Я сбежала, объяснила мать. Улизнула, чтоб выйти замуж за вашего отца. Очень романтично. Было. Ни гроша за душой.
Зато у тебя была корзинка для пикников, отметила Джессика, а мать засмеялась:
Знаешь, иногда ты ужасно смешная.
И Джессика ответила:
Знаю.
Проснулся Джозеф, и мать его покормила, расстегнув спереди клубничное платье. Джозеф так и уснул, присосавшись.
Бедный ягненочек, сказала мать. Из простуды никак не выкарабкается. Она положила его в коляску и прибавила:Так. Пошли домой. Включим садовый шланг, и вы освежитесь.
Он возник как будто из ниоткуда. Они его заметили, потому что собака зарычала, странно забулькала горлом, Джоанна никогда не слышала, чтобы пес так говорил.
Он шел к ним очень быстро, становился все больше. И эдак смешно сопел и отдувался. Скорее всего, пройдет мимо и скажет: «Добрый день»или там: «Привет»люди всегда так говорят, если встречаешь их в переулке или на тропе. Мать к ним обращалась: «Чудесный денек»или там: «Жарко сегодня, а?»но этому человеку ничего не сказала. Зашагала быстро, изо всех сил толкая коляску. Покупки остались на траве, и Джоанна хотела поднять один пакет, но мать сказала:
Оставь.
Что-то в голосе ее, в ее лице испугало Джоанну. Джессика схватила сестру за руку и сказала:
Быстрей, резко, по-взрослому.
Джоанна вспомнила, как мать швырнула в отца бело-синий полосатый кувшин.
Человек шел теперь туда же, куда они, рядом с матерью. Мать шагала очень быстро и твердила им:
Скорее, скорее же, не отставайте. Она словно задыхалась.
Потом пес кинулся человеку наперерез, залаял, запрыгал, словно пытался преградить ему дорогу. И внезапно человек пнул пса, и тот взлетел и приземлился где-то в пшенице. Им не было видно, но они слышали ужасный скулеж. Джессика встала перед человеком и что-то закричала, тыча пальцем, ловя ртом воздух, как будто не могла дышать, а потом помчалась в поле за собакой.
Дело было плохо. Спору нет.
Джоанна всматривалась в пшеницу, пытаясь разглядеть, куда подевались Джессика и собака, и не сразу заметила, что мать дерется с этим человеком, бьет его кулаками. Но у человека был нож, человек все время его поднимал, и нож вспыхивал серебром под жарким солнцем. Мать закричала. Все лицо в крови, и руки, и сильные ноги, и клубничное платье. И тут Джоанна сообразила, что мать кричит не на человека, мать кричит на нее.
Мать зарезали тут жебольшой серебряный нож вонзился ей в сердце, точно мясницкий тесак в коровью тушу. Матери было тридцать шесть лет.
Видимо, этот человек и Джессику успел пырнуть, потому что за ней тянулся кровавый след, тропка, что привела их к ней, но не сразу, потому что сначала пшеничное поле укрыло ее золотым одеялом. Она лежала, обняв тело пса, их кровь перемешалась и утекла в сухую землю, питая зерно, жертвоприношение урожаю. Джозеф умер на месте, пристегнутый к коляске. Джоанне хотелось думать, что он так и не проснулся, но она не знала наверняка.
А Джоанна Мать закричала на нее, и Джоанна послушалась.
Беги, Джоанна, беги! закричала мать, и Джоанна побежала в поле и заблудилась в пшенице.
Потом, когда уже стемнело, ее нашли другие собаки. Незнакомый человек взял ее на руки и унес.
Ни царапинки, услышала она; над головой в холодном черном небе ослепительно сияли луна и звезды.
Надо было, конечно, схватить Джозефа, выдернуть его из коляски или побежать с коляской (Джессика бы так и поступила). И не важно, что Джоанне было всего шесть лет, что с коляской она бы недалеко убежала, что тот человек поймал бы ее за три секунды, не в этом дело. Лучше попытаться спасти малыша и погибнуть, чем не попытаться и выжить. Лучше умереть вместе с Джессикой и матерью, чем остаться без них. Но она об этом не подумалаона просто сделала, что велели.
Беги, Джоанна, беги! велела мать; и Джоанна побежала.
Странно: теперь, тридцать лет спустя, больше всего ее бесило, что она забыла, как звали собаку. А спросить уже некого.
IIСегодня
Плоть и кровь
Лужок тянулся по всей деревне, и его рассекала узкая дорога. На лужок смотрела начальная школа. Лужок был не квадратный, как он воображал, и пруда с утками там тоже не нашлось. Одно, казалось бы, графствонадо бы знать окрестности, но нет, Китсовы чужие поля. Йоркширские долины он знал понаслышке, из телевизора и кино, то «Эммердейл» мелькнет, то случится полуобморочная ночь на диване под «Девушек с календаря» по кабельному.
Тихо сегоднясреда, утро, начало декабря. Посреди лужка воздвигли рождественскую елку, но она пребывала первозданно голойни игрушек, ни огней.
В последний (он же первый) раз он заезжал присмотреться к деревне в воскресенье после обеда, в разгар лета, и все здесь гудело: туристы пировали на траве, вокруг носились малыши, старики посиживали на лавочках, и все поголовно лизали мороженое. На краю лужка была какая-то песочница, где людиместные, не туристы, играли в некое подобие серсометали большие кованые кольца, тяжелые, как лошадиные подковы. Он и не думал, что люди еще так чудят. Вот ведь нелепица. Чистое средневековье. На лужке у креста рыночной площади до сих пор стоял позорный столб и, как сообщал путеводитель, располагалось «бычье кольцо». Он припомнил одноименный торговый центр в Бирмингеме, но потом прочел дальше: оказалось, у бычьего кольца собаками травили быков. Он решил (понадеялся), что позорный столб и кольцоистории ради, для туристов, и больше не используются. Люди ехали в деревню на машинахпогулять и отдохнуть. Он-то нет. Он где стоит, оттуда и гуляет.
Он спрятался за номером «Дарлингтон энд Стоктон таймс», прочел рекламу похоронных бюро, малярных работ и подержанных машин. Центральная газета была бы подозрительнее, хотя и эту, местную, он купил в Хозе, а не в деревенской лавкезачем лишний раз привлекать к себе внимание? У местных радар настроен на левых чужаков. Наверняка что ни летоплетеного человека жгут.
В прошлый раз у него была роскошная тачка; сейчас он замаскировался получше, приехал на заляпанном грязью «дискавери» из проката, надел горные ботинки и куртку «Норт фейс» на флисе, а на шею повесил карту Картографического управления в пластиковом чехле, тоже купленную в Хозе. Он бы и собаку взял, если б их давали напрокат, и тогда стал бы копией любого другого туриста. Как это такнегде арендовать собаку? Вот какая ниша на рынке пустует.
Он приехал на прокатной машине со станции. Он бы ехал в собственной роскошной тачке всю дорогу, но когда сел и повернул зажигание, обнаружилось, что машина не подает признаков жизни. Поломалось что-то непостижимоенаверное, электроника, решил он. Теперь в гараже Уолтэмстоу машину выхаживал поляк по имени Эмиль, у которого был доступ (какой славный эвфемизм) к подлинным запчастям «БМВ» вдвое дешевле, чем у официальных поставщиков.
Он глянул на часызолотой «Брайтлинг», дорогой подарок. Время высшей марки. Ему нравились мужские примочкимашины, ножи, гаджеты, часы, но вряд ли он потратил бы на часы столько денег.
«Дареному коню в зубы не смотрят», улыбнулась она, когда их вручала.
Да что ж такое, ну скорей же, пробормотал он и боднул рульлегонько, не хватало еще, чтоб заоборачивались прохожие.
Маскировкаэто да, но он понимал: если долго ошиваться в крошечной деревне, рано или поздно кто-нибудь начнет любопытствовать. Он вздохнул и посмотрел на часы. Подождем еще десять минут.
Через девять минут и тридцать секунд (он считала чем еще заняться? Только стоять при часах на часах) из школы выбежал авангарддва мальчика, две девочки. Они притащили сетки и блестяще отработанным маневром возвели на лужке футбольные ворота. Видимо, лужок был школе вместо игровой площадки. Каково учиться в такой школе, он и представить себе не мог. Его-то «началка» была выгребной ямойденег слишком мало, народу слишком много, и куда ни плюнь цвел социальный дарвинизм. Выживание быстрейшего. И это еще были плюсы образования. Настоящее образование, когда он взаправду сидел в классе и чему-то учился, ему обеспечила армия.
Ручеек детей в физкультурной форме вытек из школы и речной дельтой разлился по лужку. Потом вышли два учителя, стали раздавать футбольные мячи из корзины. Он считал детей, пока они выходили, двадцать семь. Самые маленькие вышли последними.
Потом появились дошколятаих-то он и ждал. По средам и пятницам они занимались в пристройке на задах школы. Натан, едва ли не самый крошечный, ковылял вместе со всеми, держась за руку девочки много старше его. Натан. Отнюдь не титан. Его упаковали в какой-то комбинезон «все в одном». Темные глаза, черные кудряшкидостались от матери, тут возразить нечего. Курносый носик. Порядокматери Натана нет, уехала к сестре, у которой рак груди. Его здесь никто не знает. Чужак в чужой стране. Мистера Футы-Нуты, Липового Папаши, не видать.
Он вылез из машины, прошелся туда-сюда, сверился с картой. Огляделся, словно только что приехал. Отсюда слышен водопад. Не видно из деревни, зато слышно. Тёрнер его рисовал, если верить путеводителю. Он побрел наискось по краю лужка, якобы к пешеходной тропе, тропы тут змеились повсюду, уводили прочь из деревни. Остановился, сделал вид, будто смотрит в карту, бочком подобрался ближе к детям.
Старшие разминались, кидали и пинали мяч друг другу. Кое-кто тренировал удары головой. Натан с девочкой из малышовой группы пытался гонять мяч. Упалноги заплелись. Два года и три месяца. Лицо сосредоточенно сморщено. Ранимо. Схватить Натана под мышку, добежать до машины, кинуть его на заднее сиденье и уехатьникто и моргнуть не успеет. А полиция сколько будет соображать? Да вечно, вот сколько.
Мяч подкатился к нему. Он поднял, улыбнулся Натану:
Твой, сынок?
Натан застенчиво кивнул, и он протянул ребенку мяч как наживкуну иди же ко мне. Едва Натан приблизился, он одной рукой отдал мяч, а другой коснулся детской головки, вроде как волосы мальчику взъерошил. Натан шарахнулся, точно его ошпарили. Девочка из малышовой группы схватила мяч и за руку потащила Натана прочь, злобно косясь через плечо. Мамаши и училки обернулись к нему, но он рассматривал карту, якобы ничего вокруг не замечая.
Подошла одна мамаша, на лице сияет приклеенная вежливая улыбка:
Вам помочь? На самом деле она имела в виду: «Если тронешь любого из этих детей, я измолочу тебя в кашу голыми руками».
Извините, сказал он, включая обаяние. Порой оно удивляло и его самого. Я слегка заблудился.
Женщин всегда потрясает, если мужик признается, что заблудился, они тают сей же момент. («Для оплодотворения яйцеклетки нужно двадцать пять миллионов сперматозоидов, говаривала его жена, потому что из них лишь один догадается спросить, куда же ему идти».)
Он беспомощно пожал плечами:
Водопадэто где?
Вон туда. И она показала ему за спину.
Ах вот оно что, сказал он. Я, видимо, карту вверх ногами держал. Ну ладно, спасибо вам, прибавил он и зашагал к водопаду, не дав ей времени ответить.
Минут десять надо потянуть. Подозрительно будет, если он сразу вернется к машине.
У водопада было красиво. Известняк и мох. Древесные скелеты черны, а вода, бурая, торфяная, словно выходила из берегов, но, может, она здесь такая всегда. Местные называли водопад «силой»подходящее слово. Неукротимая сила. Вода всегда найдет дорогу, в итоге победит все на свете. Камень, ножницы, бумага, вода. Да пребудет с тобой сила. Он снова глянул на дорогие часы. Жаль, что он больше не курит. И выпить не помешало бы. Если не куришь и не пьешь, десять минут стоять у водопадасебе дороже, потому что остаются тебе одни только мысли.
Он пошарил в кармане, вытащил пластиковый пакетик. Осторожно опустил туда волос, застегнул замок, сунул пакетик в карман куртки. Он выдернул тонкий черный волосок из макушки Натанатак и держал с тех пор. Теперь дело сделано.
Десять минут прошли. Он быстрым шагом по засохшей грязи вернулся к «дискавери». Если все пройдет гладко, через час он окажется в Норталлертоне, сядет в лондонский поезд. Карту он оставил на скамейкенежданный подарок тому, кто думает, что человеку полагается ходить пешком. Затем Джексон Броуди забрался в машину и включил зажигание. Лишь в одном месте на всем белом свете ему хотелось очутиться. Дома. Всё, прочь отсюда.
Жизнь и похождения Реджи Дич, правдивое повествование об удачах, неудачах, взлетах, падениях и полной истории семейства Дич
Реджи закинула детке в рот ложку какой-то овощной тюри. Хорошо, что детка пристегнут к стульчику: этот ребенок то и дело внезапно взмахивал руками и ногами и пытался взлететь, точно морская звезда, которой прискучило жить.
Неконтролируемая радость, объясняла Реджи доктор Траппер. Смеялась:От еды очень много радости.
Детка не капризничал, хотя овощное пюре («батат и авокадо») пахло старыми носками, а на вид смахивало на собачий понос. Детка питался лишь органической едойдоктор Траппер готовила сама, перемалывала и замораживала в пластиковых коробочках, чтобы Реджи только разморозила и разогрела в микроволновке. Детке был всего годик, и доктор Траппер, приходя с работы, кормила его грудью.
Для его здоровья одна польза, говорила она. И прибавляла:Грудь для этого и предназначена, когда Реджи смущенно отводила глаза; детку звали Габриэль. Ангел мой, говорила доктор Траппер.
Шестой месяц Реджи работала у доктора Траппер «маминой помощницей». На некоем подобии собеседования они уговорились называть это так, старомодно, поскольку слово «няня» обе не любили.
Как будто коза блеет, сказала Реджи.
У меня один раз была няня, сказала доктор Траппер. Страшно вспомнить.
Реджи было шестнадцать, а сошла бы за двенадцатилетнюю. Когда забывала проездной, входила в автобус по детскому билету. Никто не спрашивал, никто не проверял, никто не обращал на Реджи внимания. Иногда ей казалось, что она невидимка. Легче легкого проскользнуть в щели, особенно если ты маленькая.
Когда проездной закончился, Билли предложил сделать ей новый. Удостоверение личности он ей уже сварганил.
Сможешь по пабам ходить, сказал он, но Реджи не ходила по пабам: во-первых, не с кем, а во-вторых, липовому удостоверению все равно никто не поверит.
На той неделе в воскресенье, когда Реджи с утра пораньше стояла за прилавком у мистера Хуссейна, какая-то женщина сказала, что Реджи рановато краситься. Реджи ответила бы: «А вам поздновато», но имела привычку держать свое мнение при себе, в отличие, видимо, от всех остальных в этом мире.
Так она и жилавсем твердила: «Мне шестнадцать», и ей никто не верил. А в душе-то ей лет стовот что глупо. Ну и ладно, Реджи все равно в пабы не рваласьв алкоголе смысла нет, и в наркотиках тоже. В жизни от тебя и так почти ничего не зависитне хватало совсем контроль потерять. Реджи вспоминала, как мамуля и Мужчина-Который-Был-До-Гэри заливались дешевым белым вином из супермаркета «Лидел» и «кувыркались», как Мужчина-Который-Был-До-Гэри выражался. По сравнению с ним у Гэри было два существенных достоинства: во-первых, он не был женат, а во-вторых, не облизывался на Реджи при каждой встрече. Если б мамуля не познакомилась с Гэри, она бы сейчасРеджи глянула на часывозила штрихкодами над сканером и предвкушала обеденный перерыв (чай, «Твикс» и сигаретка, самое оно).
Хочешь мобильник? вечно спрашивал Билли и выуживал из кармана штуки две-три. Чё хошь«Нокию», «Самсунг»?
Без толку, телефоны Билли дольше недели не работали. Во всех смыслах безопаснее предоплатное «Девство». Реджи нравилось, как Ричард Брэнсон превратил «Девство» в глобальный бренд,католики так же поступили с матерью Иисуса. Выйдешь на улицуа там это слово. Приятно. Реджи с радостью умерла бы девственницей. Королева-девственница, Virgo Regina. Девственная весталка. Мисс Макдональд рассказывала, что весталок, которые «лишились половой невинности», хоронили живьем. Дать погаснуть священному огнюзнак нечистоты; вот ведь зверство. Не жизнь, а невроз на неврозе. Особенно во времена, когда растопку в брикетах не продавали.
Они вместе с листа переводили кое-какие письма Плиния. «Плиния Младшего», всегда подчеркивала мисс Макдональд, будто это смерть как важноне запутаться в Плиниях, хотя, вообще-то, на свете небось и людей-то таких не осталось, которым не до фонаря, кто там старший, а кто младший. Которым любые Плинии не до фонаряточка.