Допустим, наконец выдавил фон Лаппе. И что с того?
Я знаю, где взять деньги, продолжал Виктор. На желтоватом лице барона появилась заинтересованность.
Правда? И где?
Экспедицией, в состав которой входил ваш дед, были сделаны уникальные открытия, ответил русский. Об этом я толковал вам битый час. Документы до сих пор спрятаны на крымской земле. Стоит только поехать и взять. Поверьте, любая страна предложит вам за них огромные деньги. Всем хочется властвовать над миром, не так ли? Эти деньги вы вложите в бизнес и начнете процветать, как прежде.
Фон Лаппе усмехнулся. Предложение незнакомца напоминало красивую сказку.
Если это так просто, почему вы не сделали это сами? спросил он. И откуда у вас такая уверенность, что они до сих пор покоятся там, куда их положили? Вы же сами сказали про партизан. Разве они не нашли документы?
Не нашли, уверенно произнес Виктор. Все партизаны погибли. Карту забрали две молоденькие девушки.
Генрих наклонил голову:
Так Почему вы думаете, что они не воспользовались находкой и не отыскали документы?
Они не воспользовались находкой, веско проговорил посетитель. Это правда. Все было под контролем.
Фон Лаппе потер висок:
То есть, вы хотите сказать
Все там, где и было, уверенно произнес Виктор. Позже, если вас заинтересует, я расскажу подробнее. Ну что, вы согласны поехать и забрать их?
Генрих закрыл глаза. Перед ним пронеслись заманчивые картины расцвета его семейного бизнеса. В самом деле, если все так просто, как говорит незнакомец, почему бы ему
Допустим, я согласен, произнес он. Что дальше?
Дальше вы должны помочь мне спонсировать экспедицию поиска документов, невозмутимо пояснил Виктор. Думаю, кое-какие деньги у вас есть. Почему бы вам не вложить их в проект?
Фон Лаппе усмехнулся:
Значит, бесплатно нельзя
Бесплатно не получится, в тон ему отозвался гость. Разумеется, мы не станем лазать по горам и гоняться за желающими составить нам конкуренцию. Сами понимаете, бесплатно никто и пальцем не пошевелит.
Барон ничего не ответил. Виктор продолжал:
Если кое-кто не захочет делиться информацией, с ним придется поработать индивидуально.
То есть убивать? Генрих сжал кулаки. Я не собираюсь подписываться под убийством. Убирайтесь вон, мне не нужны никакие сомнительные заработки!
Виктор ухмыльнулся:
Ну и черт с вами, он встал со стула. Я пришел к вам первому только потому, что мне показалось: вы имеете отношение к документам. Но если вы добровольно отказываетесь участвовать в проектечерт с вами. Я найду того, кто заплатит деньги. А вы сидите здесь и ждите своего банкротства, он собирался что-то добавить, но передумал и махнул рукой: Желаю успеха.
Генрих перехватил посетителя возле двери:
Стойте. Насколько это опасно?
Он вспомнил высказывание своего отца, что деньги не всегда бывают чистыми. В конце концов, его семья всего лишь возвратит себе то, что ей полагается по праву. В противном случае этим завладеют случайные люди.
Насколько это опасно? повторил барон, глядя в холодные глаза Виктора. Тот улыбнулся:
Я знал, что вы будете благоразумны, почти ласково произнес он. Это не будет опасно, если мы наймем профессионалов. А они дорого стоят. Ну что? Каково ваше решение?
Генрих снова опустился на стол и склонил голову:
Я согласен. Деньги будут завтра.
Виктор щелкнул пальцами, и снова блеснул перстень:
Отлично. Значит, завтра продолжим наш разговор. А пока разрешите откланяться, господин барон. И умоляю, не пытайтесь меня обмануть. У вас ничего не получится. Все под контролем.
За ним захлопнулась дверь, а Генрих все стоял и смотрел широко раскрытыми глазами туда, где еще недавно находился посетитель. Простояв некоторое время, словно приклеенный к полу, он повернулся и на негнущихся ногах подошел к креслу. Все, что сейчас говорилось, нет слов, звучало заманчиво: предстояло всего-навсего найти документы, за которые кто-то выложит баснословные деньги. Как неплохой бизнесмен, он привык взвешивать каждый свой поступок. Да, Генрих пообещал Виктору материальную помощь, однако перед этим следовало все хорошенько обдумать.
В дверь заглянула Луиза:
Дорогой, кто был этот неприятный человек? Какие у тебя с ним дела? И когда наконец ты подойдешь к столу?
Иди, Луиза, сейчас подойду, в голове барона крутились противоречивые мысли. Он встал, подошел к шкафу, открыл дверцу и достал шкатулку ручной работы. В этом ларце хранились письма от деда, сначала любовно сберегаемые бабушкой, а потом другими членами семьи. Генрих отыскал самое последнееоб этом можно было судить по дате на пожелтевшем листке бумаги, исписанном красивым ровным почеркоми принялся жадно читать. Дед писал о трудностях и лишениях, выражал надежду на скорое возвращение домой. Фон Лаппе заинтересовала одна фраза «Герда, когда я вернусь, мы приумножим наш бизнес, читал барон. Мы станем баснословно богаты. И этим я буду обязан экспедиции, отыскавшей артефакты, способные вершить судьбы людей. Так что жди меня и надейся на хорошее. Твой Ганс». Дрожащими пальцами барон сложил письмо в серый конверт, потом вернул в шкатулку и убрал ее в шкаф. Несомненно, дед имел в виду крымскую экспедицию. Что же, выходит, незнакомец говорит правду?
Еще немного посидев в одиночестве, фон Лаппе решил вложить в предприятие сто тысяч марок. Обманывать гостя и самому пускаться в крайне рискованное предприятие он не собирался. Его участие должно оставаться тайной. Если дело не выгорит, у него останется еще четыреста тысяч. Хватит для вложения в бизнес. И надо будет уволить управляющего, если Виктор сказал правду. В любом случае, много он не потеряет.
А между тем человек, который называл себя Виктором, уверенно шагал по Берлину и весело насвистывал какую-то незатейливую песню. Он был доволен собой. Генрих фон Лаппе заглотнул крючок, и это означало, что не сегодня-завтра он начнет искать то, что по праву принадлежит только ему. По окончании операции тот, кто называл себя Виктором, и не думал делиться с бароном. Он не сомневался, что покупатели найдутся сразу. А потом с баснословными деньгами он скроется за границей, не в Германии, конечно, и фон Лаппе его не достанет.
Глава 4
Межгорск. Наши дни
Этот звонок был каким-то чужим: резким, нервозным, дребезжащим. Так не звонили ни подруга Мария, которая уже много лет не приходила к ней, ни любимый внук. Роза Михайловна вздрогнула и встала из-за стола, оставив миску нечищеного картофеля. Как бы предчувствуя беду, заныло сердце, хотя на сердце она не жаловалась и в свои девяносто с лишним. Несмотря на грузную фигуру, бегала по магазинам и рынкам, делала всю домашнюю работу, стараясь не грузить внука, учителя русского языка и литературы: мыла полы, стирала, готовила. Правда, тяжелые сумки Олег таскал сам «Он вообще молодец», подумала Роза Михайловна и застыла у двери, в который раз сетуя на отсутствие дверного глазка. Чужой звонок повторилсяболее напористо.
Кто там? спросила она.
Не бойтесь, раздался и знакомый, и незнакомый одновременно мужской голос. Где она его слышала?
Я и не боюсь, участнице Великой Отечественной войны было смешно слышать такие слова. Женщина распахнула дверь. Перед ней стоял высокий представительный мужчина с черными, зачесанными назад волосами, смуглым лицом и большим носом. Он показался Розе знакомым. Только вот где она могла его видеть?
Здравствуйте, уважаемая Роза Михайловна, не спрашивая разрешения, он зашел в прихожую и огляделся. Пожилая женщина молчала, искоса посматривая на гостя. Что ему нужно в ее доме?
Мне говорили, что крымчаки, к коим вы принадлежите, довольно гостеприимны, улыбнулся гость. Ну, Роза Михайловна, разве вы не пригласите меня в комнату?
Зачем? Что вам нужно? От всей его фигуры исходила угроза, хотя карие глаза смеялись. Что вам нужно? повторила она. Он не собирался таиться.
У вас есть вещь, нужная мне, мужчина чеканил каждое слово. Ну, дорогая моя, не прикидывайтесь. Вы знаете, о чем я говорю. Эту вещь вы заполучили еще во время Великой Отечественной.
Женщина продолжала молчать. Мужчина стал проявлять нетерпение.
Роза Михайловна, будьте умнее и проницательнее, процедил он. Я не прошу вас отдать эту вещь просто так. Я хорошо заплачу, очень хорошо, вы слышите? Кажется, у вас молодой внук, учитель? Как мне известно, учителя не могут похвастаться зарплатами. Я могу дать очень большие деньги. И не в рублях. Вы меня понимаете?
Не понимаю, она наконец разомкнула губы. Не понимаю, о чем вы говорите. У меня ничего нет. Никакой такой вещи, которая бы стоила так дорого.
Хорошо, он кивнул, согласен. Вам трудно принять такое решение с ходу. Даю вам день на размышление. Если чтовот моя визитка, гость положил на стол маленький картонный квадратик. Здесь только телефон. По-моему, нет нужды указывать свое имя, если предлагают такие деньги.
Уйдите, прошу вас, голос женщины задрожал. Она вдруг вспомнила, где могла его видеть. И никогда больше не приходите сюда.
Я не обижаюсь, Роза Михайловна, мужчина развел большими руками. И все же надеюсь на ваше благоразумие. Именно поэтому я уверен, что вы не пойдете в полицию, он направился к двери и открыл ее. До свидания. И помните: один день. Не больше. У меня нет времени.
Уходите, теперь ее голос звучал тверже. Это мой окончательный ответ.
Никогда не говори «никогда», рассмеялся он, прежде чем утонуть в сумерках.
Закрыв за ним дверь, Роза Михайловна прислонилась к стене. Она задыхалась. На смуглом морщинистом лице выступили крупные капли пота. Этот негодяй не оставит ее в покое даже после смерти. К сожалению, незнакомец во многом прав. Это было бы верхом глупости жаловаться на него в полицию. Ее пальцы с утолщенными суставами сгребли визитку и разорвали на мелкие кусочки. Никакой продажи не будет. А завтра она все расскажет Олегу. Почему завтра, почему не сегодня? Ей нужно собраться с духом. Слишком много горестных событий придется восстанавливать в памяти. Но внук должен обо всем узнать. Узнать и принять справедливое решение. А он приметженщина в этом не сомневалась.
Глава 5
Крым, 1941 год. Севастополь
Ну, детки дорогие, пора и за стол садиться, сказал Яков Захарович Бакши, потирая руки. Наша дорогая мама и бабушка, как всегда, на высоте. Запах, он потянул длинным крючковатым носом, потрясающий. Роза, помоги бабуле накрыть на стол.
Конечно, дедушка, отозвалась четырнадцатилетняя красавица Роза, тонкая, как тростиночка, красивая той восточной красотой, которой всегда восхищались поэты и писатели: смуглая гладкая кожа, черные глаза с поволокой, тонкий нос с чуть заметной горбинкой. Мама и тетя Сара, наверное, уже устали.
Что же ты не с ними? строго спросил дед. Почему отлынивала от работы?
А вот и неправда! крикнула Роза и засмеялась. Я сегодня сама курабье приготовила.
Правда? Старик взглянул на нее поверх очков с толстыми стеклами. За это хвалю. Ну иди, неси угощение.
Девушка охотно отправилась на кухню. Она любила и уважала дедавысокого, моложавого, подтянутого, аккуратно и со вкусом одетого, носившего очки с толстыми стеклами, за которыми всегда угадывался добрый взгляд. Несмотря на то что Яков Захарович был сапожником, как и его дед и отец (сын, отец Розы, тоже пошел по его стопам), он слыл образованным человеком: хорошо знал историю, читал Тору в оригинале на древнееврейском языке. Девушка улыбнулась, вспомнив, как однажды на празднике Пасхи дедушка спросил ее:
Знаешь, почему я так поломал мацу?
Она замотала головой, и тогда старик, посадив внучку на колени, стал терпеливо рассказывать о том, как евреи вышли из Египта и сорок лет бродили по пустыне. Это звучало, как интересная сказка, и Роза заснула у него на коленях, а тетя Сара, старшая сестра мамы, отнесла ее в кровать. Именно благодаря Якову Захаровичу семья Бакши была сплоченной, именно из тех семей, про которые говорят: «Вместе в беде и в радости». Благодаря рассказам деда и бабушки Роза знала, сколько несчастий перенесла ее семья.
В 1914 году с началом Первой мировой войны Якова призвали на военную службу. Ему повезло. Он не получил даже царапины и после окончания военных действий вернулся в Бахчисарай, где его ждали мать, отец и красивая певунья Мириам. Вскоре молодые сыграли свадьбу, и один за другим у них родились трое детей. Казалось бы, можно жить да радоваться, заниматься любимым делом и растить ребятишек. Но эпоха лихолетья не закончилась. Во время Гражданской войны, когда обе воюющие стороны демонстрировали негативное отношение к евреям и крымчакам, Яков решил ехать в Палестину. Добраться до нее тогда можно было только одним способом: сначала на борту фелюги до Батуми, а потом вместе с контрабандистамидо Турции. Только оттуда, либо по морю, либо по суше, крымчаки попадали в Палестину.
Как известно, фелюгаэто небольшое судно со своеобразными косыми парусами, которое способно взять на борт лишь десять человек. Вот почему на семейном совете было решено отправлять семью маленькими группами. В последний момент мать деда, прабабушка Розы, категорически отказалась ехать.
Это земля моих предков, сказала она. Разве я могу ее покинуть? Яков, ты сотни раз был на нашем старом крымчакском кладбище. Обращал ли ты внимание на даты жизни и смерти? Некоторые так затерлись, что невозможно прочитать. Но есть и разборчивые. Одно захоронение тысяча пятьсот семьдесят пятого года. Тебе это ни о чем не говорит? Наш народ жил здесь несколько веков и здесь умирал. Если мне суждено умереть, я хочу сделать это на родной земле.
Ему так и не удалось уговорить женщину, и они решили ехать сами. Яков успокаивал себя: когда они благополучно устроятся на чужбине, он приедет за матерью, и она последует за ним. Правда, в это слабо верилось, но тем не менее это было хоть какое-то оправдание того, что они оставляют пожилую женщину совсем одну, пусть и на родной земле.
Через несколько дней после этого разговора семья тронулась в путь. Дедушка и два его брата с семьями благополучно достигли Константинополя, а вот судьба младшей сестры сложилась трагично. Фелюга, в которой она пыталась достичь турецкого берега, была захвачена пиратами, забравшими весь нехитрый скарб беженцев и в одночасье покидавшими их за борт. Яков Захарович очень любил младшую сестру, и известие о гибели всей ее семьи подкосило его. Те несколько дней, что он провел на турецкой земле, стали для него пыткой. Он ждал корабль в Палестину, ходил по знаменитой турецкой набережной Остеклял, смотрел, как рыбаки продавали только что выловленную рыбу, вспоминал Крым, край, пахнувший полынью и чабрецом, довольно свободно болтал с турками, потому что язык крымчаков очень напоминал турецкий, и иногда перекидывался словечками с белыми офицерами, так же, как и он, бежавшими от новой власти.
Нам говорят, скоро все кончится, заверяли его эмигранты, но в их глазах он читал неверие и тоску по родине. Наконец парусник повез их на новую родинутак, во всяком случае, они предполагали, но попытка репатриации окончилась неудачно. В жаркой Палестине он оказался невостребованным. Местное население ходило в основном босиком и в услугах сапожника не нуждалось. Промаявшись несколько лет, Яков Захарович засобирался на родину, решив: будь что будет.
Жена и дети с энтузиазмом восприняли его предложение. Им осточертели чужие берега. Тогда никто из них не думал, как встретит их родина. Как бы ни встретилаих место там, на крымской земле. Дед рассказывал: когда они возвращались назад, то не спали ночей, всматриваясь вдаль. И когда показался знакомый маяк на мысе Сарыч, Мириам упала без чувств.
Родная земля приняла блудных детей. Якову повезло. Большевики провозгласили новую экономическую политику и не подвергали репрессиям тех, кто вернулся с чужбины. Приехав в родной Бахчисарай, он с тоской посмотрел на полуразвалившийся домишко и огород, заросший сорняками. Худой, изможденный сосед дядя Антон, так изменившийся внешне, что Яков еле узнал его, произнес, шамкая синими губами:
Голод у нас был. Что только ни ели. Все фрукты зеленые ободрали. Траву жевали. И мать твоя он вздохнул и снял с головы ветхую шапчонку. Яков все понял.