Однако через некоторое время я привык и теперь уже не вздрагиваю, услышав, что кастомер комплейнает на имплоера. Это, стало быть, значит, что заказчик жалуется на хозяина. А одна русская девица, кстати, у меня есть ее телефончик, сказала, что через некоторое время я и сам так заговорю. Вот уж дудки. Хрена ей лысого. И между прочим, не помешало бы позвонить ей и поговорить насчет лысого хрена. Моего, естественно.
С противоположной стороны улицы послышалась родная русская матерщина, и, посмотрев туда, я увидел, как здоровенный бугай в черном костюме и галстуке выталкивает из дверей пьяного мужика в шортах и бейсбольной кепке. Мужик крыл матом и швейцара, и директора ресторана, и почему-то заодно и Америку. Коротко остриженный швейцар, которому впору было бы выступать в супертяже, быстро огляделся, повертев мощной башкой на толстой шее, и, убедившись, что нежелательных свидетелей нет, коротко двинул мужика в печень.
Мужик моментально заткнулся и, согнувшись в три погибели, побрел вдоль стеночки, держась за нее руками. Швейцар огляделся еще раз, потом плюнул на грязный тротуар и скрылся в заведении. Над зеркальной дверью, перед которой только что произошла неравная схватка, светилась надпись «Ресторан Одесса.
Вот сюда-то мне и надо, подумал я и вышел из машины.
Пока я ехал, китайская жратва вполне улеглась в моем животе, и теперь я чувствовал себя сытым и полным сил. А поскольку я снова оказался среди русских, то в моей голове включилась охранная программа, и, прежде чем подойти к дверям ресторана, я внимательно осмотрел улицу. Все было вроде бы нормально. Перейдя через дорогу, я подошел к зеркальной двери и взялся за ручку. А прежде чем открыть дверь, еще раз огляделся. Все спокойно.
Ну, Знахарь, сказал я себе, пошли!
В просторном фойе было накурено и пахло едой.
Давешний вышибала сидел на высоком табурете перед механическим бильярдом и азартно давил на кнопки. При этом он страстно двигал всем своим огромным телом и бормотал под нос матерные ругательства. Игральный автомат звенел, жужжал и мигал.
Услышав, что кто-то вошел, вышибала, не отрывая рук от игровой машины, обернулся через плечо и, убедившись, что я не тот, кого он только что с позором выставил, вернулся к приятному занятию.
Отлично, подумал я, сервис на уровне. Ну-ну!
Уважаемый! громко и отчетливо произнес я, обращаясь к швейцару.
Он снова обернулся, и в его глазах можно было увидеть то, что он подумал. А подумал он приблизительно следующее:
«Ну чо тебе, в натуре, надо? Ты в кабак пришел? Ну и иди себе, а меня не отрывай!»
Но это было сказано только в его голове. А в реальности он неохотно слез с табурета, поправил засаленную гаврилку и, посмотрев на меня, просипел:
Я вас слушаю.
Оценив его фигуру, я увидел, что он был хоть и огромен и зверообразен, но тяжел и рыхловат. Ладно, думаю, посмотрим, что дальше будет.
Это у вас так принято встречать посетителей? спросил я тоном сотрудника налоговой полиции.
Вышибала подобрался и помотрел на меня теперь уже с подозрением. Но ничего не ответил и продолжал молчать.
Вы что, уважаемый, язык проглотили? насмешливо спросил я, зная, что на такой вопрос ответа нет.
Вышибала наконец собрался с мыслями и ответил:
Ресторан на втором этаже. Проходите, пожалуйста.
Он подумал и добавил:
Будьте любезны.
И при этом сделал жест, который должен был изображать любезность. На самом деле любезности в его движении было не больше, чем в жесте палача, показывающего зеваке, где стоит плаха.
Благодарю вас, ответил я и пошел в указанную сторону.
Но, пройдя пару шагов, я остановился и, снова повернувшись к нему, спросил совсем другим, свойским тоном:
Слышь, братан, я вообще-то сыт. Я сюда не жрать пришел. Дело у меня есть. Может, пособишь, брат? Как тебя зовут?
Вышибала расслабился, сбросил маску вежливости и респекта и, снова усевшись на высокий табурет, ответил:
Виктором меня кличут. А что за дело? Теперь он оказался в своей тарелке и вел себя абсолютно естественно. Я прислонился к декоративной колонне и сказал:
А яВасилий. Для своихВасек.
И протянул ему руку. Он привстал на табурете и протянул свою. Его рука оказалась, как я и ожидал, тяжелой, сильной, но вяловатой.
После рукопожатия мы посмотрели друг на друга, и Виктор повторил вопрос:
Так что у тебя за дело?
Видишь, Виктор, начал я, тут до меня дошли слухи, что можно через русскую братву документы американские справить. А мне это край как надо.
Понятно, ответил Виктор, а у тебя вообще-то документы в порядке?
В полном ажуре. Просто я хочу сменить имя, а заодно и натурализоваться в Америке. Стать нормальным американцем.
Понятно, повторил Виктор и полез за сигаретами.
Я машинально повторил его жест, но тут же обругал себя и принял прежнюю позу.
Когда Виктор достал из кармана голубую пачку легкой «Явы», я удивился и спросил его:
А что, американские ты из принципа не куришь?
Да нет, ответил он, просто привык к «Яве», а от других кашель начинается. Так что курю эти. Их, слава богу, русские барыги возят достаточно.
Виктор закурил, а я, с завистью поглядев на него, отвел взгляд и продолжил расспросы.
А сколько это стоит и сколько ждать? Виктор выпустил облако дыма и, прищурившись, ответил:
Десятку сразу, это на лоера идет, и десяткупротив бумаг. Этобратве. А времени Ну, недели две. Не больше.
Хорошо, согласился я, я примерно так и слышал. А где гарантия, что эти документы будут настоящими?
Ноу эни праблэм, ответил Виктор, зайдешь в любой банк и засветишь там бумаги. Сам увидишь, что все в порядке. Тебе же никто не собирается продавать левую ксиву в подворотне, сам понимаешь.
Понимаю, опять согласился я, если так, то годится. А с кем говорить об этом?
Виктор посмотрел на часы и, прикинув что-то в голове, сказал:
Та-ак Сегодня не получится. Давай, подваливай завтра в это же время, а я попробую договориться с Алексом, чтобы он тебя принял.
Алекс? А кто это такой?
Ну, Алекса тут все знают. Сам поймешь. А скажи, Васек, можно тебя так называть?
Можно, я же сам сказал, для своих яВасек.
Пёрфект. А ты давно здесь, Васек?
Я-то, засмеялся я, да я тут, можно сказать, зеленый еще, как новый доллар. Всего лишь месяц, как приехал.
И что, так ни с кем из братвы и не общался еще?
Да как-то не срослось пока.
Ну вот и пообщаешься. Алексчеловек уважаемый, значительно понизив голос, сообщил Виктор, здесь все вопросы так или иначе через него решаются.
Я понимающе кивнул.
А ты откуда сам-то? спросил Виктор.
А я из Питера, ответил я и тут же пожалел. Но, как говорится, словоне воробей. Теперь нужно быть осторожным. Где-то я читал, что, прежде чем ответить, полезно дать паузу в несколько секунд. И сам обдумаешь, что сказать, и спрашивающий лучше усвоит. Надо бы не забывать об этом.
А я из Гомеля, сказал Виктор, кантуюсь тут уже третий год. Хочется съездить домой, стариков навестить, да нельзя.
И он вздохнул.
Что, ребята из казенного дома встретят?
Да, блин, есть такое дело. Ладно, посмотрим, как масть ляжет. А ты сам-то какчистый?
И Виктор пристально посмотрел на меня из-под могучих надбровий.
Я-то? Чистый, как портянки ангела, улыбнулся я, а сам подумал, что русского грязней меня сейчас во всем Нью-Йорке не найдется. А может, и во всей Америке.
Я прикинул, кто может вспоминать меня добрым словом и желать заключить в жаркие объятия, и мне стало немного неуютно. Это и Стилет с братвой, и арабские джигиты, у которых я из-под носа камушки увел, да и ребята из ФСБ не прочь обнять меня чистыми руками и прижать к горячему сердцу.
Чистый, говоришь, и Виктор криво усмехнулся.
Чистый, чистый, сам увидишь.
Ну ладно, подваливай к восьми. А там видно будет.
Виктор подвел черту в разговоре и бросился открывать дверь перед шикарной дамой в сверкающем платье и с меховым боа на шее. Даму сопровождал кавалер, чье жирное брюхо и морда классического советского жулика не оставляли сомнений в том, что бывший директор комиссионки или овощебазы и его жена приехали покушать, а заодно и себя показать.
А то, что покушать они оба любили и умели, было очевидно.
Когда прибывшая парочка стала подниматься по лестнице на второй этаж, мы с Виктором уставились на обтянутую парчой задницу шикарной дамы и замерли. Задница была очень внушительная, и ее сверкающие половинки, килограммов по пятнадцать каждая, игриво переваливались из стороны в сторону. Почувствовав наши взгляды, обладательница такого богатства, держась за локоть своего хозяина, оглянулась на площадке и подмигнула нам, показав зубы за двенадцать тысяч долларов.
Мы осклабились в ответ и, когда парочка скрылась за поворотом лестницы, уставились друг на друга, при этом похабно ухмыляясь.
Виктор слегка двинул меня в бок и, подмигнув, просипел:
Ништяк корма!
Да-а, только и ответил я и, стерев дурацкую улыбку с лица, сказал:
Ладно, пойду проветрюсь. Так, говоришь, Алекс в восемь будет?
Ага, ответил Виктор, снова усаживаясь перед игровым автоматом.
Я вышел на улицу и увидел, что на капоте моей «Хонды» свалены пакеты со жратвой, а их хозяйка стоит рядом и разговаривает по мобильнику. Поняв, что забыл поставить телегу на сигнализацию, я чертыхнулся и, пропустив желтую развалину с шашечками, перешел дорогу.
Увидев, что идет хозяин машины, пожилая дамочка в шортах, из-под которых торчали варикозные ноги, заулыбалась мне, закивала и затарахтела в трубку:
Так я ж тебе что и говорю! Усё, тут оунер машины идэ, усё!
И она, пихнув трубку в один из мешков, быстренько собрала их и, еще раз показав зубы, которые были явно раза в два дешевле, чем у мадам из ресторана, отвалила.
Усевшись за руль, я подумал несколько минут и направился в Бруклин. Там я знал одну кофейню на два столика, которую держал седой турок Али. Не знаю, чем он занимался еще, но там у него постоянно паслась какая-то турецкая братва и выглядели они точь-в-точь как наши чеченские или азербайджанские бандюки.
Тем не менее кофе там был шикарный. Лучше я не пробовал никогда и нигде. От маленькой, игрушечного размера, чашки вольтаж в организме резко поднимался, и я чувствовал, как по моим жилам мчится энергия и вообще способность делать много и хорошо. А сам Али был очень приветлив и любезен. Совсем как хозяин какой-нибудь чайханы.
Пока я ехал по хайвэю Бэлт Парквэй, справа от которого был океан, а слеваБруклин, я ни о чем особенном не думал. Слишком много думать иногда бывает вредно. Индюк, говорят, думали в суп попал.
Глава 3СТВОЛЛУЧШИЙ ИНСТРУМЕНТ ВРАЧА
Добравшись да шалмана Али, я поставил машину в двух метрах от входа и вошел в гостеприимно распахнутую дверь. Али встретил меня широкой белоснежной улыбкой, которую оттеняли густые черные усы, как у Саддама Хусейна. Он вышел из-за стойки, разведя руки в стороны, и, подойдя ко мне, похлопал по плечам. Потом подвел к столику и бережно усадил на металлический хромированный стул с черными кожаными подушками Я открыл рот, чтобы заказать кофе, но Али, улыбнувшись, остановил меня жестом и скрылся в недрах заведения. Через несколько минут он вышел оттуда, неся на маленьком подносе чашечку кофе и запотевший стакан с простой холодной водой.
Теперь уже я развел руки, сдаваясь перед гостеприимством и предупредительностью хозяина. Так мы некоторое время молча улыбались, жестами показывая полное превосходство другого, затем я взял чашечку, поднес ее к лицу и втянул аромат дымящегося восточного напитка Закрыв глаза от наслаждения, причем не наигранного, а самого настоящего, я поставил чашку на стол и сказал:
Ну, Али, твой кофе все-таки лучший из того, что мне приходилось пробовать. Почему бы тебе не расшириться? Ты мог бы стать кофейным королем Нью-Йорка.
Али хитро прищурился и ответил:
Мне это не нужно. Здесь так хорошо, так спокойно А если я открою большое заведение, тогда кофе будет намного хуже. Ведь его будет готовить другой человек. Правда?
Правда, был вынужден согласиться я.
И, наконец, осторожно отхлебнул малюсенький глоточек горячего ароматного кофе. Очень маленький, только для того, чтобы прочувствовать его вкус.
Великолепно!
Али скромно потупился, а на губах его играла хитрая азиатская усмешка. И тут мне пришла в голову интересная мысль.
Вот я уже целый месяц каждый божий день прихожу к нему пить кофе, мы балакаем о жизни, об Америке, о Турции и даже о России. Когда однажды зашел разговор о России, Али неожиданно перешел на довольно неплохой русский. Это произвело на меня определенное впечатление, и я поинтересовался, откуда он знает мой язык. Али ответил, что несколько лет проработал на стройке в Питере. Ну, тут, понятное дело, нам с ним стало гораздо легче понимать друг друга. Не в смысле языка, а в смысле общих жизненных понятий.
Так вот, этот самый Али производил на меня впечатление человека, который, как и многие другие люди, живет не по прописанным на бумаге законам, а по своим собственным. Как и я, между прочим. И братва эта его турецкая шастает тут по каким-то явно темным делам, да и во взгляде у Али нет-нет да и мелькнет что-то такое, по чему можно быть уверенным в человеке
В общем, я решился.
Слушай, Али, сказал я, отпив уже остывшего до нужной температуры кофе и глотнув холодной водички, у меня есть к тебе разговор.
Али присел на стул напротив меня, и на его лице появилось выражение, говорящее о том, что он готов разбиться в лепешку, лишь бы угодить дорогому гостю.
Ладно, думаю, посмотрим, какое у тебя сейчас будет выражение, и продолжаю:
Только, понимаешь, Али, это очень серьезный разговор. Настоящий разговор между двумя мужчинами. И об этом разговоре не должен знать никто, кроме нас с тобой.
Али чуть прищурил левый глаз, прицелившись в меня правым, и его радушная улыбка стала чуть более холодной. Но он сказал:
Продолжай, Вася, я внимательно тебя слушаю. Я смотрел на него и видел, что действительно он здесь не только кофеек варит. Под маской радушного хозяина показалось лицо делового, серьезного и, возможно, рискового человека. Настоящего мужика. Вот и хорошо.
Я отпил еще кофе и продолжил:
Понимаешь, Али, попав в чужую страну, я иногда чувствую себя не совсем уверенно, и хотелось бы, чтобы этого не было. Сам знаешь, по улицам бегают страшные американские гангстеры с автоматами Томпсона и палят из лимузинов во все стороны. А я бедный маленький эмигрант, и мне иногда бывает страшно. Поэтому я бы хотел
Али засмеялся, по достоинству оценив мой юмор, и откинулся на спинку стула.
Поэтому ты хотел бы, продолжил он за меня на русском, купить маленькую железную штучку, которая плюется маленькими свинцовыми косточками.
Я опять развел руками, преклоняясь перед его проницательностью, и сказал:
Изможденные верблюды моего слабого разума преклоняют колени перед благоухающим оазисом твоей мудрости, Али!
Али снова сладко зажмурился и заулыбался.
И еще, добавил я, я хотел бы, чтобы эта маленькая железная штучка выплевывала свинцовые косточки тихо. Без всякого шума.
Али понимающе кивнул и уже без улыбки спросил:
Ты понимаешь, Вася, что здесь не Россия, и если тебя задержат с пистолетом, то тебе не удастся откупиться от американского копа, как от продажного русского мента?
Да, Али, я понимаю это. Но я понимаю еще и то, что может случиться ситуация, при которой я вообще больше никогда ни от кого не смогу откупиться. Это гораздо хуже.
А ты понимаешь, Вася, что если тебя все-таки арестуют, то ты должен забыть, у кого ты взял пистолет? И не огорчать старого доброго Али?
Ага, думаю, он уже все решил. Серьезный мужик.
Конечно, Али! Посмотри на меняразве я похож на человека, который не понимает, что делает?
Я отлично знал, что на такого человека не похож. Похоже, что и Али знал это. Выше среднего роста, широкоплечий, с хорошо развитой мускулатурой, жестким лицом и, насколько мне известно, недобрыми глазами, я никак не производил впечатление наивного простачка и слабака. Вот и вышибала в «Одессе» сразу признал меня за своего.
Али посидел еще минутку молча, глядя на меня и, видимо, что-то соображая, затем встал и, подойдя к входу, закрыл дверь и задвинул засов. Потом он перевернул табличку, и теперь любой, подошедший к двери с улицы, мог увидеть, что заведение Али, извините, закрыто.
Подожди меня здесь, сказал Али и ушел внутрь своего шалмана.
Через несколько минут он вышел и положил на столик передо мной небольшой черный кейс из твердого пластика под натуральную кожу. Кейс выглядел шикарно. Но, когда Али открыл его, я понял, что кейс по сравнению с его содержимымерунда.