Пани Бронислава вышла из кухни, торопливо вытирая руки о фартук и улыбаясь, как начищенная монета. Недолго думая, она схватила Луку и принялась тискать его в медвежьих объятьях, хотя ростом едва доставала ему до плеча.
С днем рождения, дорогой мой Лука! С днем рождения! восклицала она, подзадоривая саму себя. Желаю вам здоровья! Счастья! Дорогой вы мой, крепкого вам здоровья! Счастья, огромного! И здоровья!
Когда излияния, наконец, иссякли, они вдвоем уселись за стол. Лука разлил по крошечным рюмкам самодельную наливкуэкономка свято верила, что для праздника нет более подходящего напиткаи пригубил за самого себя. Он не любил эту наливку, она была слишком приторной, но сегодня приходилось терпеть, и хотелось верить, что пани Бронислава это оценила.
Шустрая старушка отличалась отменным зрением, и Лука давно уяснил, что от ее острого глаза невозможно скрыться никому и ничему. Она знала всех жителей округи поголовно, и была в курсе всех сплетен на много километров от Тернавы: кто куда и зачем уехал, кто на ком женился, кто родился, умер, заболел, развелся, купил машину и так далее. Но ее любимым коньком было холостяцкое положение хозяина. Она неустанно сокрушалась, что такой красивый и солидный мужчина до сих пор не осчастливил какую-нибудь достойную женщину. Пару лет назад его угораздило привезти сюда Жанну, и пани Бронислава до сих пор не забыла «ту чудесную деточку», которая показалась на небосклоне, будто звездочка, а потом куда-то пропала. Отбиваясь от расспросов и намеков, он сожалел о допущенной ошибке и больше ее не повторял. Лучше пусть считает его безнадежным бобылем, чем питает иллюзии относительно женитьбы. Пусть даже думает, что у него какие-нибудь отклонения по этой частилишь бы не пыталась устроить его личную жизнь.
Он мужественно выдержал завтрак, и пани Бронислава осталась довольна. Все прошло именно так, как она себе представляла, а для нее это было важнее всего. В конце трапезы Лука преподнес ей изящную серебряную брошку. Экономка прослезилась: она просто обожала украшения. За годы их совместной жизни таких брошек у нее накопилось немало, но каждый раз, когда Лука делал ей традиционный подарок на свой день рождения, она была счастлива, как дитя.
Беспокойство никак не оставляло его. Тягостное, муторное и липкое, оно копошилось в сердце целый день. Лука внимательно проанализировал последние события на работе, но нигде не мелькнуло ни малейшей зацепки, ни малейшего повода для такого странного состояния. Он был уверен, что не пропустил предупредительный звонок; все шло гладко, как по маслу. Днем бродил по саду, держа руки в карманах, вдыхал запахи угасающего лета, потом сел за ноутбук, чтобы поработать, но вскоре бросил эту затею, и еще до обеда уехал во Львов.
Вечером Лука собирался ужинать один и поэтому телефон так и не включил. Сэр Найджел поймет, он прекрасно знает особенности своего адвоката, и поздравит его завтра утром. Жанна тоже потерпит. Даже если она и рассчитывала на приглашение и обиделась, то виду не подаст, а ничего другого от нее и не требуется. Все остальные тем более могут подождать. Сегодня он решительно не хотел никого видеть и не собирался ни о чем переживать.
Только что это за непонятное беспокойство овладело им в Кроличьей Балке? Он не мог припомнить ничего подобного, и мучился, не находя себе места. Снова и снова анализировал вероятные причины и, не находя их, начал сомневаться, уж не сдают ли на старости лет нервы. В конце концов усилия возымели результаты; тупая игла нашла себе более комфортное положение, но так и не выскочила из сердца.
К вечеру в квартире стало совсем тесно и душно. Он привел себя в порядок и посмотрел в зеркало. Сегодня ему исполнилось сорок восемь лет. Ровно столько, сколько было маме, когда она умерла.
Он вздохнул и пристальнее всмотрелся в свое отражение. Загорелое породистое лицо, продуманная небритость. Морщины есть, но они не портят его, а выглядят как и должны, следами испытаний и раздумий. Седины многовато, но и она к месту. Лука не любил короткие стрижки и носил волосы, лежащие на шее крупными серебристыми кольцами. Осмотр в целом его удовлетворил, он поправил дорогой галстук, прошлогодний подарок сэра Найджела, и пешком отправился в ресторан.
Лука, как заправский холостяк, холил и лелеял свои привычки. В этом ресторане он бывал еще с родителями. С тех пор само заведение очень изменилось, а вот атмосфера в нем осталась прежней. Может быть, так казалось только ему, и все же он продолжал ходить сюда. На летней террасе под полосатым тентом не оказалось ни одного свободного столика. Знакомый официант заметил его и увел вовнутрь, под прохладу кондиционера.
Вы сегодня один, пан Войнович? вежливо спросил он.
Да, Марк, никого не жду.
Официант кивнул, подал меню и отошел.
Есть как-то не хотелось. Проклятое беспокойство точило сердце и для начала Лука попросил бутылку вина. Потом вспомнил, что не обедал, и все же заказал стейк с кровью. В ожидании пил вино маленькими глотками, смотрел на публику за стеклом и вспоминал, как приходил сюда с родителями в их последний год. Летней террасы тогда еще не было, они сидели в шумном зале, и на столиках горели лампы. Сновали официанты с подносами, в углу наигрывал джаз усталый пианист. Ему вдруг представилось, что они оба, отец и мама, просто отлучились. Через минуту они вернутся, усядутся за столик, заговорят, и мама знакомым жестом поправит волосы. Отец начнет рассказывать что-то смешное, а мама будет улыбаться в ответ. Будет ласково смотреть на них обоих, и отпивать по маленькому глоточку из бокала. Мама любила кьянти, и отец всегда заказывал для нее это вино. Она говорила, что нет ничего вкуснее сочетания сыра и вина, а из сыров предпочитала горгонзолу с медом и грецкими орехами. Мама вообще обожала Италию: сама готовила итальянские блюда, неплохо знала язык и могла служить ходячим путеводителем по Апеннинскому полуострову. Она знала наизусть все песни любимого ею Тото Кутуньо и громко распевала их на кухне, когда была одна.
А потом там же, в Италии, на берегах озера Гарда она и умерла.
Когда он был совсем маленьким, родители ночью тайком приходили в его комнату и любовались им. Он был красивым ребенком, но они никогда не упоминали об этом днем, а ночью приходили любоваться. Весь в синяках и порезах, он крепко спал, зарывшись в разметавшиеся кудри, и не мог знать, что они на него смотрят. И все же каким-то образом он чувствовал их тайное присутствие. Оно окружало его такой безграничной любовью, что мощнее защиты нельзя было и придумать. Мальчишкой он вечно рвался в бой, был смел до безрассудства, а их любовь служила убежищем, в котором он набирался сил. И свято верил в то, что так будет всегда.
Беда заключалась в том, что он был единственным поздним ребенком, и они слишком приручили его. Мама часто говорила, что он должен быть сильным, но истинный смысл ее слов он понял много позже. Наверное, она предчувствовала, что ей придется скоро покинуть своего мальчика. Оставить его одного, когда он меньше всего будет к этому готов. Она знала и хотела предупредить, что в один прекрасный день убежище рухнет, словно карточный домик, и позади не останется ничего.
После их смерти сил едва хватило. Он чуть не сломался и был рад, что она не видит его в таком состоянии. Бродил, ослепленный горем, по львовской квартире, наполненной их вещами и их запахом и не понимал, что происходит. Сидел один в коттедже в Тернаве и смотрел на вазу с жухлыми розами, сорванными ее рукой. Одиночество набросилось на него из-за угла и застало врасплох.
Он был не готов к тому, что горе окажется таким огромным. Он пытался вместить его себе в голову, причесать, припудрить, примириться с ним, но оно никак не хотело держаться в рамках и выпирало, как дрожжевое тесто. А потом подлыми лазутчиками закрались мысли: а вдруг это была не случайность? Вдруг он не знает главного? Когда оформлялись необходимые документы, он узнал от медсестры из поликлиники, что у отца был неоперабельный рак печени. Жить ему оставалось не более полугода. Они не сказали ему об этом ни слова. Родители не сказали ему ничего. Ни словом, ни намеком не выдали тайны.
Вдруг машина не случайно протаранила ограждение и упала в воду? Что могло случиться с отцом, прекрасным водителем с многолетним стажем? Да, болезнь закралась, но силы еще не оставили его, если даже любящий сын ничего не заметил! Экспертиза подтвердила, что отец был трезв, доля алкоголя в крови не превышала допустимой.
Он сам затравил себя предположениями и загнал в угол. В тот момент Лука отдал бы все на свете, чтобы понять, что случилось с родителями. Он бесконечное количество раз представлял себе, как они сидят в придорожном ресторанчике на склоне холма и смотрят на водную гладь. На озеро Гарда опускается вечер, и солнце играет на спинах волн. Они чокаются перед тем, как выпить свое последнее вино, и не сводят с друг друга глаз. Садятся в машину, едут до намеченной планом точки, и мама берет отца за запястье. Пора. И тогда он крепко сжимает руль и со всей силы давит на газ.
Неужели они могли так с ним поступить? Неужели решили уйти вместе, оставив его одного?
Ответа не было ни тогда, ни теперь.
Лука так погрузился в свои мысли, что не услышал, о чем спрашивает Марк.
Что-нибудь еще желаете, пан Войнович?
Он посмотрел на официанта и покачал головой:
Спасибо, Марк. Принеси счет, я не буду кофе.
Проклятые нервы! Похоже, адвокат Войнович не в форме. С того ужасного лета прошла добрая четверть века, все давно перегорело, и зола спрессовалась в монолитную корку. К чему изводить себя ненужными воспоминаниями? Родителей давно пора удалить с игрового поля, им место на скамейке запасных, в самом дальнем углу. Трагедии необходимо оставлять в прошлом, иначе они имеют свойство отравлять настоящее.
Хотелось бы знать, отчего они так зачастили в последнее время. Очень хотелось бы знать.
Лука расплатился и вышел на воздух.
Глава 2
Утром он сидел в своем офисе, пил кофе и рассеянно перебирал бумаги. На краю стола стояла распакованная коробка с подарком Жанны, шейным платком от Балдессарини. Платок был роскошный, шелковый и слишком дорогой. Не смогла удержаться, ведь знает, что он любит такие вещи. Из приемной не доносилось ни звука, и его раздражала эта тишина. Лука понимал, что Жанна расстроена и разочарована; в глубине души она ждала приглашения если не вчера, то хотя бы сегодня, а когда и его не последовало, совсем сникла.
Он посмотрел на часы и отметил про себя, что сегодня нужно поехать к сэру Найджелу пораньше. В те дни, которые тот проводил во Львове, они встречались ежедневно около одиннадцати; работали с бумагами и обсуждали текущую ситуацию, а потом вместе обедали.
Этот звонок раздался, как гром среди ясного неба.
Впоследствии он часто думал, что именно с того дня, с того ясного августовского утра его жизнь разделилась на до и после.
На до Эммы и после Эммы.
Он вздрогнул, когда зазвонил телефон, хотя это был не первый и не последний звонок за утро. Ему звонили постоянно, тем более сегодня, когда вчера многие не дозвонились, чтобы поздравить его с днем рождения. Но Лука почему-то вздрогнул, как от удара, и сам себе удивился.
Звонил юрист из Земельного Комитета. Он иногда помогал Луке в решении тонких вопросов, и они поддерживали деловые отношения. Не приятельствовали, но вполне комфортно общались. Юрист пригласил его вместе пообедать. От обеда Лука отказался, сославшись на запланированную встречу, и они сошлись на кофе во второй половине дня.
Лука собрался, ободряюще кивнул Жанне и поехал в офис инвестиционного фонда Гэлакси. Собственно, можно было преспокойно дойти и пешком, не больше десяти минут, но зачем, если в салоне машины, еще пахнувшем новой кожей, так прохладно и приятно? Конечно, темно-фиолетовый цвет был перебором, но когда он увидел машину в салоне, решение было принято мгновенно. Мерседес СLS класса был апофеозом немецкого автомобилестроения и обошелся в приличную сумму. И все же он ни минуты не жалел о потраченных деньгах.
Двигатель урчал настолько неслышно, что порой приходилось взглянуть на приборы, чтобы понять, работает ли он. Безусловно, для поездок в Тернаву такая машина была слишком нежной, и сэр Найджел не раз укорял его за непрактичность, но Лука ничего не мог с собой поделать. Мерседесы были его слабостью, и он не видел причин отказывать себе в таких мелочах.
Он прошел через длинный офис с панорамными окнами до кабинета босса, на ходу принимая поздравления. Сэр Найджел встал навстречу и приобнял вчерашнего именинника.
Ну что ж, с днем рождения, мой мальчик! сказал он, роясь в ящике стола и извлекая оттуда маленький плоский футляр.
Лука открыл его и увидел изящную заколку для галстука со сверкающим камнем.
Подожди, это ведь не то, о чем я думаю? поднял он глаза на сэра Найджела.
Камень? Ты думаешь, что это бриллиант? О нет, всего лишь топаз, но очень хороший. Ты же не девушка, чтобы дарить тебе бриллианты, правда? в голубых глазах патрона светились веселые искорки. Ох, Лука, ты до сих пор не разбираешься в драгоценностях! Как можно спутать топаз с бриллиантом? Погляди, известная фирма, между прочим.
Лука улыбнулся, обошел стол и еще раз обнял старого друга. Сэр Найджел не скрывал, что наслаждается благодарностью. В который раз Лука подумал, что нет на свете человека, который так бы походил на Санта-Клауса. Голову сэра Найджела окутывал ореол мелких белоснежных кудряшек, а румяные, как у мальчика, щеки, светились, как два наливных яблочка. Умные добрые глаза поглядывали на Луку поверх узких очков в тонюсенькой золотой оправе.
Вчера ты опять отшельничал? спросил он. Я звонил.
А отмахнулся Лука. Не люблю я эту суету.
Ты не любишь, но если люди хотят тебя поздравить, ты должен дать им эту возможность. Ведешь себя, как мальчишка. Нехорошо.
Избавь меня от нотаций.
Я не читаю тебе нотации, а пытаюсь учить, как сына.
Вот учи лучше Джона. Это более благодарное занятие.
И Джона учу, и тебя. Кстати, смею заметить, порой Джон ведет себя разумнее тебя.
Так возьми его на работу вместо меня.
Лука хотел доставить сэру Найджелу удовольствие и поддержать эту игру в дочки-матери. Маленькому Джону, сыну сэра Найджела, было шесть лет отроду.
Нет, как адвокат ты ведешь себя достаточно профессионально, но я не об этом. Я говорю о том, что касается лично Джона, его внутреннего мира. Он куда строже к своим поступкам. Душа не зависит от возраста.
Лука ненадолго задумался над его словами. Опыт научил его, что все, что говорит сэр Найджел, имеет значение, несмотря на форму изложения. На самом деле патрон был мудр, как тибетский лама.
Знаешь, сегодня звонил один хлыщ из Земельного Комитета, вдруг вспомнил Лука. Хотел пообедать.
Да? патрон поднял бровь. И что ему нужно?
Не знаю.
Встреться с ним.
Лука кивнул.
Неотложных дел над ними не висело, они вкратце прошлись по текущим проектам, и вскоре отправились обедать. В связи с днем рождения Лука опасался каких-нибудь сюрпризов в духе сэра Найджела. Он не хотел никакой возни, и к счастью обошлось. Они отправились в новый японский ресторан, а чуть позже туда приехали Гануся с Джоном. Гануся радостно расцеловала Луку, подарила шикарные бордовые розы, а Джон, смущаясь, сунул ему в руки самодельную открытку с изображением человека-паука и надписью «Сднем раждениия Лука!». На этом сюрпризы закончились.
Они очень мило посидели вчетвером. Ели суши, извлекая их из роскошного деревянного корабля, заказанного сэром Найджелом, пили теплое саке из маленьких графинчиков и болтали о всяких приятных пустяках. Джон долго изучал корабль, уставленный всевозможными деликатесами, потом наколол на палочку кусок лосося, съел, и с философским видом изрек:
Японцы живут долго, потому что едят сырую рыбу.
Гануся, с улыбкой глядя на него, спросила:
Откуда ты знаешь, сынок?
Джон тщательно прожевал лосось и солидно обронил:
Папа говорил.
Гануся прыснула и застенчиво покосилась на сэра Найджела. Она вообще много смеялась, чаще к месту. Тот только недоуменно развел руками.
Не помню, чтобы я тебе такое говорил.
Говорил-говорил, подтвердил Джон. Ты сказал, что сырая рыбанезаменимый источник минералов и фосфора. И еще этой, омеги, кажется.
Вы должны быть осторожны, покачал головой Лука, рядом с вами включенный диктофон.
Джон довольно улыбнулся наполовину беззубым ртом.
Во второй половине дня, уже подъезжая к кофейне, где была назначена встреча, Лука поймал себя на мысли, что отчего-то волнуется. Бордовые розы, подаренные Ганусей, лежали на заднем сиденье и издавали резкий, будоражащий аромат. Под ключицей заворочалась тупая игла.