Одновременно Фогель занят поисками спекулянта, продавшего Птижану бумажку в два фунта, но и здесь дело стынет на мертвой точке, ибо приметы кулисье, сообщенные мною, с равной долей вероятия можно отнести к доброй половине мужского населения Парижа, а заодно и к самому Фогелюсреднего роста, худощавый, хорошо одевается.
Эрлих нарочито избегает оставаться со мной наедине; он не торопится, понимая, что третье августа так или иначе поставит точку в конце затянувшейся главы. Не сомневаюсь, что Варбург из неведомого мне далека пристально следит за всем происходящим и тоже ждет. Он ведет беспроигрышную игру. Фраза в передаче Би-Би-Си надежнее любого признания Птижана удостоверит гестапо, что перед ними агент Лондона, и не просто агент, но эмиссар достаточно высокого ранга, способный заставить правительственную радиостанцию включить в официальную программу галиматью о лондонском тумане. Такое бывает нечасто!
По указанию Эрлиха меня снабдили изрядным запасом «Житана» и толстых крепчайших «Голуаз», и я, излагая свои легенды, окуриваю кабинет штурмбаннфюрера отнюдь не фимиамом. После безвкусных «Реемтсма» черный табак «Житан» доставляет страстному курильщику Птижану несказанное удовольствие. Не меньшее наслаждение получает он и от того, что по прошествии нескольких суток после двадцать пятого из банка, судя по всему, ничего не передали гестапо, и, следовательно, Люку удалось-таки получить портфель. Ради одного этого стоило затеять возню по сколачиванию пула «Птижанслужба безопасности».
Словом, у каждого из нас свои интересы, и все мы, запасшись терпением, ждем третьего августа.
Одно только плохорука. Она болит, и по ночам я скриплю зубами, лежа на спине и глядя в потолок, на котором дремлют, собравшись вокруг лампы, мухи и анемичные бабочки. Как они проникают в заколоченное окнозагадка, но факт остается фактом, и камера переполнена разнообразными чешуйчатокрылыми, навязывающими Огюсту Птижану свое общество. Я рассматриваю их ив который раз! думаю об игре, авторами которой в равной степени являемся мы троеЭрлих, бригаденфюрер Варбург и я.
Я сосу «Годуаз» и размышляю. О чем? Обо всем понемногу. О женщине, так и не ставшей моей женой. О том, что в случае чего Люк возьмет дела в свои руки и Центр не останется без информации. Таблицы связи, лежавшие в портфеле, действуют с первого августа. Без них рация Люка онемела бы, но теперь все в порядке. Даже если Птижану суждено умереть, Анри Маршан сумеет, постепенно восстановить группу. У него есть кончик нитиКло Бриссак. От неезвено к звенуЛюк доберется до остальных. На это уйдут недели, может быть, несколько месяцев, и все же группа не распадется
Нет, все-таки «Голуаз» тоже изрядная гадость! От них дерет горло, а вкусовые пупырышки на языке каменеют, обращаясь в наждак Я выплевываю окурок и зажигаю «Жиган»эти чуть послабее. Вообще-то я люблю трубочный табак, выдержанный в меду, но с ним Огюсту Птижану пришлось расстаться, равно как и с множеством привычек, навыков и пристрастий. Говоря «согласен!», я наряду со многим прочим обрекал себя и на воздержание. Умные люди несколько месяцев учили меня тому, как легче расстаться со старым багажом и приобрести новый. Были тысячи способов, годившихся вроде бы на любой случай, но оказавшихся при ближайшем рассмотрении неприменимыми ко мне О милый Огюстнеповторимая ты индивидуальность! Сколько мучились с тобой товарищи, втолковывая то и се и частенько становясь в тупик, от твоих недостатков! И тем не менее ты многому сумел научиться!
«Да ты хвастунишка, Опост!»говорю я с удивлением и пытаюсь заставить себя заснуть. Последняя ночь. Ночь со второго на третье. Чем встретит меня утро?
Дым под потолком слоисто колышется у лампы, окутывая млеющих мух. Стеклянная колбочка с раскаленным добела волоском источает жар и порождает атмосферные микробури, крохотные потоки, вихри и самумы. Совсем иная буря разразится над Огюстом Птижаном, если утреннее радио не передаст, что лондонские туманы сгустились в Кардиффе. Эрлих не пойдет на то, чтобы вторично устроить экскурсию в «Одеон». Семь еще целых пальцев Птижана обеспечат Фогеля работой часа на два, а затем он изобретет еще что-нибудь и еще, пока Огюст либо заговорит, либо помешается от боли. Однако и сообщение Би-Би-Си само по себе не значит, что все о'кэй! Варбург и Эрлих полагают, что нашли удачное средство поводить Птижана за нос. Я словно бы присутствовал при том, когда они совещались и Эрлиху удалось доказать бригаденфюреру, что игра в кошки-мышки закончится благополучным финалом, в коем главная мышка приведет кота к своим сородичам и кот славно пообедает. Неуспех с наркотиком и «третьей степенью» гестапо занесло себе в пассив и трезво подытожило, что при такой раскладке нет смысла полагать, будто Птижан развяжет язык. Держать в руках резидента и не добиться ничегоза это со штурмбаннфюрера жестоко спросят на берлинской Принц-Альбрехтштрассе. Кальтенбруннер или кто-нибудь иной воздадут ему не лаврами, а терновым венцом А ведь так хочется лавров!.. Вот то-то и оно!.. Как он старался, Эрлих, внушая мне мысль, что готов при благоприятных обстоятельствах перекинуться на сторону британского льва! Даже не зная, чем кончится для него двадцатое июля, он все-таки вел свою линию, и притча о страховке, рассказанная как раз тогда, когда судьба штурмбаннфюрера висела на волоске, должна была убедить Птижана в искренности повествователя. Хороший класс работы Мудрено ли, что Птижан пал в объятия? Представляю, как ликовал Эрлих, выслушивая меня! Резидент Интеллидженс сервис предлагает игру, в которой оба участника выступают в качестве двойников. Отлично! Предложение принимается, и пусть Птижан обольщает себя надеждой, что штурмбаннфюрер Эрлих согласен стать осведомителем англичан. Пусть «сидит в сачке» и выводит гестапо на след своих коллег. Чем черт не шутит, не удастся ли в итоге захватить канал связи с Лондоном целиком в свои руки и, до поры сохранив резидентуру в неприкосновенности, пичкать через нее СИС порциями дезинформации. Такая игра может длиться долго, а когда в Лондоне спохватятся, то хлопсачок превращается в нож гильотины, и головы Птижана и его соратников отделяются от туловищ Одно неясно до конца: Лондон ли стоит за Птижаном или кто-нибудь другой? Отсюда «Одеон»беспроигрышный ход, обставляемый так, словно Эрлих смертельно рискует.
«Пожалуй, все правильно, думаю я, поглаживая ноющую руку. Непонятно лишь, почему Эрлих так старательно устраняет Фогеля из игры. Боится? Но ведь за штурмбаннфюрером стоит Варбург!.. Что-то здесь не так, Огюст!»
Я засыпаю, чтобы тут же открыть глаза, поднятый с постели за шиворот.
Хватит дрыхнуть! Подъем!.. Да поднимайся же, скотина!
Во сне я только едва успел пригубить чашечку какао и еще чувствую его вкус у себя не губах.
С вещами!
Эрлих или тюрьма Френ? Не случилось ли чего-нибудьэтакой пустяковины, не предусмотренной Птижаном и вызвавшей катастрофу?
Вместе с эсэсовцем в камере благообразный господин в штатском. Черные брови и седые элегантные височки.
Криминаль-секретарь Хюбнер, комендант, представляется он и делает знак солдату СС. Отпустите его. Где ваши вещи?
Все мое при мне, говорю я.
Зубная щетка, мыло, кружка?
Не обзавелся.
Это ваши деньги? Документы? Пересчитайте!
На кровать шлепается бумажник, отобранный у Птижана при аресте, удостоверение, расческа, носовой платок. Холодными пальцами я торопливо открываю отделения: немного франков, визитные карточки, локон в пластмассовом пакетике, двухфунтовая бумажка.
Если все в порядке, распишитесь.
Изящным «Монбланом», вернувшимся ко мне вместе с другими вещами, царапаю подпись в углу плотного полулиста, заполненного машинописным текстом. Чернила успели засохнуть, и перо скребет бумагу.
Осторожнее, говорит криминаль-секретарь и отгибает рукав. Без двадцати семи восемь Не забудьте дату.
По знакомой лестнице, каждая ступень которой известна мне лучше собственных черт, я взбираюсь наверх. На предпоследней ступеньке есть коварная ямка, и все-таки Птижан ухитряется, помня о ней, споткнуться и чуть не полететь кубарем. Эсэсовец, помянув черта, придает Огюсту вертикальное положение и, больно прищемив локоть пальцами, ведет по коридору, по мрачной бордовой дорожке.
Дверь, Еще одна Кабинет Эрлиха.
Стой спокойно! Лицом к стене.
Я поворачиваюсь, а эсэсовец стучит и, дождавшись ответа, бубнит в комнату из коридора:
Штурмбаннфюрер! Один арестованный в ваше распоряжение.
Пусть войдет!
И я вхожу. Стол, полевые телефоны, креслаодно против другого, шикарный, весь в полировке «телефункен» на столе и Эрлих, привстающий мне навстречу со своего места.
Здравствуйте, Одиссей. Садитесь.
Эсэсовец все еще торчит в дверях, и Эрлих, спохватившись, меняет гостеприимный тон на командный.
Свободны!
Шторы на окнах отдернуты, и серый утренний свет стелется по натертому паркету. Я иду к креслу, пачкая дубовые квадраты пыльными отпечатками, и сажусь, почти падаю в мягкое кресло Приемник работает, негромко бормочет, перемежая речь музыкой; зеленый зрачок светится, как у кота на охоте.
У нас три минуты, говорит Эрлих. Всего-навсего три, Одиссей. Будет над Кардиффом туман, вы получите лист бумаги и напишете краткий отчет о работе в Интеллидженс сервис. Очень краткий. Для подробного я создам вам условия Ну и, разумеется, подписка. Я, такой-то, обязуюсь и так далее. Кстати, теперь я могу узнать ваше имя?
Вам нравитсяСтивене?
Фамилия не из редких.
Меня устраивает, а на оригинальность я не претендую Но подписок не будет!
Поговорим потом.
Из нас двоих Эрлих волнуется больше. Второй раз за эти дни я замечаю, что движения его становятся суетливыми, а речь отрывистой Приемник перемешивает музыку с морзянкой, потрескивает, а большие напольные часы за спиной Эрлиха подтягивают минутную стрелку к девятке.
«Бам-бам-бам Бам!»выбрасывает приемник. И снова: «Бам-бам-бам Бам!» Колокол Биг-Бена, позывные Британской радиовещательной корпорации.
Хотите пари? шепчет Эрлих.
Я сердито мотаю головой.
Дурной тон.
«Бам-бам-бам Бам!» И наконец: «Говорит Лондон! Дорогие радиослушатели, Би-Би-Си начинает передачу для Франции. Вы услышите в нашей программе обзор текущих новостей, ответы на вопросы, репортаж о церемонии в Кентерберийском соборе. В заключениесимфонический джаз под управлением»
Эрлих, покосившись на дверь, приглушает звук. Встает из-за стола и неслышным шагом пересекает комнату. Резко поворачивает ручку, и Микки едва не влетает в кабинет. При этом лицо ее ухитряется сохранять выражение сосредоточенности, губа прикушена.
Шарфюрер Больц! негромко говорит Эрлих. Вы что-нибудь забыли? Он делает паузу и повышает тон. Вон отсюда!
Да, штурмбаннфюрер, лепечет Микки иот растерянности, что ли? делает книксен.
Эрлих притворяет дверь ируки в карманахвозвращается к столу. И вовремя. Обзор текущих новостей Би-Би-Си не длиннее хвоста карликового терьера. После паузы диктор, с жестковатым акцентом выговаривая французские слова, переходит к ответам на вопросы. Собственно, этот разделгвоздь утренней программы, ибо «ответы»форма связи лондонского руководства с резидентурами Интеллидженс сервис во Франции.
Мадам Дюроше спрашивает, вещает диктор. Каков прогноз на последнюю декаду августа? Отвечаем: август ожидается прохладным, с дождями и ветром
«Дюроше, думаю я. Мне-то что за дело?» Мадам вполне, свободно может на поверку оказаться террористом из первой секции МИ-6 или усатым интеллектуалом из группы сбора политической информации К Огюсту Птижану ответ, адресованный мадам, совершенно очевидно, не имеет отношения Без особого внимания я вслушиваюсь в продолжение: «Таким образом, туманы распространятся на всю северную часть острова, включая графства»
Это не для вас, шепчет Эрлих и прибавляет звук.
Не мешайте! говорю я.
Передачу все равно записывают
«и в частности, заключает диктор, лондонский туман сгустится над Кардиффом. Мы особенно подчеркиваем это, мадам Дюроше: лондонский туман сгустится над Кардиффом!»
Ну вот и все Я напоминаю себе шар, из которого выпустили воздух. Я так долго ждал. И теперь, когда фраза произнесена, в самом первом сообщении! глубокое равнодушие приходит ко мне.
Поздравляю, Стивенс! говорит Эрлих и выключает приемник.
Снимает трубку телефона.
Бригаденфюрер у себя? ЗдесьЭрлих! Пауза. Только что передали, бригаденфюрер! Снова пауза. Ах, вы сами слышали? Я приказал записать. Еще одна пауза. И энергичное:Само собой! Да, бригаденфюрер. Хайль Гитлер!
Трубка с клацаньем укладывается в гнездо.
Что с вами, Стивенс?
Чужое имя режет мне слух.
Ничего, отрубаю я и тяжело перевожу дух.
Понимаю Но ведь все обошлось!
Могли и не успеть.
Это правда; именно о том я и думал. Я не сомневался ни в Люке, ни тем более в Центре, но техника есть техника, а Лондон изрядно далеко.
Хотите капельки, Стивенс? насмешливо спрашивает Эрлих.
Примите сами, огрызаюсь я и вожусь со спичками: «Житан» никак не хочет раскуриваться.
Ах, мадам Дюроше, что за тон! Чем дерзить, лучше поинтересовались бы, какую квартиру снял вам ваш друг Эрлих. Пальчики оближете. В центре, четвертый этаж, и окна на тихую улицу. Три прекрасно меблированные комнаты, ванная, газ, телефон
И слухачи на проводе.
Само собой!
И полдюжины побегушечников перед дверью и в заднем дворе.
Что поделать
Остается предположить, что в передней поселитесь вы сами и будете спать у порога?
За шутку такого сорта стоило бы вас наказать, но я не мстителен. Иучтитея совсем не намерен навязывать свое общество. Предлагаю иное: прелестная горничная, она же экономка и ангел-хранитель. Ни за что не догадаетесь, кто она!
Микки?
Ну что за интуиция! Пинкертон и тот зарыдал бы от зависти Хочу предупредить: у Микки один недостатокона крайне любознательна. А в остальном просто клад: мила, покорна и домовита. С ней у вес хлопот не будет, благо, что бригаденфюрер просветил шарфюрера Больц о границах уступчивости.
«Житан» наконец раскурился, и я, полюбовавшись струйкой дыма, позволяю себе в свой черед воздать Эрлиху по заслугам.
У вас божий дар быть сводней. Или нет?
Эрлих выпрямляется в кресле и складывает руки перед собой. Костяшки сцепленных пальцев белеют, а живой глаз, увеличенный стеклом очков, темнеет.
Это последняя выходка, которую я прощаю Хватит! Берите бумагу, Стивенс, и за дело! Пишите. «Я, Огюст Птижан, состоящий на службе в Сикрет интеллидженс сервис под именем Стивенса, добровольно и без нажима, руководствуясь личными соображениями, даю настоящую подписку в том, что обязуюсь постоянно информировать отдел IV-E5-5 Главного управления полиции безопасности и СД Германской империи о заданиях, получаемых мною от английской разведки, технических и иных средствах, передаваемых ею мне, и лицах, о деятельности которых в пользу странпротивниц Германской империи мне станет достоверно известно» Да, не ошибитесь в наименовании отдела: первая цифра римская, остальные арабские Что вам не нравится?
Чертовски смахивает на одностороннюю перевербовку. Вот что я вам скажу!
Без подписки Варбург не выпустит вас живым Я все сказал, Стивенс!
Я и сам знаю, что все. Однако считаю нужным поторговаться. Англичане упрямы, и контрразведки всех стран мира осведомлены о том, что агенты СИС, как никто другой, умеют обставить свой переход на службу к конкуренту элегантным торгом.
Вы загоняете меня в тупик, говорю я с видимым колебанием.
Никакого тупика! возражает Эрлих. Чистая проформа Вы же знаете
Этот документ
Будет похоронен в моем сейфе. Слово чести, Стивенс!
Я скриплю пером, выводя строчки. Узкий почерк с наклоном влево. Острые окончания букв. Эксперты должны удостоверить, что текст исполнен в английской манере письма. Перечитав написанное, я ставлю подпись и число. Помахиваю листком, высушивая чернила.
Я перееду сегодня?
Да, к вечеру. Врач осмотрит вас, а из «Бон-Марше» привезут костюм.
Мне можно будет выходить?
Конечно. Вас будут провожать не мешая
Согласен. А теперь ответьте все же на тот вопрос, который недавно задавали вы сами: что выиграл я?
Тс!.. Экий вы, право!