Глава 27
Мы оставили Маша пожинать лавры за предотвращение покушения и вместе с Прайсом спустились на автостоянку. Сели в «кадиллак» Хардмана.
Куда едем? спросил я.
Где живет английский резидент, Прайс? поинтересовался Падильо.
Он не имеет к этому делу никакого отношения.
Теперь имеет.
Вы все испортите.
Отнюдь. Письмо поможет наладить взаимопонимание.
Я доставлю ему письмо.
Мне представляется, что с ролью почтальона я справлюсь лучше.
Ты, похоже, не доверяешь Прайсу? усмехнулся я.
А ты?
Ни в коем разе.
Так где живет резидент?
Прайс вздохнул.
Около Американского университета, и назвал адрес.
Он будет дома?
Он всегда дома. Пишет книгу. Онисторик.
Мы приехали на тихую, обсаженную деревьями улицу. Большие, комфортабельные особняки стояли далеко от дороги. По тротуару две мамаши катили коляски с упитанными младенцами. Мы остановились напротив двухэтажного дома, без труда найдя место для парковки. Прошли к крыльцу между ухоженных клумб и аккуратно подстриженных кустов. Преодолев четыре ступени, поднялись на крыльцо. Я позвонил в дверь. Нам открыл мужчина.
Однако, молвил он, увидев Прайса. Однако, последнее, похоже, относилось к нам.
Я ничего не мог поделать, объяснил неурочный визит Прайс.
Мужчина кивнул. Лет пятидесяти, в серых свитере и брюках, больших очках в роговой оправе, чуть полноватый, он более всего напоминал университетского профессора.
Однако, в третий раз повторил он. Не пройти ли нам в дом?
Первым прошел Прайс, за нимПадильо и я. Оглянувшись, мы увидели в его руке пистолет. Он не целился в нас. Просто держал на виду.
Полагаю, он нам не понадобится? мужчина чуть поднял руку с пистолетом.
Нет, подтвердил Прайс.
Тогда я его уберу, он шагнул к маленькому столику, на котором стояла лампа, выдвинул ящик, положил пистолет, задвинул ящик на место. Вновь повернулся к нам.
Может, вы представите нам ваших друзей?
Падильо и Маккоркл, фамилию резидента Прайс опустил.
Глаза за очками в роговой оправе при упоминании фамилии Падильо широко раскрылись.
Пожалуйста, присядьте.
В гостиной, куда он нас привел, хватало кресел и кушеток. В камине пылал яркий огонь. Падильо и я выбрали кресла, Прайс и его работодатель устроились на диване.
Майкл Падильо, повторил мужчина в свитере.
Я числюсь в вашем черном списке. И хочу, чтобы вы вычеркнули меня оттуда.
Понятно, мужчина достал из нагрудного кармана трубку. Пожалуй, он мог обойтись и без нее. Вполне хватало уютного дома, потрепанного свитера и горящего камина. Завершающий штрих, вроде трубки, не требовался. Мы подождали, пока он набьет трубку и раскурит ее.
Говорите, в моем списке.
Мне сказал об этом Стэн Бурмсер. Вы знаете Стэна?
Гм-м.
Стэн сказал, что вы поручили это Прайсу, и я знаю, что так оно и есть, потому что Прайс стрелял в меня, но промахнулся. Не так ли, Прайс?
Прайс смотрел в ковер и молчал.
Откуда об этом известно Бурмсеру?
Он завербовал одного из ваших агентов. Какого, не знаю.
Интересно.
Я предлагаю вам сделку. Вы вычеркиваете меня из списка, а я даю вам письмо, Падильо достал кремовый конверт и протянул его мне. Я хочу, чтобы Маккоркл зачитал его вам.
Я прочитал письмо. Подписанное Ван Зандтом и заверенное Боггзом и Даррафом. Скрепленное красной сургучной печатью. В нем указывалось, что некие личности наняты для «организации моего убийства», цель которого«создать благоприятный климат для понимания проблем, стоящих перед моей страной». В письме было еще много чего, но именно эти две фразы являлись ключевыми. Я протянул письмо мужчине в свитере.
Он перечел его сам, и интеллигентные, профессорские манеры исчезли бесследно. Перед нами сидел разведчик.
Письмо подлинное?
Подлинное, кивнул Падильо.
Когда на него покушались?
Падильо взглянул на часы.
Полчаса тому назад или около этого.
Падильо рассказал обо всем, что произошло.
В газетах, однако, будет написано иначе, добавил он. Заговор закончился провалом благодаря героическим усилиям британской Секретной службы, или отдела Ми-шесть, или какого-то другого заведения, выбор остается за вами, и Мустафы Али, члена организации «Черные мусульмане».
Перестаньте, Падильо, вмешался Прайс.
Остального пресса знать не должна, уперся Падильо.
Мужчина в свитере положил кремовый конверт на кофейный столик и посмотрел на Падильо.
Хорошо. Пусть будет по-вашему.
Что теперь?
Нашему послу в ООН хватит времени на подготовку обличительной речи. Когда старик должен выступить в Нью-Йорке?
Завтра, ответил Прайс.
Он поедет?
Он знает, что письмо в чьих-то руках.
Но у кого именно, ему не известно?
Нет.
Мужчина в свитере снял очки, потер стекла о рукав.
Надо еще многое сделать, он встал. Поднялись и мы. Я думаю, вам лучше остаться, Прайс.
Он проводил нас до дверей.
Вы более не работаете на Бурмсера, мистер Падильо?
Нет.
А вы не хотели бы поработать в другой «конторе»?
Нет. Я удалился от дел.
Если вы передумаете, пожалуйста, дайте мне знать. Возможно, мы платим поменьше, но...
Буду помнить о вашем предложении.
Пожалуйста.
Мужчина в свитере не закрывал дверь, пока мы не сели в машину.
Мне пора на встречу с женой, сказал я Падильо.
Он посмотрел на меня и широко улыбнулся.
Думаешь, она не опоздает?
В следующий раз я увидел Падильо три дня спустя. Он беседовал в баре с конгрессменом. Перед последним громоздилась стопка купюр.
Теперь я расплачиваюсь исключительно наличными. Кредитные карточки таят в себе опасность инфляции.
Они грозят развалить экономику, Падильо увидел меня, извинился и поспешил навстречу.
Фредль пообедает с нами.
Отлично. Как она себя чувствует?
Полный порядок.
Все еще злится?
Ничего, перегорит.
Для журналиста такая ситуациясущая мука.
Неудачная попытка покушения на Ван Зандта стала сенсацией. Посол Великобритании в ООН произнес пламенную речь, потрясая письмом, извлеченным из кремового конверта. Ван Зандт улетел домой, и его кабинет ушел в отставку. Противников экономических санкций заметно поуменьшилось. Пресса всерьез заинтересовалась Машем, и его сотрудничество с Бюро по борьбе с распространением наркотиков перестало быть тайной. Еще через несколько дней он ушел оттуда, чтобы, как написали газеты, "посвятить все свое время проблемам «Черных мусульман». Британская Секретная служба удостоилась скромных похвал, и в некоторых передовицах задавался вопрос, а чем, собственно, в это время занималось ФБР. Но к концу третьего дня история эта не разгоралась все более, но медленно угасала.
Падильо и я вернулись к стойке, но расположились подальше от конгрессмена. К нам тут же подошел Карл.
Конгрессмен, я вижу, нас не забывает, заметил я.
Он намеревается выставить свою кандидатуру на следующих выборах, Карл покачал головой. Я его отговариваю.
Мы с Падильо остановились на «мартини» с водкой. Карл быстро смешал коктейли, поставил перед нами полные бокалы и отошел, чтобы обслужить другого клиента.
Падильо водил бокалом по стойке.
Они объявились вновь. Не Бурмсер. Новая пара. Во всяком случае, я их видел впервые.
Я смотрел в зеркало за стойкой. И молчал.
Сильвия просила попрощаться за нее.
Я думал, она задержится.
Падильо поднял бокал, всмотрелся в его содержимое.
Об этом упоминалось.
Но ты убедил ее, что делать этого не следует.
Да.
Когда они объявились? Эта новая парочка.
Сегодня. Прошлое забыто, я снова хожу в любимчиках.
Как насчет тебя и Сильвии?
Мы поговорили.
Интересно, о чем же? О твоей желтой тени?
И о ней тоже.
Иногда ты говоришь слишком много.
Падильо вздохнул, пригубил свой бокал.
Иногда мне кажется, что ты прав, он помолчал, уставившись в зеркало. Я, возможно, уеду на пару недель.
Я кивнул.
И где тебя искать на этот раз?
Тут он заулыбался.
Мне кажется, кто-то ищет собственного мужа.
Я обернулся. В дверь вошла Фредль. Остановилась, огляделась и ослепительно улыбнулась, увидев меня. Ради такой улыбки стоило жить.
Так где тебя искать? повторил я.
Во всяком случае, не в Вашингтоне.
Я оставил Падильо у стойки и быстрым шагом направился к Фредль. Ни в малой степени не волнуясь, какого цвета у него тень.
Самые искусные воры
Глава 1
Выбор у меня был небогатый. То ли открывать дверь, в которую только что постучали, то ли продолжать набирать карты червовой масти, занятие неблагоприятное, присущее тем, кто верит в эльфов, политические платформы и гарантии уплаты по долговым обязательствам. Стук в дверь сулил хоть надежду сюрприза, поэтому я бросил карты на стол и пошел открывать. Визитер, правда, разочаровал меня. На пороге возник Майрон Грин, адвокат, объявивший во всеуслышание, что ему необходимо поговорить со мной, причем наедине.
В ту субботу мы играли в покер впятером. Сели в половине одиннадцатого утра с намерением не расходиться до позднего вечера. К моменту прихода Грина, во второй половине дня, я выигрывал около шестисот долларов. Жил я на девятом этаже отеля «Аделфи», что в восточной части 46-й улицы. Наедине мы могли поговорить только в ванной, куда незамедлительно и направились. Я закрыл дверь, уселся на краешек ванны, предоставив Грину унитаз. Он закрыл крышку, опустился на нее толстым задом, положил ногу на ногу, снял очки, протер их шелковым галстуком и вновь водрузил на нос.
Ты не отвечаешь на письма.
Я их даже не читаю.
Ты не берешь телефонную трубку.
На коммутаторе все записывают. Раз в день я справляюсь у них, кто мне звонил.
Вчера я звонил четырежды. С просьбой срочно связаться со мной.
Вчера я забыл справиться, звонили ли мне.
Мне пришлось приехать из Дариэна, в голосе слышался упрек.
Неужели ты не мог подождать до понедельника? удивился я. С понедельника я намеревался отвечать на телефонные звонки.
Нет, покачал головой Грин. Дело не терпит отлагательств. В понедельник ты должен быть в другом месте.
* * *
Я никак не могу заставить себя считать Майрона Грина моим адвокатом, и совсем не потому, что мне он не нравится или выставляемые им счета чрезмерно велики. Просто Майрон Грин вовсе не такой, каким видится мне мой адвокат. Его я представляю себе говорливым старичком с покрасневшими от непрерывного чтения бумаг глазами, в поношенном пиджаке на плечах, с вязаным галстуком на шее и вороватыми повадками, с полуподвальным кабинетом неподалеку от суда, который он делит с поручителем, готовым внести залог за любого бандита. А из ушей непременно должны торчать жесткие седые волосы.
Майрон же Гринпышущий здоровьем тридцатипятилетний мужчина, набравший, правда, избыточный вес. Одевается он в лучших магазинах Нью-Йорка, контора егона Мэдисон-авеню, домв Дариэне, а у клиентов (я не в счет) состояния, оцениваемые шести и семизначными цифрами. После разговоров с Майроном Грином я всегда испытываю легкое разочарование. Каждый раз надеюсь найти пятнышко от подливы на лацкане пиджака или от майонезана галстуке, но безрезультатно, и Майрон Грин остается для меня просто адвокатом.
* * *
И где же я должен быть в понедельник? поинтересовался я.
В Вашингтоне.
С какой стати?
Щит, объяснил Майрон Грин. Он пропал.
Откуда?
Из музея. Музея Култера.
Почему я?
Они предложили тебя.
Музей Култера?
Нет, покачал головой Грин. Другая сторона. Воры.
Сколько?
Четверть миллиона долларов.
Он что, из золота?
Нет. Щит бронзовый.
Обычные условия?
Грин кивнул.
Десять процентов.
Мне это нужно?
Майрон Грин поменял ноги: та, что была внизу, оказалась наверху, разгладил лацканы восьмипуговичного двубортного пиджака и улыбнулся, обнажив белоснежные зубы. Чувствовалось, что последние тридцать два года их показывали дантисту каждые три месяца.
Твоя жена.
Моя бывшая жена, поправил я Грина. И что?
Твой сын через месяц идет в школу. Мне позвонили с тем, чтобы напомнить, что теперь ежемесячно придется платить на двести долларов больше.
Двести долларов за стакан молока и пару пирожков в одиннадцать часов дня! возмутился я.
Это особая школа, попытался успокоить меня Грин.
Должно быть, частная, о которой она вечно ныла.
Совершенно верно.
Что плохого в обычной школе?
Вновь Майрон Грин улыбнулся.
У твоего сына Ай-Кью[13] 164, и твоей бывшей жене не нравятся обычные школы.
Вторая причина куда важнее первой.
Наверное, ты прав.
Я слышал, она собирается замуж.
Сейчас нет. Не раньше мая. Когда закончится учебный год.
Если я должен платить на две сотни больше, получается тысяча в месяц, так?
Так.
Тогда мне нужны деньги.
Майрон Грин кивнул и провел рукой по каштановым волосам, чуть более длинным, чем должно иметь преуспевающему адвокату.
Расскажи мне о щите.
Майрон Грин сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил конверт.
Я продиктовал это вчера, после того, как не смог дозвониться до тебя. Он положил конверт на раковину. Я не знал, дома ли ты. Если бы я тебя не застал, то подсунул бы конверт под дверь.
Так почему бы тебе не рассказать о щите, раз уж я здесь?
Он взглянул на часызолотой хронометр, показывающий не только нью-йоркское время, но, должно быть, и шанхайское.
Я вообще-то тороплюсь.
Я тоже.
Майрон Грин пренебрежительно дернул щекой. Куда, по его мнению, мог торопиться человек, играющий в карты посредине дня?
Коротко, попросил я.
Хорошо, смирился он. Коротко. Но тут все написано. Он взял конверт с раковины и протянул его мне.
Я прочту, когда закончится игра, пообещал я.
Если сможешь выкроить несколько свободных минут, саркастические реплики Грину не удавались.
Коротко, повторил я.
Ладно. Два дня назад, то есть в четверг, так?
В четверг, подтвердил я.
В четверг в музее Култера в Вашингтоне открылась двухмесячная выставка произведений африканского искусства. Она чуть ли не год путешествовала по светуРим, Франкфурт, Париж, Лондон, Москва и наконец Вашингтон. В день открытия, точнее, ночью с четверга на пятницу, из музея украли самый ценный экспонат. Один-единственный. Бронзовый щит диаметром в ярд, сработанный семьсот или восемьсот лет назад. А может, еще более древний. Во всяком случае, щит этот бесценный, но воры готовы возвратить его за двести пятьдесят тысяч долларов при условии, что переговоры будешь вести ты. Руководство музея вышло на меня, поэтому, собственно, я и пытался найти тебя. С ценой музей согласен. Майрон Грин встал и еще раз посмотрел на часы. Я действительно опаздываю. Он указал на конверт, который я держал в руках. Там все написано.
Ладно. Я прочту после игры.
Ты в выигрыше? спросил он, и я знал, что он надеется услышать отрицательный ответ.
Да.
Много? Как и все адвокаты, Майрон Грин отличался дотошностью.
Не знаю. Что-то около шести сотен.
Так много?
Да. Не хочешь ли составить нам компанию?
Майрон Грин двинулся к двери, к детям, жене, дому в Дариэне, дачному коттеджу в Кеннебанкпорте, конторе на Мэдисон-авеню.
Пожалуй, что нет. Во всяком случае, не сегодня. Мне давно пора уходить. Вы играете постоянно?
Более-менее. Нас человек пятнадцать, но одновременно могут собраться лишь пять-шесть. Так что состав постоянно меняется. Пойдем, я представлю тебя.
Мне кажется
Пойдем, пойдем.
Ранее он встречался со всеми. С Генри Найтом, исполняющим главную роль в пьесе, которая шла уже четырнадцать недель, несмотря на безразличие, если не сказать враждебность критики. Сорокадвухлетний Найт, занятый еще и в дневном спектакле, соглашался с критиками и рассматривал каждый еженедельный чек как подарок судьбы. Деньги он тратил так же быстро, как и получал. Покер был одним из способов расходования наличных, причем не сопровождался неприятными последствиями вроде похмелья. Найт проигрывал примерно две сотни долларов, когда Майрон Грин похвалил пьесу, в которой он играл главную роль.