Маленькая пикировка всегда скрашивает ожидание. Темный «хорьх» появляется гораздо раньше, чем я предполагал, и сердце Огюста Птижана, не подготовленное еще к встрече, словно бы замирает, чтобы секунду спустя забиться в ритме тамтама.
Штурмбаннфюрер!..
Слава богу, это не Фогель. Его мне меньше всего хотелось бы увидеть в нашей компании. Кажется, это один из тех, что ездили с нами в кафе.
Трое станут у входа, негромко говорит Эрлих, а трое у задней двери. Поищите во дворе и постарайтесь не перепугать прислугу бара. Никакого шума. Не хватает только, чтобы посетители приняли нас за облаву и начали прыгать из окна. Вы поняли?
Да, штурмбаннфюрер.
Ну дерзайте, Птижан!
Который час?
Девять десять.
Отличное время. Люк должен быть в кафе «Лампион». Если, конечно, после моего ареста он не исчез, оборвав все связи. Так тоже может быть, и тогда Огюсту Птижану придется худо.
Разом ослепнув и оглохнув, я выбираюсь из машины и на слабых ногах бреду к зеркальной двери «Одеона». Эрлих поддерживает меня под локоть.
Темные тени и пятнадолжно быть, те трое, матовая плоскость, слабо освещенная изнутри, писк двери, скользящей на роликах, и вот мы входим в царство зеркал, плюша и прочей забытой мною роскоши. Запах скисшего вина, обычный запах скверного бара, бьет мне в нос.
Бар «Одеон»не путать с рестораном, носящим то же имя! третьеразрядное заведение, и швейцара здесь не полагается. Посетители, скупо тратящие франки на выпивку, обязаны сами открывать и закрывать двери. Единственно, кто встречает их, гардеробщица, всегда немного пьяная и фамильярная. Ее зовут Жужувполне подходящее для такого заведения имя. Мы почти знакомы: раза три я сидел в «Одеоне», коротая одинокие вечера. При желании я мог бы уйти с Жужу, как любой из посетителей, но не делал этого и, одеваясь, совал Жужу десять франков просто так. Поэтому она сразу же узнает меня и, игнорируя присутствие Эрлиха, восклицает с восторгом:
Алло, Пьер!
Огюст, поправляю я.
Ах да, конечно же Огюст Давненько ты не заходил. Дела?
Пишу поэму, сообщаю я и треплю Жужу за подбородок. «Житан» найдется?
Для тебя всегда!
Эрлих корректно берет меня за локоть.
Кто эта милашка?
Жужу словно и не слышит. Она привыкла, что обнаженные плечики и маленькая, обтянутая блузкой грудь вызывают повышенный интерес, и научилась отличать настоящих клиентов от ненастоящих. Эрлихненастоящий. Сунув мне сигарету, Жужу наконец снисходит и до штурмбаннфюрера. Булавка в галстуке и запонкитри приличные жемчужиныпроизводят переворот в ее отношении к нахалу, осмелившемуся сказать «милашка». Правильное произношение Эрлиха с легким акцентом и длинный нос наталкивают маленькую прозорливицу на почти правильный вывод.
Твой друг из Эльзаса? спрашивает Жужу. Скажи ему, чтобы не приставал. Скажет тоже: «мила-а-ашка».
Ладно, говорю я. Все в порядке, Жужу. Телефон работает?
А что ему сделается.
Я позвоню, а вы поболтайте.
Я уверен, что Эрлих теперь прилипнет к Жужу и постарается вытянуть у нее все, вплоть до адреса. Разумеется, любые подробности он мог бы узнать и завтра, через людей из Булонского леса, но ставлю сто франков против окурка, что штурмбаннфюреру не терпится поразнюхать, в каких отношениях состоят Огюст Птижан и гардеробщица из «Одеона».
Покачиваясь от слабости, я добираюсь до столика в дальнем углу и плюхаюсь на золоченый диванчик. Телефон стар, как Ной. Обколупленный черный ящичек, украшенный фигурной вилкой и покоящийся на четырех птичьих лапках. В допотопной, давно не чищенной трубке долго шуршит и потрескивает, и голос телефонистки едва пробивается сквозь помехи.
Монпарнас! Говорите номер!
Алло, мадемуазель, сиплю я, прикрыв микрофон ладонью и искоса присматривая за Эрлихом, интимно беседующим с Жужу. Норддве тройкисемьпять.
Только бы не переспрашивала!.. Нет, обошлось.
Соединяю.
Парижстолица мира, но так и не удосужился перейти на автоматическую связь. В другое время мне это не мешало, но сейчас я проклинаю телефонную компанию и советников мэрий, не исхлопотавших в свое время кредитов на реконструкцию.
Кафе «Лампион».
Ну, господи, благослови!
Отгородившись ладонью от всего мира и от Эрлиха в особенности, я торопливо говорю:
Кафе? Алло! Соблаговолите позвать мсье Маршана. Да. Мсье Анри Маршал, художник. Он должен быть в синем зале
Из трех залов «Лампиона»синего, зеленого и красногоЛюк почему-то предпочитает первый Пока швейцар пускается на поиски Анри, буркнув в трубку: «Подождите!», я продолжаю наблюдать за Эрлихом и гадаю, услышал ли он хоть слово. Нет, пожалуй. Жужу смеется так, что у Эрлиха должно заложить уши.
Голос Люка возникает в трубке, стряхивая скалу с души Птижана. Вполне свободно могло быть так, что Люк раз и навсегда переменил адреса. Волна благодарности к другу, верящему в меня до конца, захлестывает мое слабое сердце и лишает дара речи.
Эй, слышу я. И долго будем молчать?
Долгий шуршащий звукочевидно, Люк дует в трубку.
Да говорите же!
Анри?
Кто это?
Анри, это я. У меня всего пара минут
Огюст?!
Только бы не бросил трубку!.. Будь Огюст Птижан на месте Анри Маршана, он так бы и сделал и к тому же немедля навострил бы лыжи из кафе. Судите сами: звонит человек, пропавший среди бела дня и, судя по всему, арестованный гестапо, и сообщает, что у него «пара минут»
Ну я слушаю, старина!
Словно гора с плеч!..
Не повторяй ни слова из того, что услышишь, говорю я, мысленно умоляя Жужу смеяться погромче. Когда кончим разговор, немедленно уйди из кафе. Переберись на аварийную квартиру. Думаю, что гестапо сейчас переворачивает вверх дном Центральную, отыскивая нас с тобой на линии. Понял?
Да. Это все?
Нет. Слушай, Анри. Свяжись с Центром и добейся, чтобы третьего августа Би-Би-Си в первой утренней передаче на Францию вставило фразу: «Лондонский туман сгустился над Кардиффом». Запомнил?
Да. Слушай, а ты-то где?
«Лондонский туман сгустился над Кардиффом», повторяю я настойчиво. Если фразы не будет, считай, что я окончательно засветился. Двадцать пятого возьми портфель. Понял, Анри?
Краем глаза я вижу, как Эрлих обходит Жужу и делает шаг к столику. Между нами метров десять расстояния, и я еще могу успеть сказать несколько фраз.
Немедленно уходи!
Откуда ты говоришь?
Я арестован, отвечаю я и слышу короткое «о!» Люка. Если до пятнадцатого не дам знать о себе, работай один. «Почтовый ящик»резервный.
Я кладу трубку на вилку и пальцем, сдергиваю вниз тугой узел галстука Кажется, удалось Уложился ли я в две минуты? Эрлих, вероятно, поручил своим людям взять разговоры под контроль. Весь фокус в том, успеют ли слухачи за сто двадцать секунд не только установить, с кем соединен «Одеон», но и натравить гестаповцев на кафе. Вряд ли. За две минуты при самой отличной мобильности, при самых быстрых авто и самых тренированных агентах не осуществить операцию по блокированию «Лампиона» и захвату лица, чьи приметы неизвестны. Люк должен успеть уйти!..
Все как надо? говорит Эрлих.
Я киваю и нашариваю спички. Где-то у меня должна быть крепкая «Житан», полученная от Жужу.
Ваши, конечно, слушали разговор? говорю я, прикуривая.
Не будьте ребенком, Огюст. Нет, конечно. Он одинаково опасен для нас обоих. Неужели вы не догадываетесь?
Ладно, говорю я и с силой затягиваюсь. Поехали?
Пора. Забавная штучка эта Жужу.
Дайте ей десять франков. От меня.
Вот, возьмите.
Эрлих протягивает мне две бумажки, которые я, выходя, сую в передник разочарованной Жужу.
Уже? спрашивает она.
Я же сказал: пишу поэму. Ни грамма свободного времени, Жужу!
В «мерседесе» Эрлих сует мне синюю пачку «Житан».
Цените. Купил для вас у этой шлюхи.
Она не шлюха.
Толкуйте, Огюст!.. Впрочем, бог с ней. Значит, третьего августа?
«Лондонский туман сгустился над Кардиффом», медленно говорю я и поворачиваюсь к Эрлиху. Довольны?
Штурмбаннфюрер возится с зажиганием.
Нормальная сделка, говорит он минуту спустя, когда мотор наконец заводится.
«Нормальная сделка». Как для кого. Вжавшись в подушку сиденья, я размышляю об этом «Да нет, успокаиваю я себя. Все было логично, Огюст. Четверо суток ты держалсянаркотик, подвал, задушевная исповедь в день покушения на Гитлера, все-то ты прошел и не заговорил. У Эрлиха, пожалуй, нет оснований не верить тебе. Хотя бы на пятьдесят процентов. Когда ты попросился наверх и, представ пред ним, предложил разговор с глазу на глаз, он не был удивлен. Он ждал такого разговора, верил, что он будет. По его логике почва была удобрена, и Огюст Птижан обязан был воспользоваться соломинкой для спасения жизни».
С глазу на глаз? сказал тогда Эрлих. Не поздно ли?
В самый раз, заверил я его.
Потом, когда я в общих чертах изложил свои соображения, он позволил себе выразить недоумение:
Вас так заботит престиж?
Еще бысказал я горячо. Мы выиграем войну, что бы ни случилось. И мне не улыбается попасть под полевой суд и быть повешенным в Уондевортской тюрьме.
Почему именно в ней?
Традиции, сэр! сказал я по-английски. Британия очень консервативна в своих привычках.
Ладно, сказал Эрлих угрюмо. Это дело нужно обдумать. Такие вещи я не решаю сам.
Он позвонил и справился, у себя ли Варбург. Спросите бригаденфюрера, примет ли он меня. Ни следа легкомыслия, остреньких разговорчиковвсе прочно, обстоятельно, солидно.
Через два часа мы вернемся к нашим баранам, сказал Эрлих и отправил меня в подвал, откуда извлек с нордическим педантизмом именно через два часа, ни минутой позже.
Сейчас вас побреют и оденут, Птижан, сказал Эрлих, нервно поправляя очки. Я не хотел бы вести беседу здесь. Мне разрешено совершить с вами прогулку. Куда бы вы хотели поехать? В Венсен?
Все равно.
Эрлих сам правил «мерседесом»; нас не сопровождали. Я не рассчитывал на подобную снисходительность и спросил Эрлиха: к чему бы это?
С такой рукой не убежишь, сказал Эрлих и любезно улыбнулся. И вам не справиться со мной. Если же вы начнете выкидывать кунштюки, я пристрелю вас, как это ни прискорбно.
А Варбург?
Что Варбург? Молчащие агенты противника не представляют для него цены.
На окраине Венсена, к югу от дворца, Эрлих въехал в лес и остановил машину. Достал портсигар и, пересчитав сигареты протянул мне одну.
Коньяк был бы уместней, оказал я.
Будет и коньяк, заверил Эрлих серьезно. Ну выкладывайте.
Я повторил ему предложениеслово в слово.
Слишком сложно! ответил Эрлих, подумав. Варбург с меня шкуру спустит, если разберется в подоплеке.
Дело ваше. Но другого предложения не будет.
А что выиграю я?
Слушайте, Эрлих! Вы же сами хотели начистоту? Извольте Вы умны и понимаете, что конец рейхавопрос времени. Или я наивный чудак, плохо угадывающий смысл притчи, или вам нужен полис. Так? Вы смелы, но осторожны, Эрлих. Хотите скажу, как я это угадал?
Ну?
Шрамы. Бурш без шрамов на лицеэто нонсенс. Бурш-юристнонсенс вдвойне. В университетах Германии юристы известны как самые отчаянные забияки после медиков.
Допустим
Полис для вас в моих руках, так же как мойв ваших. Я предлагаю союз. Прочный и взаимовыгодный.
Проще будет, если вы назовете ваших людей, и мы, повременив, возьмем их, так сказать, перманентно. Вам я устрою побегмнимый, разумеется, вы доживете до конца в ореоле славы. Аресты же отнесут на счет того, кто станет первым в вашем списке. Я сам составлю документы.
Дверца была распахнута; я сорвал былинку и растер ее в пальцах, печальный запах травы прилип к коже Запах родной земли Одиссея.
Ну нет! сказал я. К тому дню, когда вы возьмете третьего или пятого, Лондон получит сто шифровок с предостережением: Птижан предает. Соглашайтесь, Эрлих Или нет? Впрочем, мне плевать. Подвалом с крюками вы меня не напугаете.
Пожалуй
За чем же остановка? Мне надоело повторяться, но для вас я готов и сто раз подряд растолковывать идею. Слушайте! Вы выпускаете меня, и я работаю под вашим контролем. Для виду я сообщаю Лондону, что сумел завербовать крупного гестаповца, пекущегося о своем будущем после войны. Мотив вербовки таков, что ему поверят. После высадки многие немцы покрупнее вас чином дорого дали бы за гарантии с нашей стороны. Получив согласие, я использую вас как источник. Вы даете хорошую дезинформацию и иногда подлинные данные, чтобы мой босс не переполошился. Затем я осторожно ввожу вас в в игру, замыкаю связи и даю возможность гестапо убрать всех, кем оно интересуется. Провалы мы спишем на промахи в конспирации и организационные издержки. Варбургу не обязательно знать, что ваше сотрудничество со мной будет так сказать двойным, как и мое с вами. Для него автором комбинации будете вы, а целью еепроникновение в резидентуру Птижана и разгром ее, когда вся организация будет «накрыта шляпой».
Эрлих расстегнул пиджак. Булавка в галстуке радужно засветилась под солнцем. После того дня, когда Витцлебен и его коллеги чуть не свернули шею фюреру, а Штюльпнагель арестовал парижских гестаповцев, Эрлих в первый раз предстал предо мной в штатском. Двое суток Огюста Птижана не спускали в подвал и не поднимали на допросы, если не считать получасовых вызовов по чисто формальным поводамвсе те же Марракеш, путь из Мадрида в Барселону и из Барселоны в Mapсель Если я правильно истолковал этот прозрачный намек Эрлих выжидал, когда Птижан наконец среагирует на притчу! Я томил его сорок восемь часоввполне достаточно чтобы набить себе цену.
План неплох, сказал Эрлих и резко притянул меня к себе. Все на месте, если это Лондон! Где гарантии, что именно Лондон, а не Москва? Или деголлевцы? С ними я не веду переговоров.
Слишком мелко?
Не то. Французыпобежденная нация. Они будут мстить.
Я дам гарантии, сказал я, не меняя позы. Придумайте фразу и назначьте день, когда вы хотели услышать ее по Би-Би-Си.
Тогда-то Эрлих и произнес, не особенно задумываясь, глуповатую-таки фразу про лондонский туман и назвал датутретьего августа. Это была первая и единственная ошибка, допущенная им. До нее все шло гладко, и Огюст Птижан мог верить, что идея принадлежит ему, а не сработана Эрлихом и Варбургом. Не поторопись Эрлих с заготовленной комбинацией слов, я в конце разговора бросился бы на него и заставил бы пустить в ход пистолет Только так! Ибо Огюст Птижан не имел права затевать игру с гестапоигру, в которой ему заранее была отведена роль проигравшего. Обмолвка Эрлиха меняла дело, хотя и не исключала риск Риска оставалось сколько угодно.
А Варбург? спросил я. Странно, он даже не поговорил со мной.
А зачем? был ответ. Бригаденфюрер уверен, что вы мелкая сошка, связанная с Сопротивлением. Козявка, несущая бог весть что. Я так его ориентировал, а Гаук добавил, что вы сильно смахиваете на душевнобольного. Потому-то мне и удалось доказать, что самое правильное будет подлечить вас и выпустить, посадив в сачок Когда вы свяжетесь с Лондоном?
Мне нужно позвонить
Идет, сказал Эрлих решительно. Пусть это будет первым вкладом в наш пул.
Акции пополам? спросил я и засмеялся.
И дивиденды тоже, в тон докончил Эрлих.
«Успел ли уйти Люк?»думаю я, припав плечом к дверце «мерседеса»; Эрлих ведет машину с сумасшедшей скоростью. Темные улицы проносятся за стеклом, патрульные мотоциклы уступают дорогу. Мы возвращаемся в Булонокий лес, сделав первый шаг по пути к неизвестности. Отныне Огюст Птижан «посажен в сачок». Найдется ли в нем дырка, чтобы выбраться наружу? На этот вопрос у меня пока нет ответа.
7. ЕСТЬ ЛИ ДЫРКА В САЧКЕ! ИЮЛЬАВГУСТ, 1944
Итак, отныне Огюст Птижан «посажен в сачок». Найдется ли в нем дырка, чтобы выбраться наружу? На этот вопрос у меня пока нет ответа Двадцать пятое июля, двадцать седьмое тридцатое Дни идут за днями, однообразные и изматывающие. Раз в сутки Эрлих присылает конвой, и я поднимаюсь наверх, где выслушиваю набившие оскомину вопросы и выкладываю протокольные стереотипы. Словно сговорившись, мы не касаемся Венсенского леса, «Одеона» и джентльменского соглашения, заключенного с благословения Варбурга. Фогель и Микки присутствуют при допросах, и я замечаю, как методично и умело Эрлих вдалбливает им в головы, что Огюст Птижанмелкая сошка, случайный для Сопротивления человек, которым если и приходится заниматься, то скорее по инерции, нежели в силу особой необходимости. Микки просто бесится, в десятый раз записывая мой рассказ об обстоятельствах знакомства с семьей Донвилль и приметах Симон, моей невесты. Фогелю Эрлих поручил составлять запросы, и тот ежедневно приносит ворох официальных бумажек из префектур, в коих значится, что интересующие гестапо Донвилли в данных департаментах не проживают. Нудная работенка и бесплодная, поскольку члены семьи благополучнейшим образом перебрались в Касабланку еще в ноябре сорокового. Впрочем, это известно Птижану; для Фогеля же судьба Донвиллейкнига за семью печатями.