Элла ВойтаКапкан Луки Войновича
Посвящается памяти родителей
Мне скучно, бес.
Что делать, Фауст?
Мама назвала его Лу́кой, именно так, с ударением на первом слоге, на итальянский манер. Она вообще обожала Италию. И там же, на берегах озера Гарда, она и умерла.
Больше никогда не приснятся кошмары Луке Войновичу. Больше никогда не потревожат его беспокойные образы; никогда не придет к нему война с ее раскаленным добела металлом, оглушительным грохотом и вечным песком, белозубыми улыбками товарищей на черных от копоти лицах, и раскиданными повсюду кровавыми кусками, еще минуту назад бывшими живыми людьми. Война в прошлом, как и все остальное. Никогда больше не придут к нему тени, и не услышит он тоненький, испуганный голосок Филиппа: «Ты хочешь убить ее, Лука? Скажи, ты хочешь убить ее?» И не раздастся среди ночных шорохов ее приглушенный, возбужденный смех, а в ответ мужской голос Все развеялось, как дым, разметалось горными ветрами и унеслось куда-то в эфирные дали, не оставив на земле и следа.
История Луки Войновича теперь в прошлом.
Глава 1
Сучья и мелкие камешки хрустели под копытами Синьоры. Лука ехал шагом, привычно уклоняясь от веток, то и дело норовящих хлестнуть по лицу. Август выдался жарким, влажным и лишь теперь, ранним утром, когда среди деревьев стелился сумеречный туман, а солнце только-только выглядывало из-за далеких хребтов, в воздухе было свежо.
Путь пролегал через светлый буковый лес. Высокие ели выглядывали тут и там, будто хмурые сторожа. Тропа то поднималась на веселые взгорки, то опускалась в молочные ложбины, где туман стелился особенно густо. В отличие от Синьоры, ее хозяин любил ранние прогулки. Гнедая кобыла была стара и с некоторых пор предпочитала сырым туманным заводям тепло родного стойла, но Лука был непреклоненон очень ценил это волшебное время суток. Лес, как мир в день сотворения, девственно пуст, и голова ясная настолько, что теряется ощущение времени. Кажется, что ты одновременно в настоящем, прошлом, и будущем; словно скользишь по кромке бытия, не погружаясь в него. Приятно воспользоваться этой невесомостью и обдумать какую-нибудь непростую задачку, подкинутую сэром Найджелом. Поскрипывает седло, тебя окутывают ароматы леса. И каждый раз он удивлялся, что решение, над которым в городе приходилось ломать голову, изводя пропасть кофе и сигарет, здесь находилось легко и быстро. А если интересной задачи на повестке дня не стояло, можно просто вспомнить что-нибудь отрадное из недавно прочитанного или увиденного. Правда, с годами делать это становилось все сложнее; читать и смотреть он стал больше, а вот отрадного находил все меньше. Видимо, сказывается возраст, все-таки сегодня сорок восемь. Не мальчик уже, хотя сэр Найджел по-прежнему так его и называетмой мальчик.
Он выключил телефон еще вчера ночью, чтобы сегодня никто его не беспокоил. Он не любил свой день рождения. Времена острого голода давно миновали, а вместе с ними улетучились и надежды; он достиг практически всего, к чему когда-то стремился. Жизнь вошла в гладкую, спокойную колею, а это много стоит. И не страшно, если порой ему кажется, что теперь только и остается, что оглядываться назад. Это ощущение подстерегает всех, кто достигает устойчивого жизненного плато, расположенного чуть выше, чем у большинства.
Из-за деревьев показалась Кроличья Балкалесной овраг и перекинутый через него старинный каменный мост. Когда-то мост вел к замку-крепости, от которого теперь остались одни воспоминания. Заросший лещиной холм венчала разрушенная крепостная стена. Иногда у отрогов Карпат встречаются такие потаенные живописные места, подернутые дымкой прошумевших времен. Люди любили селиться в предгорьях, но отчего-то даже обжитые места казались нетронутыми: замки на склонах дряхлели и рушились, городки и села робко жались в долинах, а сами горы, покрытые дикими лесами, безмятежно высились над всем этим. Люди и все, что с ними связано, были для гор явлением временным, незначительным.
У моста Синьора всхрапнула и дернулась в сторону. Из-под копыт выскочил заяц и исчез в редеющем тумане. Лука подобрал повод, успокаивая кобылу. Как знать, может быть, триста лет назад всадники так же придерживали своих лошадей, проезжая по этому мосту. Из самых корней Кроличьей Балки, из ее глубины произрастал густой вековечный покой. Время тут растягивалось, как резиновое, и тень зайца, метнувшаяся из одного островка тумана в другой, словно проскочила из семнадцатого столетия в двадцать первое. Лука машинально коснулся висящей на поясе кобуры. Синьоре передалась уверенность всадника, и она успокоилась.
Они благополучно миновали мост и оказались среди развалин. Это и была конечная цель их маршрута. От замка осталась только стена и остов башни-донжона. Каждый раз Луку брала досада, которая тоже стала своего рода прогулочным ритуалом: прошло столько времени, а он до сих пор не стал хозяином Кроличьей Балки! Многие десятилетия замок рушился, находясь в запустении. Когда-то в нем рождались и умирали Оранские князья, а теперь Лука Войнович, прямой их потомок, прогуливался среди развалин родового гнезда, пиная камни. Портулак и крапива штурмовали башню-донжон, амброзия укоризненно покачивала белыми зонтиками. Лебеда стояла стеной в человеческий рост, твердо решив не пускать к замку посторонних. Да, Лука Войнович не особенно торопился заявить о своих правах.
Иногда он думал, что будь у него семья, он давно решил бы проблемы и выкупил Кроличью Балку. Будь у него сын, он, как и его отец, наверняка захотел бы, чтобы тот рос князем Оранским. Он возродил бы замок, перевернул бы небо и землю, но добился своего. Однако ни семьи, ни сына не было. Зато была мечта, которая пока оставалась мечтой, и может быть, именно в этом заключалась ее прелесть.
Он помнилдо того отчетливо, как будто это было вчеракак отец впервые привез их с мамой сюда. С тех пор здесь почти ничего не изменилось, только лес еще больше ополчился на развалины.
Вот здесь, сын, твои предки прожили триста лет, сказал отец, когда они взобрались на гребень осыпающейся стены.
Развалины Оранского замка не произвели на юного Луку никакого впечатления. Он был полон надежд на будущее, и ему не хотелось копаться в прошлом. Тут и не было на что смотреть: уцелела только часть толстенной стены и башня-донжон без крышисерая, страшная, оскаленная. Вокруг высился непролазный лес, и недаром Кроличья Балка считалась в народе нехорошим местом.
Конечно, иметь звучную фамилию приятно. Знать, что твои предки владели замками и землями лестно для самолюбия, но не более. Мир утратил интерес к происхождению, благородную кровь заменили другие ценности, и на виду остались лишь музейные экспонаты, вроде английской королевской семьи. Общество не стало более справедливым, однако его горизонты существенно расширились. Естественно, что происхождение не особенно трогало юного Луку. Ему было далеко до отца, историка и собирателя утраченных ценностей.
Отец вообще был необычным человеком, даже странноватым в своей увлеченности. В самые тяжелые времена, когда прокормить семью было проблемой, он ни на минуту не забывал о том, кто он такой. Прошло более ста лет, как померкла слава польских князей Войнович-Оранских, но для отца это не имело значения. Для него двадцатый век начался только вчера, а тогда в этих краях трудно было найти более уважаемый род. Бурное столетие разметало не только богатство гордых поляков, но и привычный уклад жизни целой страны. Рухнул не только Оранский замок, рухнул весь прежний мир и на его обломках вырос новый, дивный. Этот мир был жаден до перемен и пульсировал, как расширяющаяся вселенная. Слово «благородство» забылось и основательно припало пылью. Не стало места для права по рождению, но порой кровь играет с людьми странные шутки. Память о славном прошлом предков накрепко засела в голове отца. Он отличался от всех, даже от собственного отца, старого пана Войновича, который еще застал эпоху богатства и процветания.
Дед Луки хоть и родился князем, был человеком практичным во всех отношениях. Когда родовые богатства порядком истощились и спесь потонула в море закладных, он на последние деньги приобрел пусть не сверхприбыльный, но стабильный бизнесаптеку во Львове. Перед войной аптеку, разумеется, отобрали, но семье неожиданно повезло. Им оставили их собственную трехкомнатную квартиру над аптекой, которую приобрел когда-то старый пан Войнович. В этой квартире он и умер, в ней жили родители, в ней же родился и Лука Войнович.
Уже потом, когда времена изменились, отец начал печатать за границей труды по археологии. У родителей появились деньги, на которые они купили дачу в Тернаве, чтобы быть ближе к милым отцовскому сердцу останкам родового гнезда. Дача была сущей развалюхой, зато в окружении прекрасного яблоневого сада. Отец не жалел сил и средств на ее перестройку, и вскоре вместо развалюхи вырос кирпичный коттедж, гордость села, на который приходили поглазеть.
И уже давно этот коттедж принадлежал самому Луке.
Да, все-таки странное дело кровь. Понемногу, постепенно, у отца получилось вызвать в сыне интерес к истории рода. Может быть, сыграла свою роль дача, где они проводили много времени, а может быть что-то еще, какие-то замысловатые токи, повелевающие океаном внутри нас. Лука рассматривал генеалогическое древо и представлял, как на вершине башни-донжона стоит его предок Витольд Оранский, а ветер с поймы развевает его белые волосы. Опускаются сумерки, рука крепко сжимает меч с филигранной рукоятью, и Витольд смотрит, как вдоль толстой крепостной стены идут часовые с собаками. Громким голосом он отдает кому-то приказания, и без страха вглядывается в надвигающуюся ночь.
«У меня есть семья, у меня есть история, у меня есть, чем гордиться, думал тогда Лука, неплохой фундамент, на котором можно многое построить». Эти мальчишеские мечты тешили его самолюбие и дразнили тщеславие. Было приятно думать о том, что когда-нибудь и его назовут князем Оранским.
Лука улыбнулся, ведя в поводу осторожно ступающую Синьору. Как давно это было, каким счастливым и наивным мальчишкой он был! Много воды утекло с тех пор. Изменилась ситуация, изменился он сам, но мысль выкупить развалины и отстроить замок заново никогда не оставляла Луку. Конечно, он не слишком торопился. Возможность у него появилась давно, но лишь два года назад он сделал первую попытку, которая не увенчалась успехом. Бюрократических и юридических сложностей оказалось предостаточно, и тогда он не стал форсировать события, а занял выжидательную позицию, забросив крючки-наживки куда только можно. Он с затаенной нежностью берег эту мечту в душе, все оставляя на потом, намеренно оттягивая исполнение заветного желания. Эти мечтания долгие годы были отрадой его жизни, самыми излюбленными и лелеемыми мыслями, к которым он не уставал возвращаться. Он не думал о том, как замысел должен воплотиться в реальность, не желая осквернять мальчишескую мечту. Он сознательно не переводил свои грезы в практическую плоскость, где сразу же встанет множество непростых вопросов. Он наслаждался и не искал ответов, не знал, ни что надо строить, ни сколько на это понадобится денег и как осуществить подобный проект в существующих условиях. Просто хотел на старости лет, когда сможет позволить себе не работать, поселиться в Кроличьей Балке навсегда.
Вдруг ему захотелось взобраться на полуразвалившуюся крепостную стену. Порывы были не в его характере, но Лука все же перекинул повод через голову лошади, и Синьора недоуменно покосилась на него. Это не входило в привычный прогулочный ритуал. Он не стал привязывать ее, зная, что умная кобыла никуда не денется, и просто закрепил повод под стременами. Подошел к стене, выбрал подходящее место, глубоко вздохнул, сделал тренировочный взмах руками и полез наверх. Глубокие выбоины в кирпичной кладке облегчали задачу и вскоре стали видны верхушки деревьев, убегающие вниз. Еще через несколько кирпичных рядов перед ним открылся вид на пойму реки, спрятанную в толстоногих ивах. Заливные луга перемежались с островами полей, разделенных лесополосами. Справа за лесом белели хатки Тернавы, а далеко впереди дыбились лиловыми громадами Карпаты.
Лука взобрался на осыпающийся гребень и выпрямился, подставив лицо невысокому, но уже ощутимому солнцу. Не успел он насладиться теплыми прикосновениями, как что-то сдавило в груди. Дыхание перехватило, и он замер в тревожном ожидании, боясь пошевелиться. «Неужели сердце?» мелькнула мысль. И дальше подумалось растяжимо и бесстрастно: потерять сознание, упасть с высоты в этом заброшенном месте В лучшем случае он переломает ноги, в худшемшею. Синьора рано или поздно вернется домой, но одному богу известно, сколько его будут искать Мысли текли, неповоротливые, словно реки времени, но каменная рука, сдавившая сердце, уже отпустила его. Болезненные ощущения в груди исчезли, оставив после себя странное предчувствие.
Случилось что-то непоправимое.
Да, именно так. Что-то случилось или должно случиться, вертелось в голове, ударяясь о холодные стенки. Нет, что-то уже произошло, обрушилось, как извержение вулкана, полного раскаленной лавы, или как цунами, несущее к берегу смерть и разрушение. В душе поселилась уверенность, тонкая и прочная, как леска, и накатила тоска, такая тоска Он попытался отбросить предчувствие, как привык отбрасывать непродуктивные ненужные мысли, и с удивлением обнаружил, что это невозможно. Леска была продета в иглу, которая ныла под ключицей, и Луку охватило муторное, липкое беспокойство. Случилось что-то нехорошеетеперь он был абсолютно уверен в этом. Тоска сменилась чувством опасности, этим проклятым ветерком, что проносится над ухом и заставляет мозг отдавать приказы в обход сознания. Особенность улавливать подобные токи развилась у него еще на войне, и не раз спасала в непростых ситуациях. Те, кто не обладал такой способностью, как правило возвращались домой в свинцовых ящиках.
Он прислушивался к себе, пока тревожный ветер не стих. В животе застыл холодный ком. Утро утратило свою прелесть, и прогулка была безнадежно испорчена. Лука осторожно спустился со стены, сел в седло и повернул назад. Тропа уводила их с Синьорой прочь от развалин, от моста, и вскоре Кроличья Балка скрылась из виду. Лука оглянулся: верхушка стены еще маячила среди стволов зазубренным краем, постепенно растворяясь среди дымки леса. Туман почти рассеялся, лишь отдельные белесые полосы стелились по сочным зеленым ложбинам. По обе стороны высились покатые спины холмов, сплошь заросшие буком и елями. Тропа петляла, и вдруг с очередного взгорка показалась Тернава.
Село уютно, как в детской ладошке, устроилось в урочище между двумя предгорными грядами. Высокие цепи, еще не совсем горы, но уже и не холмы, заросли дивными светлыми лесами. Кое-где на поверхность выглядывали отверстые зевы гранитных разломов, следы древней морены. Внизу змеилась полоска шоссе, а по обе стороны от нее краснели черепичные крыши домов.
Лука неторопливо спустился в урочище. Копыта зацокали по асфальту единственной улицы и вскоре они с Синьорой свернули на засыпанную гравием дорожку, что вела к коттеджу. Ворота были распахнуты, Ежик их ждал. Как только хозяин спешился, он молча принял кобылу, тряся головой и роняя капельки слюны. Он невнятно забормотал себе под нос и повел свою подопечную в конюшню.
Когда-то с подачи пани Брониславы Лука приютил бедного сельского идиота. С тех пор Ежик жил при конюшне и заботился о Синьоре. Он был умственно отсталым от рождения, но отвращения не внушал. Вместо интеллекта Господь бог наградил его любовью к животным. Он чувствовал, что им нужно, а они отвечали ему привязанностью. Решение оказалось верным со всех точек зрения: Лука обеспечил Синьоре отличный уход и подтвердил репутацию хорошего хозяина.
Пани Бронислава уже встала и хлопотала на кухне, Лука увидел ее силуэт через окно. Сейчас он войдет, и она накинется на него шквалом сердечных поздравлений. Значит, придется быть любезным, что-то отвечать, и уж конечно она усядется с ним завтракать. Обыкновенно она накрывала для хозяина стол в гостинойсобственно, столовой, как таковой, в коттедже не былои удалялась восвояси. Но сегодня она не преминет воспользоваться их почти родственными отношениями, и ни за что не позволит Луке завтракать в одиночестве. Вечно этот день рождения не вовремя. Ему не хотелось никого видеть, но скрыться от пани Брониславы в такой день нечего было и думать. Он сделал обреченную на провал попытку проскользнуть через прихожую, но она тут же прокричала из кухни:
О, Лука, вы вернулись? Иду-иду, уже все готово!
Стол в гостиной сиял белой скатертью. Разнообразные кушанья на маминых тарелках, а в средине ваза с желтыми розами. Среди прочего Лука заметил свои любимые пирожки с фасолью, холодный ростбиф, фаршированные яйца, тминный кекс и конечно роскошный именинный торт. Торт украшали свечи: белые четверка и восьмерка, обведенные бордовой траурной каймой, которая, вероятно, отвечала чувству пани Брониславы о прекрасном. Только ей могла прийти в голову мысль украсить торт свечами, будто он ребенок. Зачем вообще нужен этот торт? Могла бы обойтись тминным кексом. Впрочем, удивляться тут не приходится: для нее он и есть своего рода ребенок, подопечный, который мгновенно захиреет без заботы и внимания.