Стали искать коварного чичероне, но того как корова языком слизала. Пока все были заняты делом, он незаметно скрылся.
Понимайт! возопил Фризе. Он нас тащиль глушь маниль и бросаль! Доннер веттер!
Вадим заскрипел зубами.
Иван Сусанин твою в дышло! Попадись мне только
Снег на холме был истоптан, к тому же мешали заросли. Убили бездну времени, прежде чем отыскали нужное.
Пошел туда он! прокричал Пафнутий, разглядев на склоне цепочку вмятин от лаптей и батога.
Догоним! хищно оскалился Макар. Кто за баранку?
Смысл? вяло проворчал Вадим. Бензина же нет
Садись, свинячья петрушка! И вы полезайте!
В этот миг татуированный матрос был так страшен, что его не посмели ослушаться. Все набились в кабину, Вадим вцепился в руль. Чубатюк схватился обеими руками за раму и развернул сани в ту сторону, куда ухромал подлый старый хрыч.
Берегите черепушки! Раз, два взяли!
Макар богатырским плечом поддал в корму, и аэросани сами собой покатились с горки. Скорость сперва была невелика, Чубатюк намеревался догнать машину и вскочить в люльку, но утоптанная площадка кончилась, он провалился в белую трясину, а снегоход с каждой саженью все увеличивал быстроту, скользил по скату.
По обе стороны от Вадима замелькали березы, дубы, елки, соснывсе заиндевелые, с искристыми нашлепками на ветках.
Правь! Правь! надрывался сзади Чубатюк, речь которого в одночасье лишилась цветистости. Форс-мажор, не до словесных вывертов.
Вадим правил как мог. Крутил руль так размашисто, что чуть локти себе не вывихнул. Машина выписывала на склоне головоломные зигзаги, какие и не снились мастерам бобслея на прошлогодней Олимпиаде в Шамони. Поскольку мотор не работал, слышен был лишь скрип полозьев, надсадный и зловещий. Снежная крошка вылетала из-под них, реяла в морозном воздухе полупрозрачной кисеей. Деревья мелькали все быстрее, скорость нарастала. Бугор оказался куда выше, чем можно было предполагать, и склон никак не заканчивался.
Вадим увидел, что сани несет прямо в густой ершистый ельник. Он отвернул вбок, но сделал это слишком порывно, не рассчитал, и разогнавшийся агрегат врезался точнехонько в кряжистый дуб. Хряск, звон, синхронные вопли седоков. Вадима шандарахнуло грудью о рулевое колесо, в глазах помутилось, сверху посыпалась труха: мелкие веточки и ошметки сухих, не опавших по осени листьев.
Беклопт аршгезихт! Думкопф, шайссе! Это собачился на немецком доктор Фризе. Обер арш!
Последние два слова, насколько помнил Вадим, означали «полная задница». И это следовало признать подходящим определением для создавшейся ситуации.
Передок «Бе-Ка» расплющился о дубовый ствол, как яйцо, которым с размаха шваркнули о столешницу. Корпус прогнулся, полозья разошлись, воздушный винт разломился на три части, маслопровод сочился желтой, густеющей на холоде жижей.
Что живы все, счастье еще, промолвил Пафнутий со стоическим хладнокровием.
Вадим с натугой отжал от себя вдавившийся в ребра руль и кое-как выпростался из кабины. Он потер ушибленную грудную клетку, поворочал головой. Кости вроде не пострадали, крови не видно. Считай, отделался легко.
То же можно было сказать и о его спутниках. Пафнутий посасывал оцарапанный палец, немец прикладывал содранную с коры дуба льдинку к шишке на лбу, но в целом все обошлось относительно благополучно.
К ним, бразды пушистые взрывая, подгреб пыхтящий, как паровоз, Чубатюк.
Ну ты и чухоблох! с ходу наградил он Вадима смачным эпитетом. Ворона пляжная, круглопер банановый Сказано было: плошки раззявь, зырь, куда едешь!
Макар отчитывал скорее для проформы, тон его звучал необидно. Понятно же, что сани без движка, катящиеся по инерции с крутизны, не самое маневренное транспортное средство. Совладать с ними мудрено было бы даже бывалому шоферу.
И чего жалеть о разбитой машине? Проку с нее без горючего все равно никакого.
Доф хурэнзон! обозвался, затухая, Фризе и отломил от дуба еще одну ледышку.
Чубатюк быстро осмотрел груду металла, в которую превратился «Бе-Ка», и резюмировал:
Ну все, крепи седло! Накрылась старая команча
Нести ответственность материальную нам за нее? осведомился с беспокойством Пафнутий.
Да шут с ней, с ответственностью! отмахнулся Вадим. Р-решим после Мы про старика забыли. Что-то я и следов уже не вижу.
Как назло, минутами ранее повалил обильный снегопад. Растущий свежий покров скрадывал все, что доступно было взору еще совсем недавно. Для очистки совести побродили вокруг дуба и бренных останков «Бе-Ка», но определить, в какую сторону подался вероломный дед, так и не сумели.
Вот гребень укушенный, выжарка кошачья! изливал оскорбленные чувства Макар. Опупенец кривоногий, чучело с раздачи Найдув трехлитровую банку с кабачками закатаю!
Ладно, уймись, прервал Вадим поток буйного красноречия. Нам сейчас важнее определиться, что делать дальше. Похоже, он и правда нарочно нас сюда завел. Скоро стемнеет, до Загорья нам и к завтрашнему утру не дошлепать.
Зябко! Пафнутий натянул на голову капюшон меховой парки, которую купил в начале зимы у одного чухонца и носил вместо шубы. Не просидеть ночь тут нам. Околеем!
Резон в его словах, несомненно, был, однако никто и не собирался торчать под дубом до окоченения. Вадим, рассудив, что немедленное возвращение в деревню будет, во-первых, затруднительным, а во-вторых, бесславным, предложил двигаться дальше в глубь леса. По его прикидкам, направление во время езды они держали верное, и до усадьбы Чучумова оставалось версты полторы, не больше. Делая такой вывод, он руководствовался не только интуицией. Наметанный глаз подмечал тут и там трухлявые пни с ровными спилами. Много лет назад в этих местах заготовляли дрова. Жителям Загорья забираться так далеко от деревни не было необходимости, а другие селения поблизости отсутствовали. Кому же понадобились дровишки? Знамо дело, тому, кто обитал рядом. Кроме Чучумова, некому.
Пойдем по этим пням. Они приведут нас к поместью. Какая-никакая крыша. Переночуем и заодно проверим, не засела ли там какая вражина. А завтра с рассветом тронемся обратно.
Крыша в доме есть ли? усомнился Пафнутий. Разгромлен давно уж он, не осталось, глядишь, и стен там.
Дрейфишь, что ли, сопля мраморная? напустился на него Макар. Если кто и есть, я ему жилы через уши вытяну и в такую окрошку порубаю, что ни один коновал не соберет. Он у меня живо свое гнилое жало закусит и по швам расползется Понял?
Но Пафнутий не унимался.
Ждет погибель нас! Этот старикВерлиока и есть! Он настолько разволновался, что заговорил нормальным языком: Видели, каков из себя? Борода, волосы, глаза хитрющие У Верлиоки лиц много, в кого угодно оборотится. Пронюхал там, в деревне, что мы его ищем, и персонально к нам явился
Спокойно, хрящ! снова завелся Макар. Неча прежде времени копчиком в кадык стучать. Ты меня знаешь! Если мне кто не по нраву, я ему баклагу отдеру и до китайской границы футболить буду.
Натюрлихь встрял доктор, которому хотелось внести свою лепту в обсуждение животрепещущего вопроса. Ихь не сомневайся в ваш бицепс, но герр Пафнутий говориль истинно. Дэр копф Он снял ушанку и потыкал себя пальцем в розовую плешь. Голова в петля совайист феликий глюпост!
Перебранка затягивалась, Вадим набрал в легкие побольше воздуха, чтобы прикрикнуть на спорщиков, но тут издалека, из-за куп деревьев, донесся странный, дважды повторившийся звук:
У-га! У-га!
Это был человеческий голос, но произносил он что-то невразумительное, похожее не то на призыв маленького ребенка, которому не терпится привлечь к себе внимание, не то на выкрик охотника, подражающего птице или зверю.
Тихо! Слышите?
Вадим вскинул руку. Все застыли, навострив уши.
Не слыхать ничего, дохнул паром Пафнутий, постепенно возвращаясь в свою речевую колею. Примерещилось, может, тебе?
Не примерещилось У меня слух тоньше. Вот! Теперь слышите?
У-га! У-га! прозвучало громче.
Слышаль! насторожился Фризе. Вас ист лос? Кто кричаль?
Мыслю я, что это старик над нами потешается. Макар подтянул рукава бушлата и кровожадно оскалился. Где этот тушкан яйцеголовый? Чтоб ему икалось и чихалось Хренопотам булочный, ляжка потного мустанга, сейчас ты у меня огребешь!
Рассерженный Чубатюк двинулся напролом, через покрытый инеем кустарник и снеговую целину, но Вадим ухватил его сзади за пояс.
Постой! Тут намело в два р-роста Утонешь!
Макар призадумался, но ненадолго. Он подошел к тулову «Бе-Ка», упер в него свои руки-бревна, поднапрягся и опрокинул. Аэросани перевернулись навзничь, беспомощно растопырив раскоряченные полозья. Чубатюк выкорчевал сначала одну лыжу, затем другую, поставил их рядком на снежок, примерил к своим слоновьим ступням. Сняв ремень, он ножом располовинил его, примотал ноги к полозьям мудреными морскими узлами и прокряхтел с довольной миной:
Годится! Кто со мной?
Дружба крепкая не сломается. Поперли все трое, но Макар выставил, как преграду, исполинские ладони.
Ша! Куда лезете, карданный вал вам в заднюю дверцу! Буцефал не выдержит четверых.
Боливар, заикнулся Вадим. Двоих.
За что был обозван «балконной рухлядью» и послан в такую даль, что отсюда без телескопа не разглядеть.
Кинули жребий. Идти с Макаром выпало Пафнутию. Он даром что ныл и пророчил насчет Верлиоки, моментально вскочил на полозья позади Чубатюка и уцепился за бушлат. Макар выломал из рамы аэросаней длинную железяку, оттолкнулся ею, как лыжной палкой, гикнул, и диковинный тандем заскользил прочь. Секунда-другая, и он растворился в метельной взвеси.
Гуте райзе, выдавил из себя немецкий доктор и проглотил застрявший в горле комок. Частливи пут!
Вадим ощущал примерно то же, что и Фризе: неловкость, стыд, тревогу. Люди, которых он считал собратьями, смело ринулись навстречу неизвестному злу, а он сидит в тылу, ждет у моря погоды и бездействует. Чтобы хоть как-то развеять меланхолию, он надумал перекусить. В развороченном нутре аэросаней обнаружилась жестянка так называемой саморазогревающейся тушенкипридумка русского инженера Федорова времен мировой войны. Вадим провернул слегка заржавевшее днище, в плоском резервуаре негашеная известь вступила в реакцию с водой, и за считаные минуты жестянка нагрелась. Ее вскрыли ножом. Вадим вынул по-солдатски спрятанную за голенище ложку, ковырнул ею теплое, пропахшее лаврушкой и перцем мясо.
Фризе, яро отстаивавший все германское, для российской тушенки сделал исключение. Он ее обожал. Вот и теперь уплетал с аппетитом, причавкивал и приговаривал:
Гут шмэкен вундершен Кароший еда! Отчен кароший!
Хлеба в закромах не оказалось, отсутствовали и сколько-нибудь удобные сидячие места, поэтому пришлось расположиться на обломках аэросаней. Жестянку вместе с ложкой передавали из рук в руки, но это не помешало умять импровизированный обед с аппетитом, чему в немалой степени способствовал испытываемый обоими стресс. Уже доскребая последние волоконца мяса, Вадим подумал, что надо было бы оставить и товарищам. Хотя, кажется, в походном вещмешке есть шмат соленого сала. Сегодня с голоду не пропадут, а завтра Что будет завтра, ведают только лесные духи, если они тут все-таки водятся.
Прошло не менее получаса с тех пор, как укатили в морочную даль Макар с Пафнутием. Установилась тишь, если не считать мягкого шелеста опускающихся снежинок. Вадим сторожко прислушивался, но не улавливал ни угаканья, ни поскрипывания снега под ногами.
Ждать стало невмоготу, Фризе проявил нетерпение.
Ви ланге? прокаркал, нахохлившись, как большой недовольный сыч. Долго ждаль Надо идти.
Думаете, с ними что-то случилось? Вадим спросил не Фризе, а скорее себя. И себе же ответил: Да. Все это очень подозрительно Надо идти.
Они пошли. Хрупкие звездочки все еще сыпались из низких облаков, но уже не так густо. Вадим надеялся, что к ночи погода установится.
Смеркалось, белые шали деревьев темнели, гасла их радужная разноцветность, ласкавшая взоры при дневном освещении. Фризе достал из кармана переносной фонарик, но включать пока не стал, экономя энергию. Вадиму, шедшему впереди, было безразлично, день сейчас или ночь, он подстраивался к любым световым условиям.
Широкие полозья под весом двух человек, один из которых тянул на добрый центнер, продавили глубокую лыжню. Она в некоторой мере облегчала ходьбу, но все же не была достаточно твердой. Стопы то и дело грузли в сыпкой каше, вследствие чего скорость продвижения оставляла желать лучшего.
Вир зухэн выдохнул Фризе и рукавицей промокнул потное лицо с фельдфебельскими усиками. Куда они девалься?
И тотчас судьба послала ему отповедь.
Сюда! разнесся над притихшими кущами вопль Пафнутия. Здесь я!
Он шкандыбал навстречу, ломал в смятении лыжню, по-лосиному выволакивал валенки из месива.
Почему ты один? еще издали выкрикнул Вадим. Где Макар?
Пафнутий, совсем изнемогший, присел на пенек и расстегнул ворот.
Макара нет Провалился сквозь землю
Как?!
Пафнутий, перескакивая с пятого на десятое, поведал, что приблизительно в версте от разбившихся аэросаней полозья наскочили на предательски выпершую корягу и пришли в негодность. Макар сделал наобум еще с десяток шагов и ухнул в преисподнюю, вернее, в нежданно разверзшуюся черную дыру. Пафнутий подполз на четвереньках к ее краю, заглянул, но ничего не увидел. Он позвал друга, опустил вниз железку от «Бе-Ка», но все это успеха не имело. Чуть обождав, побежал назад за подмогой.
Ошеломленный услышанным, Вадим сгреб Пафнутия за шиворот.
Где эта дыра? Веди!
Дыра оказалась провалом аршина два в поперечнике и чернела на белом фоне, словно раскрытая пасть неведомого Левиафана. Вадим достал револьвер, убедился, что патроны в барабане, и просунул руку во тьму.
Макар! Макар, ты живой?
Молчание. Фризе протянул фонарик, но Вадим отрицательно помотал головой.
Я и так увижу.
Встав на колени, он знаком приказал Пафнутию держать. Тот кошкой вцепился в суконное пальто, и Вадим с опаской опустил голову в пугающую прореху, мысленно сравнивая себя с цирковым дрессировщиком, чью шею могут запросто перекусить львиные клыки. Но сию же секунду забыл о себе, потому что увидел метрах в трех внизу серый пол, а на нем распластанного Чубатюка. Матрос не двигался и не подавал признаков жизни.
Он там! Похоже, без чувств
Гебрэхен? засуетился Фризе. Упаль, поломаль рука-нога?
Не знаю Надо посмотреть. Доктор, побудьте здесь, нам с Пафнутием сподручнее. Если что, мы вам поможем спуститься.
Немец был толстоват и неуклюж. Зато ловкому Пафнутию не составило труда юркнуть в провал и, подобно пауку, добраться по неровной стене до неподвижного Макара. Вадим нырнул следом. Акробатическим искусством он не владел, но все же сумел приземлиться без повреждений и очутился в длинном, выложенном из необработанного камня коридоре, концы которого терялись вдалеке. Нависший свод, стынь, затхлость Недостает только графа Монте-Кристо!
Устрашающие декорации дополняло тело Чубатюка. Он лежал, раскинув руки, с закрытыми глазами и производил впечатление мертвеца. Вадим, отдирая пуговицы, распахнул на нем бушлат, приник ухом к тельняшке. Биения сердца не уловил но, может быть, его заглушал ток собственной крови, шумевшей в ушах Ниагарским водопадом.
Логично было предположить, что Чубатюк потерял сознание, всей своей массой рухнув на пол. Но отсутствие пульса, смертельная бледность лица
Смотри, молвил Пафнутий глухо. Этим убили.
Он показал Вадиму на тоненький дротик, торчавший в левой скуле Макара. Вадим протянул руку, но Пафнутий оттолкнул ее и придушенно зачастил:
Ты что! Яд смертельный Рассказывали мне, им смазывают стрелы аборигенские. В кровь попадаети кранты!
Вадим тоже читал об этом. Индейцы, прерии, кураре Но не верилось, что подобное может произойти не в далекой Южной Америке, а под Москвой, в славянских землях, где отродясь никаких арауканов с их дикарскими штучками не встречалось.
Тем не менее обстоятельства указывали на правоту Пафнутия. Герой-матрос пал жертвой экзотического оружия.
Эх, Макар, Макар! Как же это с тобой приключилось?.. Неужто ты никогда не встанешь, не расправишь свои громадные плечи, не назовешь меня одноногой шваброй и выменем дохлого шакала? Не пойдем мы с тобой больше в кабак, не будешь ты щипать официанток за попы и фальшиво подпевать частушечникам