Извини. Лайза спрятала в сумочку зеркальце (зачем доставала? тоже какой-то обряд?) и поднялась. Я думала Когда-то, давно, мы с тобой хорошо понимали друг друга.
Да. Когда играли в индейцев, Розенфельд дергал ее за косы, а она визжала и бросала в него песком. И когда целовались за гаражом, где старый Вильнер держал давно не работавший трактор.
Розенфельд поднялся и вышел следом за Лайзой, оставив на столе десятидолларовую купюру.
Лайза, сказал он, поравнявшись, ты возвращаешься в Детройт?
Она бросила на него равнодушный взглядей хотелось, чтобы взгляд был равнодушным, он таким и был.
Когда?
Она пожала плечами. Это от тебя зависит, сказала взглядом.
Давай встретимся завтра, предложил Розенфельд. Здесь, в два часа. Я ничего не обещаю.
Он и не мог ничего обещать.
Хорошо, сказала Лайза и ускорила шаг.
Он не стал ее догонять, чтобы спросить номер еетелефона или уточнить, где она остановилась.
* * *
Старший инспектор Сильверберг допил пиво, кивнул Бену, чтобы принес еще кружку, и сказал:
Знатная история. Расскажу Мэгги, с твоего позволения. Она любит про вампиров, сглаз и черную метку.
Розенфельд уже полчаса ковырялся вилкой в тарелке. Почему-то сегодня бифштекс, который он с удовольствием ел каждый день, оказался непрожаренным, без соли и вообще как резина.
А что делать с электронным письмом, в котором Смилович точно предсказал время своей смерти? поинтересовался Розенфельд. Это не мистика, такое письмо существует.
Почту можно подделать, верно?
Бен принес кружку пива и заодно тарелку с креветочным салатомвкусы Сильверберга ему были известны, старший инспектор отпил глоток, чтобы снять пену, и поставил кружку на стол.
Подделать можно все, пожал плечами Розенфельд. Только два «но». Первое: Лайзасценаристка на телевидении, в компьютерах разбирается, как средний пользователь, она с детства терпеть не могла технику и точные науки. И второе: зачем ей это? Она далеко не дура и понимает, что подделку я разоблачу на раз-два.
Значит, кроме сглаза, ехидно заметил Сильверберг, еще и ясновидение?
Смилович был физиком, а не ясновидцем.
Одно другому не мешает.
Да! Но ясновидцы, насколько я знаю, никогда не предсказывают собственное будущее. Как и астрологи.
Физик-ясновидецоксюморон.
Вот! То есть ты согласен, что Смилович использовал для предсказания физические методы?
Сильверберг поднял брови.
Тебе судил», осторожно сказал он. Есть такие методы?
Знаю, что существуют медицинские компьютерные про-фаммы, по которым рассчитывают развитие болезни на какое-то время. Летальный исход предсказать можно.
Но не с точностью до минуты? Вряд ли врачи могли знать, что произойдет со Смиловичем даже через день.
Вот видишь. Ты сам признаешь, что в этой истории что-то нечисто.
Нечистая сила! воскликнул Сильверберг и занялся креветками.
Розенфельд отложил вилку и нож и стал смотреть на старшего инспектора взглядом, значение которого оба прекрасно понимали. Сильверберг поглощал бифштекс так стремительно, будто за ним следила дюжина голодных котов.
Не буравь мне череп, не выдержал Сильверберг. Ты прекрасно понимаешь: нет ни малейшей причины назначать полицейское расследование.
Нет, вынужден был согласиться Розенфельд. Однако существует инспекторский надзор. Полиция имеет право
Не учи меня, недовольно буркнул Сильверберг. Об этом я уже подумал.
А! Значит, тебя все-таки зацепило!
Вот еще! Мистика, сглаз и ясновидение? Но я тебя знаю, и ты знаешь, что я тебя знаю. Инспекторский запрос. На основании чего? Почему полицию заинтересовала естественная смерть человека?
Молодого физика, поправил Розенфельд. Букет редчайших болезней. Смертьда, по естественным причинам. А болезни? Плюс предсказание.
Твой бифштекс, сказал Сильверберг, точно был убит, а не помер естественной смертью у тебя в желудке. Ты только посмотри на это расчлененное тело! Работал профессиональный убийца бифштексов!
Так когда я получу распоряжение о проведении инспекторской полицейской экспертизы в госпитале святой Екатерины в связи со смертью, возможно, не естественной, доктора Любомира Смиловича, тридцати двух лет, не женатого, проживавшего по адресу уточню потом.
Завтра утром, буркнул Сильверберг.
Зайду к тебе в девять.
Я буду занят. Пришлю запрос на почту.
Вот и славно, улыбнулся Розенфельд. Я всегда знал, что на тебя можно положиться.
* * *
Что у вас на этот раз? Шелдон, как обычно, торопился и разговаривал на ходу. Торопился он всегда, сколько его помнил Розенфельд. Перехватывать патологоанатома для разговора приходилось обычно в коридоре, когда он бежал на вскрытие или назад, в свой кабинет, оформлять документы «о проделанной работе». Как ни странно, на бегу Шелдон говорил размеренно и четко, будто сидел в своем огромном кресле и был настроен на долгий интересный разговор обо всем на свете.
Я бы хотел, заторопился Розенфельд, чтобы вы посмотрели заключение о смерти Любомира Смиловича. Он скончался в прошлый вторник в госпитале святой Екатерины, и мне не удалось добиться от врачей ничего, кроме официального эпикриза.
Они пробегали мимо фонтанчика с холодной водой, и патологоанатом наклонился, поймал ртом струю.
А! сказал он, вытирая рот салфеткой. Читал я этот документ, да.
Читали? удивился Розенфельд.
Конечно, улыбнулся Шелдон. Я всегда интересуюсь необычными смертями в больницах Бостона. Профессиональное, знаете ли. Коллеги рассказывают. Иногда спрашивают советанеофициально, конечно. Кстати, ничего странного в смерти Смиловича не было. Странно, если бы при таком букете болезней он прожил еще хотя бы месяц. Случай очень запушенный, надежды не было. Вы сами читали! Могу поинтересоватьсязачем? В смерти Смиловича, вне всяких сомнений, нет ничего криминального.
Уверены? спросил Розенфельд прежде, чем подумал, что задавать такой вопрос по меньшей мере неэтично, а в случае Шелдона и небезопасно.
Ответа он, естественно, не получил и следующий вопрос задал после довольно долгого раздумья, когда они уже приближались к двери морга. Оставалось секунд семь до того, как патологоанатом откроет дверь и продолжать разговор будет не с кем.
Можно ли было за две недели предвидеть, когда умрет Смилович? День? Час? Минуту?
Шелдон открыл дверь, когда Розенфельд договорил последнее слово. Остановился в проеме и обернулся к собеседнику.
За две недели? Нет. Смилович мог умереть в тот же день, когда его перевели в хоспис. Даже и раньше мог. Но мог прожить и месяц.
И два? Раз уж Шелдон стоял в дверях, можно было попытаться задать еще пару вопросов.
Двавряд ли. Кстати, вы не ответили, с какой целью интересуетесь. Нетрудно догадаться: у вас есть информация, которую вы почему-то придерживаете, пока не получите ответ на свой вопрос. Так?
Прочитайте это. Розенфельд протянул Шелдону свой телефон, показав переписанное с почтовой программы Лайзы письмо Смиловича. Шелдон бросил взгляд, этого оказалось достаточно, чтобы он отпустил дверь медленно и с шипеньем захлопнувшуюся, и вернулся в коридор.
Не подделка? спросил патологоанатом.
Нет.
Кто такая Лайза Финески?
Бывшая подруга Смиловича.
Он не мог знать время собственной смерти. Это исключено.
Однако знал.
Значит, собирался покончить с собой, что в его состоянии было вполне вероятным выходом. Сообщил дату женщине и привел план в исполнение. Есть множество препаратов, вызывающих быструю смерть, которые уже через час-два невозможно обнаружить, они очень быстро выводятся из организма. Вы это знаете, конечно.
Да. Но возникают два вопроса
Конечно. Смилович, будучи в хосписе, не мог получить ни один из этих препаратов. Ему помог либо кто-то из персонала, либо кто-то из посетителей.
Никто не посещал Смиловича в хосписе.
Значит, кто-то из персонала. Печально. Вы правы, это незаконно и аморально, полиция должна этим заняться. Но почему вы, научный эксперт?
Проигнорировав вопрос, Розенфельд задал свой:
Вы могли бы поговоритьнеофициально, конечно, с врачами из госпиталя, чтобы мне предоставили не только эпикриз, но и полный анамнез?
Да, подумав секунд десять, показавшихся Розенфельду вечностью, ответил Шелдон. Но вы не специалист, тут нужен другой эксперт.
Да, кивнул Розенфельд, предоставив Шелдону сделать правильный вывод.
Хорошо. На этот раз патологоанатом не раздумывал и секунды. Я освобожусь к половине четвертого. Ждите меня на стоянке. Поедем вместе.
* * *
Лайза ждала, прохаживаясь по тротуару мимо витрин. Сосредоточенная, ушедшая в себя, отсутствующая в мире.
Посидим в кафе?
Не хочется. Погода хорошая, тепло. В Ричмонд-гарден удобные скамеечки.
Розенфельд почувствовал себя школьником, которого одноклассница позвала посидеть в парке, чтобы проходившие мимо знакомые видели, как они касаются друг друга губами, изображая поцелуй.
Скамеечка в Ричмонд-гарден оказалась с прямой спинкой, сидеть было неудобно, но они пристроились.
Ты узнал, как она убила Люба?
Люб, значит.
Розенфельд покачал головой.
Лайза, сначала надо доказать, что это было убийство. А что же еще?
Мы с доктором Шелдоном, он не стал уточнять, какую должность занимает Шелдон в Управлении, побывали в госпитале, поговорили с врачами.
Зачем? удивилась Лайза.
Так положено, терпеливо объяснил Розенфельд. Дело можно возбудить только на основании инспекторской проверки, а проверка
Ты теряешь время, перебила Лайза. Это сделала Магда. Что тебе могли сказать врачи? А про Магду ты ничего не выяснил., Нет, признался Розенфельд. Только то, что касается ее научной работы и что можно найти в открытой переписке на сайте университета.
Имя Магды Фирман стояло на двух совместных со Смиловичем статьях, которые были написаны в прошлом году, отправлены в Physical Letters, но не опубликованы: на обе статьи были получены резко отрицательные отзывы рецензентов. Фирман предлагала соавтору опубликовать статьи хотя бы в интернете, но и для публикации в «Архиве» нужны были рекомендации ученых, в «Архиве» уже публиковавшихся. Таких знакомых было немало и у Фирман, и у Смиловича, но после суровых отповедей из журнала они, видимо, так и не решились обратиться к коллегам.
Они были близки! воскликнула Лайза. Люб прекрасно себя чувствовал, но что-то между ними произошло, он Магду бросил, и она навела на него порчу. Люб заболел и
Несколько ворон уселись на ветках и устроили конференцию с оратором и возбужденной публикой. Серый ворон разглагольствовал над головами Розенфельда и Лайзы, перепрыгивая с ветки на ветку, а десяток ворон время от времени поддакивали, не решаясь, похоже, перебить докладчика.
Ты ведь не собираешься, осторожно поинтересовался Розенфельд, сама выяснять с ней отношения? Она может пожаловаться в полицию, и у тебя будут неприятности.
Я с ней говорила.
Розенфельд напрягся.
На кладбище, во время похорон. Сказала все, что о ней думаю.
А она?
Вряд ли доктор Фирман стала отвечатьтем более при таких обстоятельствах.
Ничего. Сделала вид, будто меня не существует. И взгляну нее был такой Все стало ясно сразу.
Вот как. Сразу, значит. Вряд ли Лайзе что-то можно доказать. Она не примет никаких объяснений, основанных на логике и проверенной информации. Ее удовлетворит только один результат любого расследования.
Лайза, сказал Розенфельд, перекрикивая вороний хор, скандировавший здравицы в честь докладчика, перелетевшего на другое дерево и взиравшего на своих поклонниц с видом Цезаря, удачно выступившего в Сенате. Ты хочешь знать правду? То, что произошло на самом деле?
Конечно!
Тогда успокойся. Я постараюсь выяснить. Но правда может оказаться не такой, какой тебе кажется.
Правда именно такая, и ты это прекрасно понимаешь, твердо сказала Лайза. Других вариантов нет.
Есть, конечно. Всегда есть множество вариантов, в том числе таких, какие сначала и в голову не приходят.
Мне плохо одной
Лайза говорила тихо, и в вороньем гомоне Розенфельд расслышал ее слова, только склонившись к ее лицу и ощутив щекой тепло ее губ. Сейчас она скажет: «Ты бы приехал вечером ко мне»
Если у тебя будет время, сказала Лайза, приезжай вечером ко мне. Только позвони сначала. Хорошо?
Он не сказал «хорошо», но и отказать не решился. Мог сослаться на делатак оно и было, но слова остались не сказанными.
* * *
Ничего, признался Розенфельд. Ноль.
Первый раз вижу, чтобы ты признал поражение, с удовлетворением констатировал Сильверберг.
Ты этому очень рад, буркнул Розенфельд.
В прихожей хлопнула дверь, в комнату вбежала Мэгги и, кивнув Розенфельду, бросилась мужу на шею, будто он вернулся из долгой и опасной командировки. Поцелуй показался Розенфельду слишком страстным, слишком изобретательным и слишком нарочитымна публику. Публикой здесь был только он, и, значит, Мэгги в который раз продемонстрировала именно ему, как прекрасно быть замужней женщиной, точнеекак здорово иметь такую жену, как она, и ведь сто раз предлагала приятелю мужа, замечательному человеку и ученому, познакомиться с одинокими, но умными и даже в какой-то мере красивыми женщинами вовсе еще не бальзаковского возраста!
Розенфельд демонстративно вздохнул и принялся разглядывать статуэтку Магеллана на полке, где, кроме великого мореплавателя, стояли и смотрели в голубую даль невидимого из комнаты океана Христофор Колумб, Васко да Гама и неизвестно по какой причине затесавшийся в компанию первооткрывателей испанский поэт Федерико Гарсиа Лорка. Мэгги стала покупать статуэтки недавнов супермаркете, заодно с хлебом, молоком, фруктами и овощами.
В очередной раз поняв, что изображение страстной любви не производит на Розенфельда впечатления (на мужа, кстати, тоже), Мэгги вернулась в реальность из романтического мира иллюзий.
Будете ужинать? будничным голосом спросила она. Или сразу в кабинет, икофе?
Ужинать! потребовал старший инспектор голосом, каким обычно звал сержанта Уоткинса. Чем нас сегодня угостишь, дорогая?
Жареная утка в филадельфийском соусе, картофель фри для Марка и спагетти для тебя, дорогой.
Видишь, обратился Сильверберг к другу, как хорошо Мэгги знает наши с тобой вкусы!
Ели на кухне, и Мэгги с увлечением рассказывала, как ей приглянулся Магеллан, которого она называла Амундсеном, хотя похожими у двух путешественников были только сапоги, почему-то скроенные по образцу военной формы южан времен Гражданской войны.
Мэгги прекрасно готовила, и Сильверберг называл ее самой замечательной женой на свете, чему Розенфельд был вынужден верить, поскольку, приходя в гости к другу, неизменно видел Мэгги в единственной ролихозяйки и поварихи. Работала она в цветочном магазине на Гамильтон-роуд, о работе говорить не любилани о своей, ни о полицейской, беседам мужа с гостем не мешала, и единственным ее недостатком Розенфельд считал выходившее за пределы здравого смысла желание найти ему подругу жизни. Наверно, этим грешат все замужние женщинынеженатый мужчина для них предмет беспокойства, выпадающий из тщательно созданной картины мира.
Кофе Мэгги подала в гостиную и удалилась в спальню, где что-то переставляла, чем-то шелестела и о чем-то напевала под тихие звуки телевизора, изредка перебиваемые воплями, без которых не обходился ни один сериал.
Сильверберг не хотел напоминать Розенфельду о первом в его карьере поражении, но Розенфельд заговорил сам.
Я попросил Шелдона помочь, и он согласился съездить со мной в госпиталь и поговорить с врачами, сказал Розенфельд. Разумеется, в пределах, допускаемых этикой. Полицейская инспекциявсе же не расследование
Это ты мне объясняешь? буркнул Сильверберг. Но хоть что-то новое ты узнал?
Нет, в том-то и проблема. Шелдон ничего нового не узнал о болезни Смиловича, а мне не позволили копаться в его ноутбуке. Все веши Смнловича лежат на складе и будут выданы родственникам, предъявившим права. А поскольку родственников у него нет, то через три месяца ноутбук продадут