Отрывки из сборника «Всегда один против многих, всегда с одним пистолетом против множества. Рассказы о Сократесе Фортлоу» публиковались в журналах «Эскуайер», «Ю-Эс-Эй уик-энд», «Базз», а также «Мэри Хиггинс Кларк мистери мэгэзин». Один из этих рассказов в 1996 году был удостоен премии О'Генри и включен в сборник произведений, получивших премию О'Генри 1996 года, под редакцией Уильяма Абрахама.
В 1996 году Мосли стал первым писателем, приглашенным для преподавания в Институт африканских исследований Нью-Йоркского университета. Но и впоследствии он не утратил связей с институтом, создав лекционный курс, получивший название «Черный гений», и пригласив в качестве лекторов деятелей искусства, политики и науки, старавшихся отыскать решения самых актуальных проблем современности. Будучи публичными по форме, эти лекции привлекли представителей самых разных интеллектуальных и политических течений, от Спайка Ли до Анджелы Дэвис. В феврале 1999 года вышел в свет сборник «Черный гений», к которому Мосли написал предисловие; в него вошло также одно из его эссе.
В минувшем году Мосли вернулся к жанру мистерии, начав новую серию книг. Уже опубликован его роман «Бесстрашный Джонс», действие которого происходит в 1950-е годы в Лос-Анджелесе. Героибесстрашный владелец букинистического магазина Пэрис Минтон и его лучший друг, ветеран войны Бесстрашный Джонс. Произведение уже получило отличные отзывы.
В своих последних работах, в частности романах «Мужчина у меня в подвале» и «Сорок семь», Мосли рассматривает людей исключительно в оттенках черного и белого.
1
Первое объявление я прочел во вторник в «Уолл-стрит джорнал»:
«ТРЕБУЕТСЯ ПИСЕЦ.
А. БЕЗЗАКОНЕЦ В ЗДАНИИ ТЕСЛА».
Следующее сообщение появилось в четверг в разделе объявлений ежедневной газеты «Нью-Йорк таймс»:
«ААБ лтд. ТРЕБУЕТСЯ ПИСЕЦ.
ОБРАЩАТЬСЯ В КОНТОРУ В ЗДАНИИ ТЕСЛА»
Потом, на следующей неделе, на последней странице «Виллидж войс» и в разделе объявлений «Амстердам ньюс»:
«ТРЕБУЕТСЯ ПИСЕЦ. Тел. КЛ-5-8713».
В последних двух объявлениях адрес не указывался, но я догадался, что дал его А. Беззаконец из «ААБ лтд.» в здании «Тесла». Позвонил и нарвался на автоответчик. «Если вы хотите получить должность, оставьте вашу фамилию и телефон, проговорил хриплый женский голос. И сообщите, пожалуйста, откуда узнали про эту должность».
Потом последовал сигнал.
Феликс Орлеан, заговорил я. Сообщил номер своего телефона и добавил:Я видел ваши объявления в «Таймс», «Джорнал», «Амстердам ньюс» и в «Виллидж войс».
Гораздо позже, уже ночью, когда я несколько часов как спал, вдруг зазвонил телефон, нагнав на меня порядочно страху. Естественно, в голову полезло: какие-то гадости дома с матерью или отцом. Схватив трубку, взвизгнул:
Что? Что случилось?
Мистер Орлин? Мужчина выговорил «Ор-лин», а не «Ор-ле-ан», как я сам произношу свою фамилию.
Слушаю вас. Что случилось?
Ничего не случилось, сынок, произнес мужчина низким, с хрипотцой, голосом, который напомнил мне рассудительного героя из старых фильмов. А почему вы решили, что что-то должно случиться?
Который час?
Я только что автоответчик прослушал, продолжал он. Вы единственный, кто прочел все четыре объявления. Вы что, читаете все нью-йоркские газеты?
Ага, подтвердил я. И еще «Вашингтон пост». А когда удается достать, то и «Интернэшнл геральд трибюн».
Включив свет, я попытался разглядеть, какое время показывают стоящие рядом с кроватью часы, но, ослепленный вспышкой, так ничего и не увидел.
Вы студент?
Ага, ответил я. В Колумбии.Не будь я спросонья, вряд ли стал бы так откровенничать.
Приходите в контору сегодня утром, сказал он. Я приеду к пяти, но вам следует явиться не ранее чем без десяти шесть.
У-у?!
Трубку на том конце провода повесили, а я, привыкнув к свету, разглядел время3.45.
Интересно, подумал я, что за человек работает в такое время. И какой бес толкает его звонить кандидату в сотрудники за несколько часов до восхода солнца? Псих? Скорее всего, решил я. Разумеется, я не собирался идти в его контору ни к шести утра, ни в любое другое время. Выключив свет, натянул одеяло до подбородка. Но сон уже не шел.
Целыми днями я так и сяк прокручивал в уме название должностиписец. Поначалу казалось, кто-то забавляется, отыскав название для секретаря, который пишет под диктовку. Но после ночного звонка особой уверенности в этом уже не было. Кто такой А. Беззаконец? Может, это ей принадлежит холодный женский голос на автоответчике? Нет. Судя по всему, это мой басистый полуночный собеседник.
Писец Что за работа?
До чего ж погано, что твой папаша пошел у них на поводу и назвал тебя Феликсом, сказала мне как-то тетя Альберта, сидевшая в тюрьме в Найнс-Уарде. Так, помнится, кота в мультиках зовут, а уж мы-то знаем, до чего котов любопытство доводит.
Тетю Альберту я обожал. Кто, как не она, поддержал меня, когда я вознамерился отправиться в Нью-Йорк учиться журналистике! Родители мечтали, чтобы я стал адвокатом, как мой отец, а еще раньшеего отец. Даже мой прадедушка изучал право, хотя так и не смог получить лицензию на адвокатскую практику в Луизиане. В те времена цветные адвокаты, даже очень светлокожие, были редкостью на юге.
Отец с неделю увещевал меня бросить глупости и решить наконец, в какой юридический вуз идти учиться. В конце концов я и брякнул ему, мол, тетя Альберта одобряет мое стремление попробовать себя в журналистике.
А откуда тебе известно, что одобряет Альберта? поинтересовался отец. Мужик он был крупный, это я получился маломерком. Наверное, пошел в мужчин по материнской линии.
Спросил ее, сказал я, слегка дрожа в тени Дж. П. Орлеана.
Ты что?!
Я пошел в окружную тюрьму и повидался с ней, папочка. Я непроизвольно зажмурился, ожидая хорошего пинка в задницу.
Отец бивал меня и прежде. Нрава он был дикого. «Суров, но справедлив», как говаривала моя матушка. Только я не мог понять справедливости в том, чтобы полосовать ребенка ремнем, пока у него все тело красными рубцами не покроется.
Кажется, я говорил тебе, Альберта Хэйдити больше не считается членом нашей семьи, произнес отец тихим, как легкий ветерок с моря, голосом.
Судьба давала мне шанс. После двадцати одного года послушания отцу (или, честнее сказать, вранья) врата раскрылись. Мне всего-то и нужно былохранить молчание, прикусить язык.
Я уставился на его коричневые туфли. На юге такие зовут «блатчерсами». В Нью-Йорке их называют «кончиками крыла». Эти туфли, я знал, в то утро чистил Чаб Уилки. Он чистил туфли моего отца каждое буднее утро. Дж. П. любил повторять, что Чаб Уилкисамый прекрасный человек во всем набитом правоведами здании, где у отца располагалась адвокатская контора. Только он никогда не приглашал мистера Уилки на ужин, как своих юристов-партнеров по фирме «Герман, Бледсоу и Орлеан».
Мистер Уилки был слишком темнокож и слишком беден, чтобы появляться в обществе нашего социального уровня.
Сами отец с матерью имели тот оттенок кожи, который не темнее кофе с молоком. А я и моя сестра и того светлее.
Ну?! произнес отец.
У меня шея заныла от его пристального взгляда.
Величайшая уступка с папиной стороныобратиться ко мне хоть с какой-то просьбой. А мне полагалось сказать, что я виноват, что больше никогда в жизни не заговорю со своей тетушкой-уголовницей. Слова уже рвались с языка, однако я держал их за плотно сжатыми зубами.
Надеюсь, ты уберешься из дома до того, как вернется мама, буркнул отец.
Но он все же колебался. Ждал, что я зайдусь в рыданиях, стану просить прощения. Ведь всю свою жизнь я провел дома, ни единого дня не работая. Только как ни зависел от отца, упрям я был не меньше.
Прошла еще минута Я взглянул сквозь стеклянную дверь на сад позади дома. И тут понял, что вижу матушкин сад из орхидей и лилий в последний раз.
Я едва не завопил от радости.
Вновь пережив в памяти высылку из семейного гнезда Орлеанов, уснуть я, понятно, не смог. В пять часов вылез из постели и поплелся в крошечную кухоньку, отделявшую мою комнату от обители соседа, звезды футбола Лонни Маккея. Это вместе с ним я снимал квартиру. Чтобы не будить его, согрел себе воду не в чайнике со свистком, а в кастрюльке.
Лонни получал полную стипендию на техническом факультете за то, что капитанствовал у обожаемых всеми футболистов команды «Колумбийские Цицероны» (люди понимающие называли их не иначе, как «костоломы»). Мне приходилось брать ежегодно взаймы тридцать тысяч долларов, а потом еще и подрабатывать, чтобы отдавать возмутительно много за квартиру и за некоторые другие свои потребностирастворимый кофе, например.
Налил в кружку горячей воды и размешал иссушенные в вакууме кристаллики. Кофе был горьким, хотя все равно безвкусным, но мне и такой годился.
Горечь есть вкус моей жизнитаков был ход моих мыслей.
И вдруг
Длинная красная бархатная портьера, укрывающая проход к Лонни, заколыхалась, и из-за нее появилась молодая женщина. Кухоньку освещала одна-единственная лампочка в сорок свечей, но я разглядел, что на незнакомке практически ничего нет, если не считать трусиков от бикини цвета загара. На дюйм ниже меня, с маловатыми, но отличной формы грудками. У нее были длинные вьющиеся каштановые волосы и большие глаза. Стройненькая фигурка, кожа бледная Но я как-то понял, что женщинавернее, девушка, ей не больше девятнадцатицветная. Увидев меня она улыбнулась, скрестила руки на груди и села на стул по другую сторону стола:
Привет.
Привет. Смущаясь, я старательно отводил взгляд.
Ты, должно быть, Феликс.
С усилием повернув голову, я глянул ей в глаза. Глаза. Светло-карие и смеющиеся, полные жизни и убеждающие меня остаться там, где я был, а не лететь сломя голову к себе в комнату, чего мне хотелось больше всего на свете.
Да, отозвался я.
Шагнул вперед и протянул руку, как всегда делал, когда кто-нибудь называл меня по имени. Она уставилась на мою руку, недоумевая, потом повернулась, ухитрившись и скромность соблюсти, и руку мне пожать.
Арретт, назвалась девушка. Я подружка Лонни.
Очень приятно.
Некоторое время мы пристально смотрели друг на друга, потом еще некоторое время. Арретт, казалось, еле сдерживала смех. Я был бы счастлив услышать этот смех.
Ты зачем так рано поднялся?
Собираюсь на работу устраиваться, ответил я.
Ивсе. Судьба моя была решена. Почти голая женщина случайно перешла мне дорогу в предрассветный час, и я слетел со своей орбиты. Вся моя жизнь переменилась из-за девчонки, с которой я, наверное, больше никогда не увижусь.
Мистер Беззаконец сказал бы, что это моя судьба, что лично он в первую же минуту, едва услышав мой мягкий протяжный новоорлеанский выговор, сразу понял, что нам суждено сойтись.
Что за работа? спросила Арретт.
Не знаю.
Она хихикнула, а у меня сердце в груди скакнуло.
Из комнаты Лонни донесся какой-то звук. Не исключено, прозвучало ее имя.
Он хочет меня, выдала девица. Прозвучало почти как вопрос.
Я едва не сказал: «Не ходи».
Ари, позвал Лонни из-за красной занавески.
Она встала, забыв о скромности, и, обронив: «На занятиях увидимся!»побежала за красную тряпку, в логово моего соседа по квартире.
Я сел и подумал, не лечь ли снова спать. Но тут воздух пронзил первый всхлип наслаждения, изданный Лонни. Я кинулся к себе, оделся и выскочил из квартиры еще до того, как он успел весь дом наполнить своей любовью.
2
Здание «Тесла» находилось в западной части города на Тридцать восьмой улице. Не самое высокое в центре Манхэттена, но приличное. Шестьдесят девять этажей. Входные двери моднючие, из стекла, зато декор вестибюля на полную катушку выдержан в стиле 1930-х годов. Пол выложен черными, белыми и красными мраморными плитами в некотором подобии египетского орнамента. На стенахмрамор серых и голубоватых оттенков. Громадная картина за каменной стойкой охранника изображала гологрудую золотокожую Жанну д'Арк, ведущую за собой французскую армию. За спиной ее от рамки до рамки золотело солнце, которое, как считалось, знаменовало собой Бога.
Да? спросил меня охранник. Чем могу служить?
«ААБ лимитед», назвал я.
Человек за стойкой был, на мой взгляд, африканцем. Черты лицачисто негроидные. Круглая голова и почти миндалевидный разрез глаз, темная кожа без единого изъяна, а губы казались вырезанными рукой маститого скульптура, настолько они были совершенны. Моя сестра как-то недели две ходила с таким мужчиной, и наши предки решили послать ее на два года в Париж. Насколько мне известно, она до сих пор там.
Охранник взглянул на меня, чувственные губы тронула улыбка.
Мистер Беззаконец хочет видеть вас?
Наверное. Он просил приехать меня к без десяти шесть.
Узнаю мистера Беззаконца. Никаких посетителей после семнадцати пятидесяти пяти. Он меня сам об этом уведомил. Речь охранника звучала так, словно он учился говорить по-английски у англичанина. Чем вы занимаетесь?
Студент. Учусь журналистике.
Такой ответ, казалось, огорчил молодого стража. Он пожал плечами.
Комната пятьдесят два одиннадцать, произнес он. Воспользуйтесь крайним лифтом справа. Он единственный, работающий в такую рань.
Лифт оказался грузовой. Кабина сплошь увешана подобием серых матрацев, чтобы уберечь стенки от повреждений при перевозке громоздких вещей. Я нажал на кнопку, двери закрылись, но никакого ощущения движения не возникало. Пару раз я поглядывал на небольшую панель, где по идее должны бы высвечиваться номера этажей по мере их прохождения, но там наглухо застряла цифра двенадцать.
Наконец, после длительного перерыва, двери открылись, и я вышел, гадая, на тот ли этаж попал. Стены были выкрашены в самый бледный из возможных оттенков зеленого, пол выстлан белым камнем с прожилками фиолетового и густо-зеленого. Две стрелки на противоположной стене указывали в разные стороны. Направо шли номера от 5220 до 5244, налевоот 5200 до 5219.
Я пошел налево. Пройдя первые несколько контор, я понял, что нужная мне дверь в самом конце коридора.
Дверь эта отличалась от других. Издали казалось, что она заколочена досками, будто ремонт шел, или вовсе наглухо. Пять-шесть вылежавшихся досок были прибиты гвоздями вдоль, причем безо всякой претензии на аккуратность. Две доски покороче были прибиты поперек их, более или менее перпендикулярно. Слева от двери что-то висело, но что именно, я разобрать не мог.
Я миновал фирму «Твидз бидз», потом «Сандестрак», потом «Службу личных знакомств». И, гадая, какие могут быть еще знакомства, помимо личных, вдруг разобрал, что свисает с двери в конце коридора рукодельная куколка с черным лицом и в желто-красном полосатом платье. Платье было намалевано прямо по телу, сделанному из цилиндрика, служившего основой для рулона туалетной бумаги или чего-то очень похожего.
Узнав куколку вуду, я на мгновение приостановился. Таких фетишей я в Луизиане навидался. Во Французском квартале их полным-полно, в основном на потребу туристам. Однако висевший здесь, на заколоченной досками двери, человечек делался зловещим знамением.
Какого черта делает эта куколка вуду здесь, на пятьдесят втором этаже небоскреба в Нью-Йорк-Сити?
Я стиснул зубы и глубоко вдохнул через нос. Потом пошел дальше.
Ни дверной ручки, ни даже двери я не увидел. Сплошные серые доски по обе стороны дверного проема, сквозь которые проглядывало нечто черное и деревянное. На круглой головке куколки красовалась изможденная улыбка. Казалось, человечек хитровато косил на меня.
Давай-давай, сказал я куколке.
Постучал по доскам. Никакого ответа. Выждав разумную паузу, стукнул опять. Никакого ответа.
Страх перед куколкой быстро обратился в ярость. Что еще за шутки вздумали шутить со мной?! Тот, охранник внизу, тоже в них участвует? Уж не специально ли выставил свою подружку Лонни, чтобы я из дому убежал?
У меня ногти уже прилично впились в ладони, когда из-за двери донеслось:
Кто там?
Этот скрежещущий бас ни с каким другим голосом не спутаешь.
Мистер Беззаконец?
Орлин?
Да. То есть да, сэр. Поправился я потому, что с детства мне привили хорошие манеры.
Дверь открылась внутрь помещения, что меня удивило. Доски располагались так, что складывалось впечатление зашитого деревяшками входа. На самом же деле они были так пропилены, что позволяли двери, с досками и всем прочим, открываться вовнутрь.
Стоящий напротив меня за дверью человек не имел подобия ни в современном мире, ни в истории. В нем было шесть футов и три-четыре дюйма росту, кожа отливала темным янтарем. Волосы по большей части были темно-каштановыми с сединой, однако в густом лесу коротких косичек, которые дыбом возвышались дюймов на девять над его головой, едва-едва прогибаясь, там и тут проглядывали подкрашенные рыжие пряди. Прическа напоминала королевский головной убор, может, даже терновый венец, только жертвой мистера А. Беззаконна назвать было никак нельзя. Грудь и плечи у него были чрезвычайно широки даже для человека его роста. Глаза маленькие, глубоко посаженные. Лоб округлый, высокие скулы будто прорезаны резкими косыми линиями до самого подбородка, что придавало лицу четкую форму сердца. Не было на этом лице ни волос, ни морщин, если не считать мелких в уголках глаз.