуема.
Полтора литра водки разлетелись быстро. Народ решил сбрасываться.
И тут Ельцов увидел Кретова. Раздобревшего, в потертом пиджачке, в рубашке клетчатой, мятой.
Он подошел к столу и поставил со стуком две бутылки портвейна.
Моя дань, братцы, хрипло засмеялся Кретов.
Садись, махнул рукой, приглашая, Смолин.
Кретов уселся на лавке, подвинув Володю.
Вить, пока не начали квасить, сказал Игорь, давай отойдем, пошепчемся, дело есть. Вон и столик свободный образовался.
Пойдем, Игорек, с тобой куда скажешь. Кретов налил полный стакан пойла, именуемого портвейном, и пошел к пустому столу.
Анохин сделал знак Ельцову: погоди, мол.
Они отошли, а через некоторое время Юрий подошел к ним.
Не прогоните? спросил он севшим от ненависти голосом.
Сел. Тяжело посмотрел на Кретова:
Ну что, падла, узнал меня?
Ты подавился словами Кретов.
Я, сука, я. Значит, помнишь.
Я не хотел Голос Кретова сел. Он не говорил, а выталкивал из себя слова.
А сигаретой лицо прижигать хотел? А бить ногами тебя тоже заставили? Где мои часы и зажигалка? Не забыл, как ты их у меня реквизировал?
Ельцов схватил Кретова за отвороты пиджака, рванул. Тот ударился животом о стол.
Он тебя, Витя, сейчас уроет здесь, и никто за тебя слово не скажет. Анохин закурил сигарету. У тебя один выход есть: рассказать нам, как все было.
Что рассказать? переспросил Кретов.
А то, что ты мне тогда на «даче» поведал, только более подробно.
Я не могу.
Тогда я тебя инвалидом на всю жизнь сделаю, а может, и убью, жестко ответил ему Ельцов.
Он сам подивился этому внезапно пришедшему спокойствию. Словно вместе с хмелем из него выветрилась ненависть к этому человеку.
Ты не посмеешь. Кретов пришел в себя и заговорил спокойно и нагло. Я тебя, если тронешь, в ментовку сдам. Ты же только откинулся. А потом, кому веры большетебе или мне?
Мне, отрезал Анохин, я же тебя подагентурил. Выгнали тебя за воровство. И не просто выгнали из партии и органов, но и разжаловали. Так что поверят мне.
Ельцов смотрел на Кретова. Его лицо, испитое, дергающееся, посеревшее от страха, было так не похоже на то, что осталось в памяти. В отделении на допросе с ним говорил жестокий, наглый, уверенный в своей безнаказанности человек.