Эксперт фотографирует все отметины на теле. Усердно протоколирует и отмечает на схеме женской фигуры. Светит фонариком в глаза и просит еще раз открыть рот. Придирчиво вглядывается в каждый зуб, словно стоматолог в поисках кариеса.
Девушка просит меня встать на белую пеленку и тщательно расчесывает волосы. Липкой лентой проходится по всему телу. Сворачивает пеленку и запаковывает в пакет. Что она пытается найти? Частицы пороха?
Меня проводят за ширму. Ложусь на гинекологическое кресло. После осмотра спрашивают, знаю ли я о беременности? Я киваю. Эксперт записывает в протоколе досмотра срок с погрешностью на одну неделю.
Вдруг окно распахивается, меня ослепляет вспышка фотокамеры. Я инстинктивно отгораживаюсь ладонью, но интимные части тела наверняка попадают в объектив. Эксперт ругается по-итальянски и лупит фотографа дыроколом по голове. Тот быстро спрыгивает и скрывается в посадках серебристого тополя. Несколько минут женщины охают и ахают, извиняясь. Потом как-то резко успокаиваются, будто получили от начальства по ментальному каналу нагоняй, и продолжают работу.
Последними подвергаются проверке руки. Глядя на то, как из-под моих ногтей высыпаются частички высохшей крови, я вспоминаю, как утром в лондонском особняке мне делали маникюр. Рядом бегал Кристоф, а Эрхард опасался, что сын споткнется и непременно напорется на ножницы.
Меня провожают в душевую и выдают одноразовый белый комбинезон, как у маляров, красивших фасад особняка в Хампстеде. От вида заскорузлого полотенца я брезгливо морщусь. Но делать нечего, мне нужен душ и поскорее.
Поток теплой воды омывает тело и окрашивается в розовый цвет, будто я моюсь в слабом растворе марганцовки. Еще утром мы с Эрхардом нежились в ванне, полной душистой пены с экстрактом магнолии. Он шептал мне слова любви, целовал и благодарил за дивную ночь. Не помню, что я отвечала, почему-то это стерлось из памяти. Помню, как переплелись наши пальцы. Он нежно прижимал меня к себе и поглаживал живот. «Саша, я придумал имя для дочери, он подарил мне трепетный поцелуй. Люсия». «Прекрасное имя!» я расплылась в улыбке.
Пока моюсь, опасливо поглядываю на закрашенное белой краской окно: мне кажется, что я слышу посторонние звуки. Похоже, что пронырливый репортер отлично знает расположение комнат. Натянув комбинезон и белые мокасины, почему-то без шнурков, я выхожу из душевой и сушу волосы феном. Роль расчески выполняют растопыренные пальцы.
Тем же путем меня ведут обратно к машине. Друзей Эрхарда оттесняют назад и просят приехать в участок. Ловлю на себе встревоженный взгляд Олега. Он правая рука Эрхарда в бизнесе и больше всех встревожен его недоступностью.
Адвокат суетится и нервничает. По пути в квестуру он выспрашивает, почему разбежались гости, давала ли я приказ не вызывать карабинеров.
После того, как меня привели в сознание, я не отдавала никаких распоряжений. Олег отнес меня в каюту, где я выпила успокоительное. Вокруг постоянно роились гости и родственники. Все расспрашивали, что случилось. Потом яхту наводнили полицейские. Я думала, их сразу вызвали.
Представьте, их вызвали, только когда основная масса гостей покинула порт! Полиции нужен список приглашенных. Кто организовывал мероприятие?
Называю лондонскую компанию, которая занималась сразу тремя торжествами: свадьбой в особняке, церковной церемонией и выездной вечеринкой по Италии, которая должна была начаться во Флоренции, а закончиться на третий день в Риме.
Адвокат дает мне наставления, как вести себя на допросе. Говорит, что итальянская полиция нарушила ряд международных правил.
У меня есть в Риме репортер-должник. Он будет печатать нашу версию происходящеготак мы окажем нажим на ход расследования.
Я хлопаю ресницами и интересуюсь:
А какая у нас версия происходящего?
Вы меня спрашиваете? чуть не поперхнулся адвокат.
Берчпосредственный адвокатишка, остается загадкой, почему известная адвокатская фирма прислала его на дело об исчезновении ключевого клиента.
Да. А кого еще? Я ведь ничего не помню.
Совсем ничего?
Помню, как мы с мужем вышли на верхнюю палубу. Эрхард сказал, что сейчас будет фейерверк. Потом провал. В чувство меня привел Олег.
Это плохо, начинает паниковать адвокат, лучше бы у вас была своя версия происходящего. Я послушал свидетелей, они не могут прийти к общему мнению. Показания рознятся. Один видел вас после ссоры, спускающейся в каюту. Другой сказал, что Эрхард ударил вас по лицу, вы схватились за щеку и что-то ему выкрикнули. Ваши слова привели его в шок.
У Эрхарда тяжелая рука, а у меня нежная кожа. Если бы он меня ударил, на лице был отек или синяк. Экспертиза покажет, что это вранье.
Но у вас на шее следы удушения.
По настоянию службы безопасности о произошедшем в ночь венчания я не могу говорить даже с адвокатом. Пусть думает, что так мы развлекались с мужем. Лишь бы не заметил мое враньев этом я никогда не могла преуспеть.
Эти следы с ночи после венчания, и не надо так на меня смотреть.
Любой выпад против предпочтений Эрхарда, в конечном счете, отрицательно скажется на вашей защите. Обвинение сочтет это мотивом.
Похоже, Берч решил на этом деле сделать себе имя и пыжится изо всех сил. На мою репутацию ему наплевать, главное вызволить меня из лап полиции и выслужиться перед начальством. А мой благоверный в первую очередь требует от меня всегда думать о репутации семьи. Для осуществлений его целей мы должны как можно глубже проникнуть в аристократическую прослойку общества, где безупречная репутацияпроходной билет.
Только один человек способен сейчас разобраться со всеми сторонами без лишней огласки. Пора брать ситуацию под контроль.
Вы знаете Зиновия Авдеева?
Нет. Кто это? Берч выпрямляется от неприятного предчувствия.
Мой московский адвокат. Позвоните ему. Контакты найдете в сети. Пусть срочно прилетит. А коллегам из Лондона скажите, чтобы включили его в основной список защитников.
Берч записывает фамилию и имя.
Вы уверены? Он специализируется на международном праве?
Уверена!
Я точно знаю, что у Авдеева другважная шишка в римской прокуратуре. В Италии нужен звонок сверху, а не международная лицензия.
Представители итальянской Фемиды настроены враждебно: нам грубят, игнорируют просьбы, демонстративно выдвигают версии, куда я могла спрятать оружие. Один даже позвонил эксперту и, покатываясь со смеху, осведомился: догадалась ли она заглянуть мне между ног, а то ведь от русских можно ожидать чего угодно. Мы находчивы и любим экстрим.
Берч пытается увести разговор в конструктивное русло, но встречает еще большее сопротивление. Итальянцы решили, что я жена русского олигарха, сделавшего деньги на продаже природных ресурсов, а то, что Эрхард доктор технических наук и британский подданный, никто в расчет не берет. Решили, что я, пафоса ради, наняла адвоката из Лондона.
Мне говорят, что англичане здесь ничего не решают, и с напускной озабоченностью моей судьбой пытаются всучить визитки адвокатов-итальянцев. На их нападки я не реагирую, делаю вид, что через раз понимаю их жеваный английский, а знание итальянского упорно скрываю.
Ночь парадоксов продолжается пародией на допрос. Показания приходят записывать женщина-инспектор, прической и походкой похожая на антилопу, и бодибилдер нетрадиционной ориентации. Жутко наблюдать за ужимками и кокетством брутального с виду мужчины с наигранной, а местами гиперболизированной реакцией. Попивая кофе, он жеманно рассказывает своей напарнице, какой красавчик пришел на яхту с русским консулом, и как было разбито его сердце, когда он увидел, что тот запал на Леди Синяя Борода. Так меня окрестили, когда пройдоха-журналист, сделавший мое фото в институте экспертизы, написал в своем блоге, что первым моим мужем был Макс Петровский. Это чудовищная инсинуация, и я намерена поставить в этом вопросе окончательную точку. Конечно, я знаю кто такой Петровский, но никогда не состояла с ним в интимных отношениях, тем более не была его женой.
Допрос никто не записывает и не снимает на видео, а в Англии это считается грубейшим нарушением. Во время допроса они больше спорят о правильности написании слов на английском языке, чем вникают в дело. Никто не спрашивает, нужен ли мне русский переводчик, ведь протокол я должна подписать на родном языке.
Свою версию событий я излагаю без намека на волнение. Делаю акцент на том, что мой мужгений, человек эксцентричный, мог психануть на мелочь, допустим, на грубость капитана и улететь домой. Это в его духе, и в семейном архиве есть подтверждения такого поведения. Меня просят прислать видео, но я отказываю, ссылаясь на то, что все записи хранятся в облаке, а пароль не помнюон записан у ассистентки, которая, кстати, тоже пропала.
Колоритная парочка с ухмылками переглядывается и решает, что раскрыла дело. Женщина-инспектор объявляет: мой мужгуляка-изменщиктак сильно возжелал красотку-помощницу, что не смог устоять перед ее чарами и прямо со свадьбы увез в Париж. Завидую людям с такой фантазией. Бодибилдер от нее не отстает, говорит, что совершенно не удивлен моей вспыхнувшей агрессией и тем, что я их всех прикокнула. Так им и надо. Поделом. Вот только нужно сознаться, где я спрятала трупы. Мне очень хочется предоставить следователям фотографию «красотки-сердцеедки», чтобы доказать несостоятельность версии, но мне до сих пор не вернули мобильник.
В принципе, «гениальное» расследование можно было бы на этом закончить и передать дело в суд, но парочка не сдается, требует выдать орудие убийства. Положение спасает мое носовое кровотечение. Пока адвокат находит в кейсе пачку одноразовых платков, мои руки окрашиваются в алый цвет. От вида крови бодибилдер кладет голову на грудь и затихает. Мы предположили, что задумался, оказываетсяв обмороке.
Вчетвером здоровяка выносят из допросной и укладывают в коридоре на диване. Воздух сразу очищается, дышать становится легче, кровотечение прекращается, а в допросную приходит следующая партия желающих пообщаться. Тогда меня осеняет: давно я не посещала медицинские учреждения. С присущим мне драматизмом я прижимаю руку к горлу, шепчу, что меня жутко тошнит, и выдаю утренний токсикоз за сотрясение мозга.
Берч мигом подхватывает мою тревожность. Требует отвезти меня на обследование, ведь при падении я могла повредиться. Вот тут я не расслышала, что дальше сказал адвокат: то ли головой, то ли рассудком. От того, кто так отчаянно хочет выслужиться перед начальством и наладить отношения с итальянской полицией, возможны оба варианта.
Уже рассвело, когда полицейская машина останавливается перед пустынным зданием больницы, двери оказываются закрытыми, а окна темными. Карабинеры звонят начальству и выясняют, что больницу еще два месяца назад закрыли на ремонт. После очередного звонка мне поясняют, что до ближайшей клиники час езды, но мы туда не поедемв участок приехал комиссар и требует вернуть меня на допрос.
Тогда мы с адвокатом сами находим клинику, которая оказывается в пяти минутах езды, и встаем в позу: пока меня не обследуют, никаких допросов. Карабинеры неохотно соглашаются, но ворчат, что комиссар не любит ждать. Чтобы противостояние не затянулось, я начинаю изображать рвотные позывы, от чего они тут же мобилизуются и мчатся в клинику с включенной сиреной.
Мне делают рентген. Трещин и переломов костей черепа не обнаруживают, но головная боль, тошнота и потеря сознания говорят о сотрясении. Молодой врач во всем сомневается и с кем-то консультируется по телефону. Он сомневается, нужно мне делать МРТ или нет. Я со знанием дела говорю, что нужно.
Голову распирает, как перекаченный воздухом мяч. Во рту пожар. С третьей попытки открываю глаза. Осматриваюсь. Я в своем номере. Принюхиваюсь. Чем пахнет? Кофе и сдоба! По ходу у меня белая горячкамерещится еда. Не помню, когда я последний раз ел.
Проснулся? слышу я голос Петровича.
От резкого поворота башку стягивает обручем. Я стону и морщусь.
Вставай. Гордееву повезли на допрос. Мне нужно, чтобы ты уже на начальном этапе вошел в игру.
Отмахиваюсь от него, как от пчелы, норовящей меня ужалить, и полупьяным голосом выдаю:
Я в отпуске
Петрович кидает в меня джинсы, на его руках остаются блестки. Он пытается от них избавиться, но без особого успеха.
Отпуск отменяется! Официально! С этого момента я снова твой куратор. Новое начальство любезно предоставило тебя в наем.
Мой рапорт об отставке два месяца пылится на столе начотделажелторотого птенца, которому я в отцы гожусь. Не знаю, по какой причине он его не визирует. Каждый раз, когда я задаю этот вопрос, он как факир вынимает из широкого рукава очередное дело и отправляет меня в тьму тараканью, обещая, что это последнее задание.
Ефим Петрович, я вас уважаю, но к Эпсилону на дух не подойду.
Петрович хмурится, хочет что-то сказать, но его прерывает стук в дверь.
Уходите. Заминировано.
Куратор открывает дверь и впускает Гамлета! Я как увидел этого сыча, аж с кровати вскочил.
А он что здесь делает?!
Меня резко ведет назад. Оп-па-па! Нельзя мне так резко вскакивать.
На меня работает, куратор поворачивается к Гамлету и спрашивает: Ее допросили?
По допросу информации нет, но наш чел сказал, что ночью адвокат-англичанин искал в сети контакты Авдеева.
Петрович хватает кепку и направляется к выходу.
Адиль, ждем ровно пять минут. Не выйдешьмы уезжаем. А ты продолжай себя жалеть.
Я успеваю собраться за три. Пока спускаюсь по лестнице, проглатываю сырную булочку и запиваю остывшим кофе. Вроде полегчало, но меня все еще штормит. В кафешке напротив заказываю двойную порцию американо на вынос и добавляю коньяка из фляжки. Только после этой смеси меня отпускает, но не сразу, а уже на подъезде к полицейскому участку.
Всю дорогу Гамлет глаз с меня не сводит. Любуется не стесняясь! От вида моих шмоток брезгливо морщится и воротит нос. Да! Я не стирал их очень давно. Нюхаю футболку, от меня реально воняет. Еще эти блестки
Всей компашкой вваливаемся в полицейский участок и натыкаемся на Авдеева. Изображаем удивление. Спрашиваем, какими судьбами его занесло в прожаренное солнцем средиземноморское побережье. На что он отвечает, что час назад прилетел из Испании частным рейсом.
К сожалению, сейчас Алекс повторно допрашивают. В перерыве между допросами ее возили на обследование. Ей не дали поспать, а это прямое нарушение условий содержания беременных, вводит нас в курс Зиновий.
Алекс беременна? удивляется куратор.
Добро пожаловать на борт! кричу я громче, чем нужно. Ящик Пандоры в своем репертуаре!
Хлопаю Петровича по плечу, тот одергивает меня и шипит, чтоб я угомонился.
Врач подтвердил. Срок девять недель.
Пусть сделают ультразвук. Она ведь и ложно может забеременеть.
И тут Петрович врезал мне в челюсть со всей дури. Ощупываю подбородок и трясу башкой. Кажется, зуб треснул.
С разных сторон доносятся угрозы полицейских вышвырнуть нас на улицу. Куратор извиняется и уведомляет пугливых павлинов, разряженных, как на модном дефиле, что все в порядке, так сказать, запоздалый воспитательный процесс сынка-переростка.
Ну как? Мозги встали на место? он упирает руки в бока.
А ударчик у него ничего. Вот тебе и клуб престарелых.
Я бурчу, что бить меня бесполезное занятиев мозгах у меня дырки, как в сыре, и ухожу на поиск льда. Возвращаюсь ни с чем. К тому времени Авдеев уже выспросил у кого-то новости и вводит куратора в курс событий.
За ночь они опросили основную массу свидетелей. Все утверждают, что видели, как молодожены ссорились на палубе. Он и раньше ее поколачивал, а тут как с цепи сорвался. Кричал, что она ему солгала. Кстати, это сказал тот самый капитан, что сначала высадил всех гостей, а потом вызвал полицию.
Делишки свои прикрывал?
Или получил от кого-то из гостей оплату с просьбой повременить с полицией, выдаю я свою версию.
Каким курсом они шли? интересуется куратор, явно прокручивая в голове какую-то гипотезу.
Авдеев достает карту и начинает показывать маршрут.
Прилетели во Флоренцию. Вышли в море из Ливорно. Должны были пойти к острову Сардиния, где планировали заночевать. Утром хотели обогнуть остров и высадиться здесь, в Лидо-ди-Остия. Но после звонка из лондонского офиса Эрхард дал приказ разворачиваться и держаться ближе к Риму. Друзьям сказал, что у него была запланирована важная встреча с шишкой из правительства, но из-за пересмотра расписания встречу перенесли на утро. В Лондон они с Сашей собирались вылететь из Рима.
Труп не нашли?