Это вы далеко зашли, хрипит Фогель, прижимая к плечу быстро краснеющий платок. Вы и Варбург Мое доброе имя Моя честь офицера СС! И все ради чего? Ради негоэтого пожирателя пудингов, понадобившегося вам Преданного фюреру офицера в расход, а?
Договаривайте, любезно говорит Эрлих и тонкой струйкой выпускает дымок. Губы его сложены трубочкой. Доктор сейчас приедет.
Я и оттуда достану вас. Из сумасшедшего дома!
Вряд ли!
Мой рапорт дойдет!
Эрлих выпускает новую струйку.
Я надеюсь на выздоровление. Боже вас упаси не справиться с недугом. Фюрер и рейхсканцлер недаром дали указание рейхсфюреру СС применять к безнадежным больным «эвтаназию». Германская раса будет полностью очищена от шизофреников, параноиков и дебилов. Сумасшедшие весьма отягощают наследственность Гаук вылечит вас, Фогель, и все будет хорошо. Не так ли?
Он истечет кровью, осторожно напоминаю я.
Пустое, мсье Птижан. В здоровом теле содержится семь литров крови. А он потерял не больше двух рюмок
Эрлих ошибается. Больше, значительно больше Я устанавливаю это, когда санитары и незнакомый врач в штатском несколько минут спустя забирают Фогеля и укладывают его на носилки, предварительно замкнув браслеты на его запястьях. Эрлих что-то шепчет врачу, тот щелкает каблуками, и они отбывают, а Микки тряпкой и совком уничтожает лужу, натекшую там, где лежал Фогель. У лужи весьма приличные размеры.
Переволновались, Одиссей? спрашивает Эрлих с видом человека, лишенного нервов.
Не очень, говорю я.
Ничего, сейчас поволнуетесь!.. Думаете, все кончено? Как бы не так!.. Фогеля не уберешь запросто; в больнице он будет безопасен, но пребывание там не вечно. Найдутся желающие помочь ему выбраться Идите в кухню Больц!.. Так вот, баланс наш, говоря на английском, «фифти-фифти». Где ваши люди, Одиссей? Время, сами видите, уплотнилось, и Варбург при известных условиях окажется не в силах нас прикрыть. Нам нужны быки. Жертвенные быки! Иначе
Пятнадцатого! говорю я, думая о другомо телефоне и дупле в каштане на бульваре Монмартр.
Это крайний срок. Молите всевышнего, чтобы Люк пришел в магазин Фора. Его мы не тронем, но связники, часть источниковэтих под нож. Пока мы тянем время, держим засады в пансионе и на улице Миди.
У Люка?!
А вы что думали? На Центральной тогда слушали ваш разговор с «Лампионом», и будьте спокойны, Анри Маршан отнюдь не инкогнито Не делайте больших глаз, Одиссей! Все по правилам. Вы брали свое, мысвое. Вы вычислили точно, и патрули опоздали в «Лампион», хотя и побывали там не без пользы. Приметы Анри Маршана тоже кое-что значат, если умело построить розыск. Старую квартиру нашли без труда: Маршан регистрировал документы в мэрии, и нам через пять минут сообщили адрес Квартира пустана иное я не рассчитывал, хотя люди, сидящие в засаде, надеются, что кто-нибудь придет Время, Одиссей! Вы же знаете ему цену Сколько я смогу тянуть?
Я протестующе поднимаю руку.
Вы не джентльмен, Эрлих! Наш уговор
Бросьте, Одиссей. Вы разбираетесь в музыке? Так вот: есть основная тема, лейтмотив, и тема вспомогательная, замаскированная первой. Наш лейтмотивразгром резидентуры СИС, и, как ни крути, вы мой агент. Все!
Я не
Я сказал: все! Я безумно дорого заплатил за то, чтобы прикрыть вас. А что до контактов, то это тема вспомогательная, и я на вашем месте забыл бы о ней до лучшей поры.
Вот как повернулось задумчиво говорю я. Мой отчет и протоколы Красиво, Эрлих!
Господин Эрлих! Я попросил бы вас, Одиссей, впредь не забывать прибавлять это слово.
Выходит, я двойник? А вы думали?
Тривиальная история шепчу я и прикусываю губу.
Эрлих трет лоб ладонью, поправляет очки.
Не огорчайтесь, Одиссей. Что вам до жертвенных быков? Фор ваш человек?
Нет, конечно. Он понятия ни о чем не имеет. Просто явкав магазине удобно встречаться. Не часто, конечно. Не верите?
Не веритьнаш принцип. Мы проверили. Фор действительно не ваш. Он сотрудничает с жандармерией негласно и помог нам, описав Маршана и вас. Он говорит, что встречо, случайных, естественно! у вас было Сколько их было?
Три. Последняяв первой декаде июля.
Что же, вы не лжете Слушайте, Одиссей! Бриссак, Фор, столб с «почтовым ящиком», засады, проверка личности Маршана и все такое прочее дают нам некоторый резерв дней на случай, если у меня потребуют отчет. Пока того, чем я располагаю, хватит, чтобы доказать вашу преданность нам, а не СИС. Но если пятнадцатого Люка не окажется на явке, делайте, что хотите, но головы вам не спасти. Мы умоем рукия и бригаденфюрер И завтра же на Монмартр, Одиссей! Я очень любопытен и мечтаю убедиться, что именно бульвар благотворно влияет на ваше самочувствие Поправляйтесь, Одиссей!
Спасибо, господин Эрлих, говорю я и смотрю ему в спину.
У штурмбаннфюрера Эрлиха очень выразительная спина. Прямая, жесткая, ловко подчеркнутая мундиром, сшитым у дорогого портного. Презрение ко всем, в том числе и к Огюсту Птижану, начертано на ней аршинными буквами. Обладатель такой спины должен внушать простым смертным трепет и почтение Глыба. Скала. Одна из скал Валяй, Одиссей, лавируй меж скалами, в узком фарватере, изобилующем мелями и цепкими водорослями В первый раз, что ли?
11. РУБАШКА И ЧЕПЧИКАВГУСТ, 1944
«В первый раз, что ли?»говорю я себе, вслушиваясь в грохот ночной грозы, бесчинствующей над Парижем. Молнии падают где-то рядом, и я, приподняв жалюзи, всматриваюсь в черные контуры и жду, когда очередной зигзаг высветит верхушку Эйфелевой башни. Грозу я люблю, зато терпеть не могу мелкий дождьон действует мне на нервы.
Эрлих в рубашке с приспущенным галстуком сидит в кресле и кусочком замши протирает очки. Вид у него неважный. Веки воспалены, под глазами мешки, и щетина на подбородке, мелкая и частая. Я зеваю, прикрыв рот ладонью, и отхожу от окна, а Эрлих складывает замшу в квадратик и водружает очки на место. Отпивает глоток минеральнойпрямо из горлышка.
Язва, объясняет Эрлих, отрываясь от бутылки. Питание всухомятку, нервы Иногда так схватывает, что хоть плачь.
Дрянь дело, сочувствую я, перекладывая плащ штурмбаннфюрера с кровати на пуфик. Плащ был мокрый, вода стекала на одеяло, а я терпеть не могу спать под ватным компрессом.
За весь прошедший час мы не перекинулись и десятком фраз. Голова у меня была ясная; днем температура упала, и рука ныла значительно меньше. Микки принесла две рюмки анисовой, белой и непрозрачной, и я выпил, ощутив во рту привкус «капель датского короля».
Я опять зеваю, напоминая Эрлиху, что ночь неподходящая пора для визитов. Чего ради он явился и молчит? Соскучился по обществу Птижана?
Эрлих щелкает по бутылке ногтем и ставит ее на пол. Откидывается в кресле. Дождь тихо накрапывает за окном, и меня тянет в сон.
Гадаете, Стивенс? негромко говорит Эрлих, He ломайте голову.
Вы здесь хозяин, уклончиво говорю я.
Так-то оно так Что у вас таманисовая? Пейте и мою, я не хочу. Пейте, пейте, вам понадобится еще не одна рюмка, чтобы переварить новости. Мне звонили из Берлина, Стивенс. Вами интересуется Шелленберг, разведка РСХА.
Очевидно, Фогель?
Нет. Группенфюрер Мюллер не станет делиться с Шелленбергом.
Варбург?
Давайте без имен.
Хорошо, господин Эрлих.
И без «господина». Простите, Стивенс, днем я был не в себе. Фогель задал мне хлопот.
Кстати, не сочтите меня нескромным: что с ним?
Плохо дело, сумрачно говорит Эрлих и смотрит на меня в упор. Фогеля из больницы забрал Кнохен. Рапорт попал по назначению, и все пошло вверх дном.
Не требуется титанического напряжения ума, чтобы сопоставить одно с другим и выстроить в линию имена Эрлиха, Варбурга и Шелленберга. Распря между гестапо и шестым управлением РСХА, занятым агентурной разведкой, не секрет для профессионала. Кнохен, вероятно, держит руку Мюллера из гестапо, а Варбург, как я и предполагал, человек Шелленберга.
В любом случае прогадывает Стивенс, говорю я, подводя итог.
Может статься, если
Есть выход?
Дайте мне Люка!
Я помню об этом, Шарль. Но его нельзя будет брать!
Он пойдет на перевербовку? Подумайте хорошенько, Стивенс. Ошибиться нам нельзя. Он кадровый?
По-моему, да До меня он вел резидентуру. Тот, кто был во главе дела, оказался не на месте. В Лондоне пришли к выводу, что он паникер, и при первом удобном случае перетащили через Ла-Манш. Люк около полугода работал один и замкнул на себя все связи. Потом меня забрали из Рабата и сунули сюда Должен заметить, что я не плясал от радости. Мне и в Рабате хватало хлопот, присматривая за тамошними французами.
Бог с ним, с Рабатом! Так что же Люк?
Вам известно: я три месяца в Париже. Люк, по существу, стоит у руля. Формально дело веду я, но фактически все сосредоточено в его руках. Считалось, что так должно сохраниться, пока Птижан не наберется местного опыта Что я скажу о Люке? Он волевой человек и мужественный. И у него ледяная голова.
Расчетлив?
Не в этом смысле. Он не из тех, кто теряет сон при появлении опасности Но Люкчеловек и в чем-то, наверное, слаб.
В чем? Именно это я и хочу услышать от вас.
Он жизнелюб, говорю я, подумав. Он любит общество, музыку и хорошую выпивку. Помнитея засветился, а Люк торчал в кафе как ни в чем не бывало? Вот вам ключ, Шарль!
Дождь все идет, мелкий, пришептывающий. Эрлих горбится в кресле. Ему совсем нехорошо. На скулах проступают темные пятна; мешки под глазами набрякли. Рука под рубашкой прижата к животу.
Ключ, говорит Эрлих задумчиво. Ах, как гладко у вас выходит, Стивене!.. Чем больше я слушаю вас, тем больше восхищаюсь: всякий раз оказывается, что какая-нибудь мелочишка припасена вами про черный день Портфель, например! О нем вы, конечно, забыли упомянуть в отчете. Скверная память, а?
Нё понимаю.
Показать запись разговора с «Лампионом»?
Ах вот вы о чем!
Стивенс! Я не раз и не два ставил себя на ваше место. Я задавал вопрос: как бы повел себя Эрлих в камере английской тюрьмы! Возможно, мои поступки были бы адекватны вашим Я не сторонник спешки и крайних мер, хотя, разумеется, и не альтруист. Поэтому давайте условимся: ваше молчание в первые дни понятно и оправдано мною, но больше не соблазняйтесь возможностью утаить хотя бы пфенниг от компаньона Что было в портфеле и откуда Люк его забрал?
Инструкция Лондона, говорю я неохотно. И ещеденьги. Сорок две тысячи франков и семь тысяч триста шведских крон.
Где они хранились?
В банке.
Абонированный сейф в качестве хранилища конспиративных документовличная идея Птижана, его собственность, и я дарю ее Эрлиху, будучи уверенным, что никто и никогда не воспользуется сейфом вторично. Разведкасплошный парадокс; действующий по шаблону проваливается так быстро, что порой не успевает сообразить, как его выследили и посадили в комнату с решетками.
Почему вы молчали? начинает Эрлих и останавливается, невежливо перебитый Огюстом Птижаном.
Как раз потому, Шарль! Я был уверен, что слухачи сидят на Центральной и пишут. Следовательно, имя Анри Маршана должно было стать известно вам в тот же вечер. Люк, как вы помните, сменил документы и квартиру, но для банка он должен был остаться Маршаномна это имя я дал ему доверенность. Теперь прикиньте: я называю банк, вы устраиваете засаду, берете Люка, и комбинация, продуманная нами в семейном, так сказать, кругу, развивается уже без моего участия. Покажите мне любителей падать за борт, и я соглашусь, что был не прав.
Я говорю и в то же время не перестаю думать о Варбурге. Как Юлий Цезарь, если верить слухам, мог одновременно читать, писать и сплетничать с патрициями о проделках римских бонвиванов. В наши дни он недурно зарабатывал бы, выступая в цирке. Огюсту Птижану до него далеко, но маленьким искусствомговоря об одном, размышлять на иную тему он овладел еще в школе. Не в средней, конечно, а в той, чей адрес не числится в справочных книжках и где круг предметов, пожалуй, пошире университетского. Дилетантизм в нашем деле так же вреден, как и узкая специализация.
Я немного разочарован: о Шелленберге Эрлих упомянул как бы вскользь, уйдя от него к Люку. Признаться, я полагал, что рано или поздно мы опять коснемся Шелленберга и Варбурга, этого невидимки, укрывшегося на вершине гестаповской пирамиды и упорно уклоняющегося от личной встречи, но но Эрлих углубился в себя, и живой глаз его отсутствующе недвижим под толстой линзой очков.
Молчу и я, думая о Варбурге Бригаденфюрер перестраховывается, заслоняясь от Кнохена и Мюллера Вальтером Шелленбергом. Плюс это или минус для Огюста Птижана? Люк уже действует, и поздно менять что-либо в маленьком экспромте, приготовленном нами. Вообще, как известно, лучше всего экспромты удаются, если ихдолго и тщательно готовить.
Стивенс, очень тихо говорит Эрлих. Шелленберг потребовал отчета о результатах. Самое позднеешестнадцатое. Больше я не скажу ни слова, но это вы должны запомнить. Шестнадцатоекрайний срок!
Я достаю пачку «Житана». Последнююзапасы Эрлиха подошли к концу. Ногтем надрезаю бандероль. За двое суток я кое-как научился орудовать одной рукой. Пианиста из меня не выйдет, но разве мало профессий, когда человек не чувствует себя беспомощным и без пальцев на левой.
Я поеду, говорит Эрлих и встает. Плащ его высох.
Штурмбаннфюрер расправляет дождевик и так и замирает с плащом на весу, ибо телефон на тумбочке оживает и издает пронзительный звон, утроенный тишиной. Игнорируя предостерегающий жест Эрлиха, я беру трубку Ну вот и экспромт!
Алло!
Птижан? Голос Люка
Да, да, говорю я.
Эрлих делает шаг, но я, уткнувшись в микрофон подбородком и сделав огромные глаза, шепчу: «Это Маршан».
Огюст, рокочет в трубке. Это ты?
Я пялюсь на штурмбаннфюрера, взором испрашивая инструкций.
Говорите же! шепчет он и, подойдя ко мне, прижимается ухом к трубке.
Люк? Как ты нашел меня?
Случайно. Видел вчера входящим в подъезд.
Скажите, чтобы перезвонил, шепчет Эрлих и пальцами впивается мне в локоть. Пусть перезвонит
Алло! Ты слышишь меня? Перезвони через пяток минут Тут
Дама? Мембрана трещит от смешка Люка. Узнаю старину Огюста! Ладно. Пока
Щелчок, Отбой Эрлих трет лоб.
Непостижимо!
Что? спрашиваю я.
Потом невпопад говорит Эрлих и берется за телефон. Гестапо! Дежурный? Срочно соединитесь с Центральной: пусть установят, откуда будут вызывать Центршестнадцатьдваодин. Повторите!.. Пошлите туда машину и двоих из девятой комнаты, надо сесть абоненту на хвост. Все!
Что будем делать? спрашиваю я растерянно.
Откуда Маршан узнал телефон? вслух соображает Эрлих. Когда он вас видел?
Вчера
Где вы вылезли из машины?
Разумеется, за углом.
Почему же он не подошел? Почему?
Спросите что-нибудь попроще.
Скулы Эрлиха напряжены. Плечи выпрямлены Да, этот человек рожден для действия. Жаль только, что энергия, ум и воля его поставлены на службу самому отвратительному делу за всю тысячелетнюю историю человечества.
Скажите, чтобы утром он позвонил еще раз. Часов в девять. Сейчас, мол, трудно говоритьу вас гостья, и никак не удается ее выпроводить. Говорите только это, никакой отсебятины.
Мы стоим над телефономгробовщики у одра приговоренного к смерти. Усопшим должен стать Люк. Эрлих заранее прикидывает, по какой мерке выстругать доски.
Звонок ровно через пять минут. В педантизме Люк не уступает Эрлиху.
Алло, старина. Где твоя знакомая?
В ванне, говорю я и в ответ слышу приглушенный смех.
Ты неплохо устроился, Огюст. Я еле нашел тебя. Если бы не случай, я так бы и сидел до пятнадцатого Как тебе удалось выбраться?
Люк! С ума сошел! Такие вещи по телефону Удалось Больше того, я зацепил крупную рыбу Слушай, моя идет Позвони мне утром. Можешь в девять?
Приятных сновидений, игриво говорит Люк и дает отбой.
Я едва кладу трубку, как телефон вновь разражается трезвоном. На этот раз Эрлих перехватывает инициативу. Я и не спешу, признаться, обходить его на финише, понимая, что это из гестапо. Так оно и есть Эрлих, покусывая губу, выслушивает собеседника. Говорит: