Поначалу полиция считала, что Эдди сбежал. Обиделся на маму, которая очень много времени проводила с близнецами, и сбежал. Просто хотел привлечь внимание родителей и скоро объявится. Его искали в радиусе километра от дома. Кардинале твердо стояли на своем: их мальчик уже взрослый и такой фокус никогда бы выкидывать не стал. Эта их уверенность, к несчастью, оказалась обоснованной. Через три дня сторож кладбища Св. Михаила нашел у ограды со стороны Центрального вокзала тело. Провели вскрытие. На ягодицах и бедрах обнаружили следы спермы, на одежде и белье тоже были кровь и сперма. Подъязычная кость сломана. На шее страшные синяки. Причина смертиудушение. Его душили голыми руками.
Каким бы страшным ни было преступление, оно редко попадает в центральные газеты. С их страниц тогда не сходили репортажи о другом злодеянии: Чарльз Уитман расстреливал из винтовки студентов университета в Остине, штат Техас. В сердце читателя места для сочувствия жертве другого преступления уже не оставалось, поэтому летом 1966 года все говорили только об Уитмане. Об Эдди Кардинале скоро забыли.
Он был не первым, сказал Макгрет.
Я все смотрел на фотографии с места убийства. Макгрет отдал их мне, пока рассказывал. Эдди, его мать, отец, оба совершенно потрясенные, тело, такое страшное и неуклюжее, неживое. Словно сломанная скрипка. Макгрет сказал, что от жары процесс разложения ускорился. Стройный красивый мальчик превратился в черный, раздувшийся бурдюк, лицо утратило все человеческие черты. В этих снимках мне виделись приемы, характерные и для творчества Уиджи,и для творчества Дианы Арбюс.И тут я вспомнил, что передо мной фотография ребенка, а не постановочный кадр. Но ведь и Уиджи, и Арбюс тоже запечатлевали картины реальной жизни. Я спокойно смотрел на их произведения, поскольку не был лично знаком с действующими лицами. Теперь же, узнав историю жизни Эдди Кардинале, я не мог равнодушно глядеть на его искалеченное тело.
Макгрет дал мне записи свидетельских показаний. Соседи, владельцы местных магазинчиков, сами Кардинале, друзья, с которыми Эдди играл в парке. Отчет судмедэксперта с приложенными фотографиями. Карта Квинса с отмеченным на ней местом обнаружения тела. До дома Кардинале меньше двух километров. И на таком же расстоянии еще один объект. Не отмеченный на карте. Так хорошо мне знакомый. Мюллер-Кортс.
Макгрет что-то говорил.
Простите? переспросил я.
Был еще один. Никто не догадался связать эти два преступления, пока не назначили другого следователя.
Я сразу понял, что Макгрет и был этим новым следователем. Очень уж он самодовольно ухмылялся. У меня такой же вид, когда я рассуждаю о своих художниках.
Компьютеров у нас тогда не было. Всё от руки писали. Ну и ясное дело, запутались, не обратили внимания. Хотя по деталям там куча совпадений была. Он порылся в коробке и вытащил ящичек поменьше с надписью «Г. Стронг». Этот мальчишка, Генри Стронг, пропал за месяц до Эдди, четвертого июля. Родители устроили вечеринку, а он слинял. Все перепились, толку от таких свидетелей никакого. Только дядя сообщил, что видел цветного парня в кожаной куртке. А тело так и не нашли.
Виктор Крейк не был цвет черным.
В статье ж сказано, вроде вы не знаете, как он выглядел.
Я знаю, что он был белым. Это-то я выяснил.
Макгрет пожал плечами:
Ну ладно. Если честно, тот парень наверняка просто хотел рассказать нам хоть что-нибудь. Эта версия никогда всерьез не рассматривалась.
Я промолчал.
Хотите посмотреть остальное? спросил Макгрет.
Я спросил, сколько там еще остального.
Трое.
Я выдохнул и покачал головой.
Не хотите?
Нет. Не хочу.
Он, казалось, удивился.
Как скажете. Он закрыл папку с делом Генри Стронга и положил ее в коробку. Вы с собой тот рисунок не захватили?
По просьбе Макгрета я сделал цветную фотокопию центральной панели с пятиконечной звездой и танцующими херувимами. Оригинал остался в галерее, он и так на ладан дышал, куда его еще таскать.
Забыл.
Наверное, я считал, что защищаю Виктора. Не очень-то это у меня получилось. Из-за вранья все обстоятельства выглядели еще более подозрительно. Я это сразу понял, но было поздно. Слова уже сказаны, обратно не вернешь. Не давая старику рта раскрыть, я попросил воды.
В холодильнике, ответил он.
Я пошел на кухню и открыл холодильник. Кондиционера в доме не было, так что я наслаждался окатывающей меня волной прохлады и задумчиво разглядывал продукты. Нарезанная ветчина, небольшой кусок чеддера, банка с маринованным кошерным укропом. В дверце упаковка шоколадных пудингов, бутылка с водой и лекарства с надписью «хранить в холодильнике». Что там у него еще осталось? Надо набраться храбрости и спросить.
Макгрет начал первым. Вернувшись, я чуть не подавился глотком воды. Старик разложил на столе фотографии трех других жертв. Словно групповой портрет: жертвы Виктора.
Эта фраза крутилась у меня в голове. От удивления я даже фыркнул.
Сказать было нечего. А что тут скажешь? Все херувимыубитые мальчики. Все пятеро.
Все задушены, все найдены в радиусе десяти километров. Если начинать отсчет с Генри Стронга, получается 4 июля 1966 года. Последнее убийствоосень 1967-го. Ну, насколько мне известно. Готов поспорить, мы и другие пересечения найдем. И почерк будет тот же. Может, попозже и в других местах.
Что, простите? переспросил я.
Как думаете, надо бы побольше сеть забросить?
Понятия не имею.
И то верно. Но вреда-то не будет, если мы с вами мозгами пошевелим, а? Он засмеялся и снова закашлялся.
Согласен.
Как-то мне было не по себе, словно Макгрет загонял меня в ловушку и готовился захлопнуть мышеловку. Наверное, надеялся вышибить признание, будто я прячу Виктора Крейка в стенном шкафу.
Понятно, я его не прятал. Так с чего бы мне чувствовать себя виноватым?
Жаль, что я не смог вам помочь.
Вы так-таки ничего не знаете? Скажем, куда он любил ходить?
У меня есть его адрес. Ну, то есть, я знаю, где он раньше жил. Крейк исчез задолго до того, как я туда пришел.
Да? И где это? В статье просто говорилось, что где-то в Квинсе.
Нет, они написали адрес. Мюллер-Кортс.
Да что вы? Макгрет взял со стола газету и надел очки. Совсем я старый стал. Он перечитал статью. И правда. Поправка принимается. Та-а-ак, Макгрет швырнул газету на стол, кое-что вырисовывается.
Он отметил на карте местоположения трех тел ручкой. Все примерно на одном расстоянии от дома Крейка. От километра до трех.
Это последний, сказал Макгрет. Эйб Каан.
С фотографии на меня смотрел мальчик в кипе. Макгрет рассказывал, не заглядывая в папку. Эйб пропал 29 сентября 1967 года.
Днем в пятницу. У него папа слесарь. Побежал в синагогу чинить трубы в кабинете у раввина. Торопился успеть до шабата и службы. Эйб тем временем валял дурака дома. В конце концов мать на него наорала и велела пошевеливаться. Дескать, не хватало еще опоздать. На улицах в такое время никого. Все уже в синагоге либо дома, ужин готовят. Эйб вышел, но до синагоги так и не дошел. Ему было десять лет.
В тот момент я думал только о том, догадался ли Макгрет, что я соврал про рисунок. Может, нагромождая эти жуткие подробности, он надеялся пробудить во мне совесть.
Это моя дочь, сказал старик, проследив за моим взглядом.
Вообще-то я просто тупо таращился в пространство. На стене рядом с дверью в кухню висела фотография. Неухоженная брюнетка с неприятным выражением лица. И нисколько не похожа на Макгрета. С другой стороны дверного проема еще один снимок, еще одна женщина. Похожа на первую, но жестче и старше лет на пять-шесть.
Это моя вторая дочь.
Я кивнул.
У вас есть дети?
Нет, детей у меня не было.
Ничего, успеется.
Я не хочу детей.
Ну что ж, бывает.
Шум океана. Спрингстин по радио. Веселый детский визг.
Меня машина ждет, сказал я.
Макгрет встал. От усилия у него перехватило дыхание, глаза заслезились, лицо пожелтело. Он широко улыбнулся:
Я вас провожу.
Старик остановился на крыльце, сказал: если спустится по ступеням, мне придется нести его обратно. Как-то это неразумно, а?
Я согласился с ним.
Сообщите мне, если вдруг что всплывет, попросил Макгрет, пожимая мне руку.
Будет сделано.
Телефон мой у вас есть.
Я похлопал по карману, в который положил бумажку с его координатами.
Ну добро. Осторожнее на дороге.
Я довольно быстро понял, что даже если бы водитель такси и вернулся за мной через час, то все равно бы меня не дождался. Выбраться из этого лабиринта и найти стоянку было нелегко. Я зашел в бар, куда слетались все новые клиенты, привлеченные скидкой на выпивку. На меня пялились. Я спросил у официантки телефон такси.
Попробуйте, конечно, ответила она. Но они вообще-то особо не напрягаются.
Через тридцать минут я перезвонил диспетчеру и спросил, какого хера не едет мой таксист. Человек на другом конце провода не горел желанием мне помочь. Я вернулся в бар и получил от официантки еще один номер. По нему мне ответили, что свободных машин нет.
Проторчал я там уже больше часа, и теперь у меня оставалось две возможности: метро (до которого километров восемь) или звонок другу. Я набрал номер Мэрилин, она не ответила. Не ответили и все остальные знакомые с машинами, которых я звал на помощь в экстренных ситуациях. Руби предложила мне подождать, пока она поймает такси и заберет меня. По пробкам ей только в один конец тащиться было больше часа. Я велел ей сидеть пока на месте и вернулся к дому Макгрета.
На этот раз я справился сам, хотя и свернул пару раз не туда. Постучал, почти сразу услышал шаги и даже решил, что старик прикидывался дряхлым, на жалость бил.
Мне открыла женщина в сером брючном костюме, черной хлопковой блузке, простеньких серебряных сережках в форме букетиков.
Я узнал еемладшая дочь Макгрета. Только на фотографии она больше напоминала капитана команды брейн-ринга. Может, она так и была в доме, просто я ее не видел?
Чем могу помочь?
Я Итан.
Чем могу помочь, Итан?
Я только что приходил. К вашему отцу. Меня машина не забрала. Не возражаете, если я войду на секундочку, мне надо его спросить номер чтобы я мог вернуться вернуться домой. Я замолчал, восхищаясь бессвязностью своей тирады. Похоже, женщине тоже понравилось. Пришлось добавить для ясности:Я живу на Манхэттене.
Из глубины дома раздался голос Макгрета:
Сэмми!
Это он? Скажите ему, что я вернулся. Итан Мюллер.
Женщина оглядела меня с ног до головы.
Погодите, сказала она и закрыла дверь перед моим носом, но вскоре вернулась и, улыбаясь, произнесла:Простите, просто он не любит сектантов.
Я что, похож на свидетеля Иеговы?
Не знаю, что такое с нашим районом, она посторонилась и впустила меня, но уехать отсюда на такси очень непросто. Диспетчеры считают, что Бризи-Пойнтэто край света, типа Джерси. Кстати, меня зовут Саманта.
Итан.
У нас тут в районе есть парень-таксист. Она набрала номер и передала мне трубку.
Спасибо. Я подождал десять гудков. По-моему, его нет дома.
Сэмми! Голос Макгрета звучал уже на лестнице. Похоже, он собрался помирать.
Иду! И мне:Если вы пару минут подождете, я вас подброшу до станции метро.
Отлично, сказал я и сел ждать за обеденный стол.
Саманта вышла в кухню. Я слышал, как она что-то выливает в раковину. Вскоре она вернулась с полотенцем и стаканом воды, поставила его на стол передо мной и двинулась вверх по лестнице.
Я заглянул в кухню. Похоже, Саманта не особенно готовкой увлекалась. Из дуршлага, полного спагетти, в раковину стекала вода. Рядом стояла открытая банка с соусом «маринара». Мне стало грустно. Неужели она будет это есть на ужин? Или он? Или они оба? Я поставил на огонь сковородку и вывалил туда соус.
Наверху Саманта спорила с отцом. Слов не разобрать, но она явно о чем-то его просила. И безуспешно. Просто удивительно, сколько всего можно сказать о песне, даже если не понимаешь текста. В голосе Саманты звучало такое отчаяние, что я совсем расстроился. А меня расстроить трудно, особенно если дело касается отцов.
Я слушал Саманту и думал, что давно плюнул бы на ее месте. Вспомнил собственного отца, как он передает мне свои царственные повеления через Тони Векслера. «Твой папа хочет. Твой папа предпочел бы. Твой папа говорит». Жизнь моя превратилась бы в сплошной кошмар, если бы члены нашей семьи общались напрямую.
Наверху Саманта произнесла:
Черт, папа!
Соус начал закипать. Я помешал его и убавил огонь. Саманта спустилась через полчаса.
Простите, сказала она, папа не в настроении. Она заметила сковороду. Да что вы, я бы сама приготовила!
Все-таки теплым он вкуснее.
Он говорит, что не хочет есть. Она потерла лоб. Упрямый до ужаса.
Я кивнул.
Она еще немного постояла, оттирая со лба бровь скрюченными пальцами. Губы у нее были очень красивые, полные, а на щеках веснушки, правда слегка побледневшие, наверное, долго в офисе сидит. Кто она? Может, у нее своя транспортная фирма? Или она занимается книгоиздательством? Или работает ассистентом в банке? Нет, я ее явно недооценивал. Наверняка она выбрала профессию, достойную трудной и почетной работы отца. Пусть она будет социальным работником.
Саманта успокаивалась, и стало заметно, как она похожа на отца. То, что я принимал за энергичность характера, сейчас казалось мне стоицизмом. Макгрет наверху закашлялся, Саманта даже ухом не повела, лишь тверже сжала губы и сощурилась. Не самая шикарная женщина, и лоска в ней никакого, и все же, как ни странно, в тот момент она меня очаровала. Наплевать ей было на то, что я думаю о ее трудностях. Она была «соседской девчонкой», а я таких встречал не часто.
Пойдемте, я вас отвезу, сказала она.
Мы дошли до стоянки. На лобовом стекле ее «тойоты» красовался полицейский значок.
Вы, значит, в полиции работаете?
Нет, я прокурор.
По дороге мы немного поговорили. Она громко смеялась и фыркала, когда я рассказал ей о телефонном звонке отца.
Мама дорогая. Она покачала головой, утирая слезы. Опять он за свое. Удачи вам.
Почему это?
Он сказал мне, что вы ему помогаете.
Так и сказал?
По-моему, вы не совсем согласны.
Я бы и рад ему помочь, но не могу. Я ему битый час это сегодня объяснял.
А он считает, что вы очень даже помогли.
Ну и слава богу.
Иногда, она улыбнулась, у него бывают навязчивые идеи.
Мы доехали до метро. Я поблагодарил Саманту.
Это вам спасибо, что приехали к нему.
Не за что. По-моему, пользы от меня было мало.
Он хоть чем-то занялся. Вы и представить себе не можете, как это важно.
Глава седьмая
В последний раз я катался в метро давно. Подростком ездил на машинахловил такси или передвигался с Тони на серебристом «роллс-ройсе» 1957 года выпуска. К «роллс-ройсу» прилагался молчаливый шофер-бельгиец по имени Том. Тони очень боялся отпускать меня в метро, и его можно понять. Представьте себе Нью-Йорк восьмидесятых. А теперь представьте вредного, агрессивного пацана, белого, к тому же недомерка, в грязном вагоне, набитом всякими подонками. Вы бы тоже беспокоились. Естественно, меня эти ограничения свободы только озлобляли. Поэтому я покупал жетоны на проезд при любом удобном случае или даже прыгал через турникет, если особенно припирало пощекотать нервы. Viva la revolución.
До дома я добирался полтора часа, так что времени обдумать наш разговор с Макгретом и все последствия этого разговора у меня было предостаточно. На следующий день я поделился своими соображениями с Мэрилин за ужином в «Табле».
Поначалу она хихикала:
Ты? На метро?
Я тебе не о том говорю.
Бедняжка. Мэрилин погладила меня по щеке. Как же ты выжил? Может, мне тебя полечить?
Я не первый раз в метро.
Какое безрассудство. А табличку «Пни меня» ты еще на грудь не повесил?
Ты меня вообще слушала?
А как же.
И?
Что тут удивительного? Между прочим, солнышко, я тебя предупреждала. На открытии, помнишь? Так и сказала, твой художникбяка. Очень уж он живо изображает мучения.