Она затянулась своей сигаретой с пробковым кончиком и выпустила дым через нос.
Какая еще деталь, мистер Частный-Сыщик?
То, что Арлингтон-парк в Чикаго, а Фейр Граундз в Новом Орлеане.
Она глубоко вздохнула.
Значит, вы все время меня ловили. Ну, да неважно. Я бы сама в конце концов все рассказала вам или полиции. Особенно теперь, когда было время подумать. Вы наверно считаете, что я ужасная?
Почему же?
Она повернулась ко мне, и ее темные глаза вспыхнули.
Потому что я жила с ним, вот почему. Потому что он не был мне братом и хотел жениться позже, не сразу, а я не хотела, чтобы все знали, что я живу с человеком, с которым не обвенчана, и потому, что Голос ее дрогнул, и она крепко закусила нижнюю губу.
Не волнуйтесь так, сказал я. Меня совершенно не интересует ваша личная жизнь. Просто, немного странно, что вы пытаетесь обмануть всех, в том числе и полицию, после того, как он был убит.
Поставьте себя на мое место, Шелл. Вдруг появляется полицейский как гром среди ясного неба и спрашивает, не я ли мисс Брукс; а когда я говорю ему, да, это я, он хочет знать, живет ли здесь мой брат, Джозеф Брукс. И я невольно говорю, да. И тогда он говорит, что случилось несчастье, и они узнали имя и адрес Джо из документов в его бумажнике, и я должна поехать опознать его, потому что он погиб. Ее голос звучал все звонче и взволнованнее, и произнеся последнее слово, она уронила голову на колени и простонала: Погиб, погиб, погиб. Ее длинные, с рыжим отливом, волосы разметались и прикрыли ее колени.
Ну, ну, полно, глупо повторял я. Может быть, дать вам чего-нибудь выпить или
Она подняла голову и уставилась на меня влажными темными глазами.
Да, сказала она с силой, да, я выпью.
Она встала и подошла к желто-красно-зеленому бамбуковому бару. Обернувшись, она спросила:
А вы? Составите мне компанию?
Спасибо. Не думаю. Для меня еще слишком рано.
Для меня тоже. И я ненавижу пить одна. Выпейте чего-нибудь тоже, Шелл. Поддержите компанию.
Я сказал:
Ну ладно. Хотя это против моих правил, но Окэй. Назовем это завтраком. Я подумал о своем почти пустом желудке. Может быть, один маленький глоток ему не повредит.
Она вернулась с двумя стаканами, наполненными до краев темно-янтарным напитком. Я спросил:
Вы хоть немного разбавили его? Или он прямо из бутылки?
Она улыбнулась.
Слабак. Наверно вы хотите задать мне еще массу вопросов.
Не массу. Вы объяснили почти все причины, почему вы сказали, что Джо ваш брат. Я вас не виню. И уж, конечно, не осуждаю. То есть, если только не вы его убили.
Она не ответила. Она резко повернула голову, чтобы посмотреть на меня, потом сжала губы и резко втянула носом воздух. Наконец она холодно сказала:
Больше вы от меня ни глотка не получите, мистер Скотт.
Мистер Скотт?
Мистер Скотт.
Она отхлебнула из своего стакана и содрогнулась.
Действительно, крепковат, да?
Я кивнул.
Вы действительно считаете, что Джо убит? То есть, что его убили намеренно?
Я снова кивнул.
Похоже, что да. Полиция тоже так считает.
Почему?
По нескольким причинам. Хотя бы потому, что в нем обнаружили такое количество ликера, при котором он не то чтобы не держался на ногах, а просто потерял бы сознание. Он никак не мог сам очутиться на Солано. Странно, правда?
Действительно, странно, согласилась она, нахмурившись.
Я выпил уже половину стакана, и теперь у меня в желудке становилось жарко, как в ватнике. Я спросил:
Кто он был?
Кто был кто?
Джо. Его настоящее имя?
О, конечно, сказала она, этого вы не могли узнать. Его имя было на самом деле Мэддерн. Джои Мэддерн. Может, он был и не бог весть какой, но для меня он был лучше всех. Впрочем, вы все равно о нем бы узнали: его разыскивали в Иллинойсе по делу о подделке чеков.
Ничего себе, дружок.
Она опустила глаза, потом вскинула их и посмотрела на меня.
Перестаньте, Шелл, слышите?
Я сказал:
Простите. Я действительно пожалел о своих словах. Ведь она не подала мне никакого повода обращаться с ней жестко.
Поэтому он и предпочел называться «Джо Брукс», добавила она. «Джо Брукс» никому не был нужен. Она осушила свой стакан. Только мне одной.
Я догнал ее, допив последний глоток своего почти не разбавленного бурбона. Все-таки завтрак.
Кое-что еще, сказал я.
Одну минуту. Она взяла оба пустых стакана, пошла к бару и снова наполнила их до краев.
Что вы задумали, женщина? спросил я ее. Напоить меня хотите?
Нет, дурачок. Не знаю; я как будто понемногу тупею. Немею. Даже несмотря на то, что сейчас только девять утра. Но какая разница, когда вы тупеете?
Вы меня спрашиваете?
Она игнорировала это.
А что это «кое-что еще?»
В некотором роде, личное. Я бы хотел немного больше услышать об этом типе Кэше. Что вы о нем знаете?
Как я уже говорила вам, Шелл, он ставит на лошадей, а Джо или Джои принимал его ставки; он ведь работал у Драгуна и был как бы его агентом, посредником между ним и игроками. Так они и познакомились. Иногда Эдди приходил повидаться с ним. Говорили о лошадях, немного выпивали. Может быть, Джои принимал несколько ставок на стороне. Хотя не думаю. Правда, он говорил, что хотел бы держать свой тотализатор, как Драгун.
Это мне понятно, сказал я. На этом можно хорошо заработать, если действовать умело. Этот Эдди, он ведь опытный игрок, а?
Он утверждает, что теперь у него есть система. Она улыбнулась. Думаю, у всех есть система. Кстати, не думайте, что он совершенный мужлан. Он просто иногда ну, раздражительный.
Система не так работает.
Не так. Очевидно, она подсказывает ложный выбор. Не тех лошадей. Но он говорит, что обычно они очень близки к победе.
Вот-вот. Это наихудший вариант системы. Вы ставите на лошадей, которые близки к победе, и воображаете, что уж в следующий раз они, конечно же, придут первыми. Я усмехнулся. Знаю по собственному опыту. Но я, к счастью, быстро излечился. А теперь другое: как давно вы оба знали Эдди?
Месяца четыре, пять. Джо встретил Эдди вскоре после того, как стал работать у Драгуна. Это было в начале февраля. Как раз после того, как Джои и я ну, она отхлебнула из стакана, после того, как мы встретились.
Окэй. Еще одно: у Джои были какие-нибудь родственники?
Где-то в Иллинойсе живет его мать. В Пеории, кажется. Я ее никогда не видела. Изредка Джои ей писал. Последний раз недели две назад. Ему нравилось поддерживать с ней связь, и иногда он посылал ей денег. Отец его умер, когда он был ребенком.
Интересно, знает ли она про Джои.
В самом деле, я ни разу об этом не подумала. Наверно, не знает.
Когда полиция кончит разбираться с ним, они, вероятно, с ней свяжутся, сказал я.
Шелл.
Что?
Кажется, вы честный и справедливый. Мне бы хотелось рассказать вам кое-что. О себе. Может быть, вы бы лучше поняли некоторые вещи.
Я пил мелкими глотками и смотрел на нее. И то и другое было приятно. Я чувствовал себя свободно и уютно. Интересно, что же действительно происходит за этим фасадом этими большими карими глазами? Я предоставил ей возможность говорить.
В детстве я никогда не имела ничего в достаточной мере, может быть, вы поймете, что это значит. Во всяком случае, к тому времени, когда я кончила школу, вскоре после этого, моих родителей уже не было в живых, и мне пришлось работать, чтобы не умереть с голоду. Я перепробовала массу всякой работы, неважно какой, но последняя была в кафе на Спринг-стрит, я была там официанткой. Приходили толстые, жирные типы; они считали, что за грошовые чаевые имеют привилегию наступить мне на ногу под столом или ущипнуть там, где не положено. Однажды туда зашел Джои, и мы как-то разговорились. Может быть, вы и не нашли бы в нем ничего особенного, но он был хороший человек. Правда. По крайней мере, ко мне он был очень добр. Он покупал мне разные вещи, водил меня в приятные места, нам было очень весело вдвоем, мы посещали клубы, вы видели фотографии, которые мы там снимали; в некоторых местах я раньше никогда не бывала. Говорили мы и о том, чтобы пожениться, но, видно, он еще недостаточно насладился своей свободой, или, может быть, не хотел еще прочно осесть на месте. Короче говоря, так появился Джо Брукс. На минуту она умолкла, сосредоточенно занялась своим напитком, потом спросила: Ну что, очень я плохая?
Только не в моих глазах, Робин. Забудьте об этом.
Спасибо вам. Обычно я не рассказываю людям свою биографию.
Я посмотрел на свой пустой стакан, слегка удивившись. Пока она говорила, я умудрился высосать весь бурбон, так что на дне остались только кубики льда. После того, как я выпиваю какое-то определенное количество, откуда-то вдруг появляется медленная, теплая волна, поднимаясь по шее и заливая мне лицо. Я уже чувствовал ее зарождение, и это ощущение было приятно.
Робин взяла у меня из руки стакан и сказала:
Давайте не будем столь мрачными.
Давайте не будем.
Она опять пошла к бару. Я следил за ней, смотря, как грациозно колышется белая плиссированная юбка над ее изящными, обтянутыми нейлоном икрами. Она начала смешивать новую порцию.
Полегче, сказал я. Потихоньку да полегоньку.
Крошечные атомы бурбона, кажется, встретились в моем желудке с родственниками, которых я поглотил вчера вечером. А тут еще готовится подкрепление.
Она кивнула:
Потихоньку да полегоньку. И протянула мне стакан, содержимое которого было уже не таким темным, как в первый раз. Она закурила.
Это сумасшествие, сказал я. Мне ведь работать.
Вы и работаете.
Я попытался это осмыслить.
Работаю, да. Прекрасная работа.
Она улыбалась полными, красными губами, восхитительно приоткрывшими ровные, белые зубы. Я отпил большой глоток. Я почувствовал, как он скользил у меня в горле, словно шарик горячего воска, и шлепнулся в общую массу воска у меня в желудке. Мой желудок приятно булькал.
Робин стояла на шаг от меня; она приблизилась на шаг. Это не оставило между нами ничего, кроме нас самих. Она вглядывалась в меня; ее дыхание, вылетая из полураскрытых губ, трепетало у моего горла.
Что случилось с кончиком вашего уха? Левого уха?
Его откусила девочка. Я не хотел ее рассмешить; я просто хотел посмотреть, как изменится выражение ее лица.
Оно не изменилось. Она просто затянулась сигаретой и выпустила дым мне в лицо.
Шелл, Шелл, сказала она, вы острите. Что случилось с вашим носом?
Его откусила девочка.
Она тихо засмеялась и тряхнула головой; масса рыжих с оттенком ржавчины волос разлетелась вокруг ее лица. Она открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала и вместо этого засмеялась. Она снова затянулась. Так могло продолжаться весь день. Я отступил к дивану и сел, избежав второй порции дыма. Она подошла и тоже села. Близко. Ко мне на колени.
Я опустил стакан и в конце концов поставил его на ковер.
Не оставляйте его там, сказала она задорно.
Почему?
Вы можете попасть в него ногой и перевернуть его.
На кой черт мне попадать в него и переворачивать его?
Дурачок.
Я взглянул на нее. Она дышала мне в лицо, и я видел ее розовый язык. Глаза ее были совсем близко, мое лицо отражалось в них, всего в каких-нибудь двух дюймах от меня.
Шелл, тихо и мягко.
Всего один дюйм. «Шелл, Шелл, Шелл», дыхание, шепот.
А потом она упала на меня, и я видел только сузившиеся глаза, и пряди густых рыжих волос, и теплые, влажные губы, и ее руки обвились вокруг моей шеи, и ногти нежно и мягко чертили какой-то узор у меня на щеках.
Может быть, я был пьян. Как вы думаете?
Впрочем, кому интересно, что вы думаете?
Глава восьмая
Я завязывал галстук, когда Робин лениво сказала:
Шелл, знаешь что?
Что?
Ты как греческий бог. Греческий бог со сломанным носом.
Бог нет. Со сломанным носом да.
Я серьезно. Я повернулся и посмотрел на нее; она глубоко вздохнула и медленно потянулась. Интересно.
Который час? спросила она.
Я посмотрел на часы.
Почти полдень. Пора бы мне быть в городе. Я не был у себя в конторе со вчерашнего дня. Так дело совсем развалится.
Ну и пусть. Кому оно нужно? Ее глаза горячо смотрели на меня.
Должен зарабатывать на жизнь, Робин. На что же я стал бы покупать бурбон?
Должно быть, так. Приходи ко мне опять, Шелл.
Я весело усмехнулся.
Приду, приду, ведьма.
Что-оо?
Ведьма. Та, что на помеле. Призрак.
Она перевернулась и сказала сонным голосом:
Уходи, уходи прочь.
Я ушел. Солнце стояло почти над головой и было краснее и горячее, чем белки моих глаз. Я сел в кадиллак, дал полный газ, свернул влево на бульвар Беверли и остановился у первого кафе справа. Я долго и энергично жевал полудюймовый антрекот с разрезом посередине, который, вероятно, проделал кинжал матадора, проглотил несколько поджаренных картошек и запил тремя чашками черного кофе. Я решил, что если буду осторожен, я протяну до вечера. Пот сочился из всех пор и капал на одежду.
Моя контора на втором этаже Хэмилтон Билдинг, на Бродвее, между улицами Третьей и Четвертой, в центре Лос-Анджелеса. Я поднялся в лифте на второй этаж, дошел до своей двери, остановился, улыбнулся и сказал:
Добрый день. Клиентка?
Она сидела на деревянной скамье слева от меня, держа на коленях большую, старомодную черную сумку, собранную сверху на шнурке. Она была, вероятно, пяти футов ростом (плюс-минус один дюйм), стоя на каблуках, и весила, может быть, сто фунтов. И, думаю, вы бы назвали ее красивой.
По крайней мере, я подумал, что она красивая, даже если ей шестьдесят лет. На ней было простое, бесформенное черное платье, не доходившее трех-четырех дюймов до ее черных туфель, зашнурованных чуть повыше щиколотки. Седые волосы казались почти белыми. Глаза туманились за очками в золотой оправе, которые были, вероятно, изготовлены примерно во время первой мировой войны.
Она поднялась со скамьи, близоруко всмотрелась в меня и поправила очки морщинистой правой рукой.
Вы мистер Скотт? Мистер Шелдон Скотт? У нее был тихий голосок, крошечный, как и она сама.
Да, мэм, сказал я. Входите, пожалуйста.
Я отпер дверь и прошел за ней внутрь. Она огляделась, как будто немного растерявшись, и я придвинул для нее к столу лучшее из моих кресел. Она села. Я сел за стол и принял профессиональный вид.
Чем могу служить, мэм?
Она нервно открыла и снова закрыла старомодную сумку и сказала своим крошечным голоском:
Право, не знаю. Я миссис Мэддерн.
Я помигал секунд десять, ожидая, что она скажет дальше, как вдруг меня осенило.
Кто?
Миссис Мэддерн.
Я проснулся. Ее глаза не слезились, она не была близорукой, она просто много плакала. Маленькая, старая леди, плачущая о сыне, которого она не видела месяцы, может быть годы. Внезапно я почувствовал себя ужасно.
Я сказал мягко:
Счастлив познакомиться с вами, миссис Мэддерн. Джо был вашим сыном?
Да. Был. Ее глаза снова увлажнились, и я быстро продолжал:
Если я могу чем-нибудь помочь, буду очень рад. Но я не понимаю как вы сюда попали? То есть, я хочу сказать, именно ко мне?
Мне посоветовал некий мистер Драгун. Я приехала навестить Джозефа, я даже не знала, что он погиб. Мне сказал мистер Драгун. Она изо всех сил старалась говорить ровным, спокойным голосом. Он сказал, что Джозефа сбила или переехала машина, и он погиб. Потом, когда я стала его расспрашивать, он сказал, чтобы я повидалась с вами, что вы как он выразился «мозг здешних мест», и считаете, что гибель Джозефа не случайна. Он не очень симпатичный, он мне не понравился.
Я живо представил себе тактичную манеру Драгуна, когда он давал миссис Мэддерн свои объяснения. Я сказал:
Мне тоже он не нравится, миссис Мэддерн. Что же вы хотели, чтобы я сделал?
Ну, то, что он сказал. Я хочу знать все, что случилось с Джозефом. Если кто-то погубил его, я хочу, чтобы вы его нашли. Я могу заплатить вам, у меня есть деньги. Она сняла очки и прижала пальцы к зажмуренным глазам. Из груди ее вырвалось рыдание.
Я встал и вышел из-за стола. Я мягко положил руку на ее худенькое, узкое плечо. Я не знал, что сказать. Я сказал:
Конечно, миссис Мэддерн, конечно.
Она подняла на меня глаза; лицо ее осунулось.
Я здесь уже с десяти часов. Джозеф был хороший мальчик. Хоть он и попадал иногда в беду, он был хороший мальчик. Она порылась в черной сумке, выудила из нее крошечный носовой платочек и вытерла глаза. Простите, сказала она. Я не хотела так сорваться.