Искатель - Тана Френч 10 стр.


 По мне, так это совершенно осмысленно,  говорит Кел.  И вот так просто все разрешилось?

Она пожимает плечами.

 Более-менее. Сестры Шона начали давить: семейная ферма, мол, продала, он еще остыть в земле не успел,  в этом духе. Хотели, чтоб я их сыновей сюда работать пустила, а потом оставила им, когда помру. Я решила, что лучше мне жить без них, чем с этим местом у себя на горбу. Они мне все равно никогда особо не нравились.

Кел смеется, мгновение спустя Лена ему вторит.

 Считают, что я сучка черствая,  говорит она.  Может, и правы. Но в некоторых смыслах я сейчас счастливее, чем когда бы то ни было.  Кивает на заморыша, тот перекатился на правый бок и пищит вполне яростно, аж мать насторожилась.  Вы гляньте-ка на этого парня. Куда он это складывать собирается, ума не приложу, но хочет еще.

 Дам-ка я вам всем заниматься своими делами,  говорит Кел, бережно укладывая щенка в ящик, где кроха протискивается между братьями и сестрами к еде.  Я сообщу насчет этого малыша.

Лена не приглашает его на чай и не провожает к дороге. Кивает на прощанье у дверей и заходит в дом, даже не махнув рукой напоследок, Нелли скачет рядом. Но Кел, покидая это место, ощущает в себе больше радости, чем за весь день до этого.

Это настроение держится, пока он не оказывается дома, где обнаруживает, что кто-то спустил ему все четыре колеса.

 Малой!  орет он, надсаживаясь.  Вылазь!

Но в саду тихо, если не считать насмешек грачей.

 Малой! А ну!

Ничто не шелохнется.

Кел чертыхается, выуживает из багажника пускач со встроенным насосом. Пока возится с этой чертовой штукой, подключает и приводит в норму первое колесо, успокаивается и до него кое-что доходит. Чтобы выпустить из колес воздух, и быстрее, и легче просто порезать их. Если Трей взял на себя вот этот труд, значит, причинить настоящий ущерб не стремился. Он стремился высказаться. Кел не вполне понимает, в чем это высказывание состоит. Я собираюсь доставать тебя, пока ты не сделаешь то, что мне нужно или, может, Ты мудак, но по части общения Трей и в целом не очень силен.

Кел берется за второе колесои тут появляются Март с Коджаком.

 Что ты тут затеял со своим призовым пони?  спрашивает Март, кивая на паджеро. Увидев на днях, как Кел полирует машину, Март считает, что отношение Кела к проселочному рыдвану уж слишком трепетное и городское.  Ленты ему в гриву вплетаешь?

 Более-менее,  отзывается Кел, почесывая Коджаку башку, пока тот проверяет улики, оставленные на Келе собаками Лены.  Подкачиваю шины.

К счастью, у Марта ум занят кое-чем поважнее, ему не до колес Кела, сплющенных, как ведьмина титька.

 Тут парнишка повесился,  уведомляет он Кела.  Дарра Флаэрти, из-за речки. Отец вышел утром на дойку и обнаружил его на дереве.

 Ужас какой,  говорит Кел.  Мои соболезнования семье.

 Передам. Двадцать годков всего.

 В этом возрасте они это и творят.  На секунду Кел вспоминает напряженное лицо Трея: Он не сбежал. Вновь принимается прикручивать шланг насоса к колесному клапану.

 Я все последнее время знал, что с парнем не то,  говорит Март.  Видал его в городе на мессе аж три раза этим летом. Сказал его отцу, чтоб приглядывал, но нельзя ж с них глаз не спускать день и ночь.

 А почему б ему в церковь не ходить?  спрашивает Кел.

 Церковь,  сообщает Март, вытаскивая кисет из кармана куртки и извлекая оттуда маленькую самокрутку,  она для женщин. В основном для старых дев, они-то да, любят сыр-бор устраивать вокруг того, кому второе чтение делать, или насчет цветов на алтарь. И для мамок она, которые ребятню приводят, чтоб не выросли безбожниками, да и для старичьяэти всем показывают, что еще покамест не померли. Если к мессе начинает ходить молодой парень, дело дрянь. Что-то неладнолибо в жизни у него, либо в голове.

 Ты сам к мессе ходишь,  замечает Кел.  Ты ж его там увидел.

 Хожу,  признает Март,  от случая к случаю. У Фолана треп классный, следом,  и воскресный ужин. Нравится мне иногда, чтоб ужин готовил кто-то другой. И если надо купить или продать скотину, иду к мессе как миленький. Многие сделки заключаются у Фолана после полуденной мессы.

 А я-то решил, что ты просто набожный парень, типа,  ухмыляясь, говорит Кел.

Март смеется, пока не начинает давиться дымом.

 Да куда там, к чему мне эта суета, в мои-то годы. Какие мне, деду старому, грехи? У меня даже широкополосного интернета нету.

 Есть же в этих краях хоть какие-то доступные грехи,  говорит Кел.  А как же потин Малахи Как-его-там?

 Никакой не грех это,  заявляет Март.  Есть то, что против закона, а естьчто против церкви. Иногда оно и впрямь одно и то же, а иногданет. Вам, что ли, не втолковали это в вашей-то церкви?

 Может, и втолковывали,  говорит Кел. Мыслями он не целиком и полностью с Мартом. Келу было б веселее, понимай он отчетливей и то, на что Трей способен, и каковы его границы. У Кела есть ощущение, что и то и другое гибко и определяется в основном обстоятельствами и потребностями.  Давненько уж я не из тех, кто в церковь ходит.

 Мы, думаю, твоим требованиям не соответствуем. У вас там во всех церквях играют со змеями да в экстазах бьются. Такого мы тебе тут предложить не можем.

 Клятый святой Патрик,  говорит Кел.  Изгнал весь наш инструментарий.

 Не мог он предвидеть наплыв янки. Вас тогда вообще не изобрели.

 А теперь смотри,  говорит Кел, поглядывая на датчик давления,  мы повсюду.

 Да и пожалуйста. Святой-то Патрик и сам был пришлым, ну? С вами у нас жизнь интересней.  Март затаптывает окурок сапогом.  Скажи-ка вот что: как там дела с той развалиной, с бюро?

Кел резко вскидывает взгляд от манометра. Всего на секунду ему кажется, что он уловил в голосе Марта намек на то, что вопрос-то лукавый. С некоторых участков Мартовой земли открывается прекрасный вид на задний двор Кела.

Март наклоняет голову, невинный, как дитя.

 Нормалёк,  говорит Кел.  Состарить, а потом лаком покрытьи будет в полном боевом.

 Орел,  говорит Март.  Если когда понадобится пара фунтов, всегда сможешь обустроиться плотником, мастерскую вон в сарае у себя оборудуешь, найдешь подмастерье, чтоб пособлял. Хорошего только выбери.  Далее, в ответ на повторный взгляд Кела:  Я вроде видел, как ты в город ехал вчера после обеда?

Кел приносит Марту печенье и точит с ним лясы, пока Марту это не прискучивает и он не высвистывает Коджака и не уходит вдаль по полю. Шины вновь на ходуво всяком случае, на какое-то время. Кел убирает пускач и идет в дом. Хотя б дому ущерба никакого, насколько можно судить.

Кажется, что сэндвичи, которые он брал с собой на реку, были давным-давно, однако готовить Келу не хочется. Вчерашний непокой перерос в откровенную тревогу, резкую и зудящую,  такую и к ногтю-то не прижмешь особо, куда там унять совсем.

В Сиэтле еще рано, но заставить себя ждать он не может. Выбирается на задний двор, где прием не такой паршивый, и звонит Алиссе.

Она отвечает, но голос у нее невнятный и напряженный.

 Папа? Все в порядке?

 Ага. Извини. Минутку улучил, решил, позвоню-ка я прям сейчас. Не хотел пугать.

 А. Да нет, ничего.

 Как сама? Все путем?

 Ага, все хорошо. Слушай, пап, я на работе, и

 Конечно,  говорит Кел,  без проблем. Ты точно путем? Тот грипп не вернулся?

 Нет, все хорошо. Просто дел завал. Потом созвонимся, ага?

Кел отключается с тревогой, та делается все больше и неугомоннее, рыщет у него в мыслях, набирая прыть. Стаканчик-другой Джима Бима ему б не повредил, да только никак себя не заставить. Не удается стряхнуть чувство, что на него надвигается некое бедствие, кто-то в опасности, и Келу, чтобы не упустить возможность исправить что-то, необходимо держать при себе весь свой рассудок. Напоминает себе: чья-то там опасностьне его ума дело, но мысль эта не приживается.

Он поспорить готов, что малой за ним наблюдает откуда-нибудь, но Март сейчас у себя на поле, возится с овцами, услышит, если Кел крикнет. Кел обходит сад по периметру, прочесывает поле на задворках и огибает лесок, но ничего, кроме пары кроличьих нор, не находит. Вновь и вновь проигрывая в голове телефонный разговор, слышит, что с каждым разом голос Алиссы звучит как-то не такон вымотанный, разбитый.

Не успев взять в толк, что он действительно собирается это проделать, Кел звонит Донне.

Трубку не снимают долго. Кел уже готов сбросить звонок, но тут она отвечает.

 Кел,  произносит она.  В чем дело?

Кел едва не отключается. Ее голос совершенно, полностью бесстрастный; он не понимает, как ответить этому голосу, исходящему от Донны. Но если сбросит звонок, почувствует себя напрочь балбесом и потому говорит:

 Привет. Напрягать тебя не буду. Хотел спросить кое о чем.

 Лады. Давай.

Кел не понимает ни где она, ни чем занята, фоновый шум напоминает ветер, но, вполне возможно, это просто связь такая. Пытается сообразить, который час в Чикаговидимо, полдень?

 Вы с Алиссой последнее время виделись?

Небольшая пауза. С тех пор как они расстались, каждый их с Донной разговор насыщен такими паузами: она оценивает, соответствует ли ее ответ на его вопрос новым правилам, которые она единолично установила для их отношений. Правила эти до сведения Кела она не довела, а потому он понятия не имеет, в чем они заключаются, но, невзирая на это, иногда ловит себя на том, что, словно эдакий малолетний поганец, сознательно пытается их нарушить.

Судя по всему, такой вопрос правилами допускается. Донна отвечает:

 Я у них гостила пару недель в июле.

 Ты с ней разговариваешь?

 Ага. Раз в несколько дней.

 С ней все нормально, как тебе показалось?

Пауза тянется в этот раз чуть дольше.

 А что?

Кел ощущает, как в нем поднимается озлобление. Но он не пускает его в свой тон.

 По голосу мне не показалось, что все хорошо. Не могу сказать, почему именно, то ли переутомилась на работе, то ли еще почему, но я заволновался. Она, что ли, приболела? Этот малый, Бен,  он с ней нормально обращается?

 А меня ты чего спрашиваешь?  Донна изо всех сил борется за свой бесстрастный голос, но в этой борьбе уступает, что дает Келу крошечное, но удовлетворение.  Я не нанималась быть у вас с ней посредником. Хочешь знать, как там Алисса,  спрашивай ее сам.

 Я спросил. Говорит, все в порядке.

 Ну и вот.

 Она Ладно тебе, Донна, ну чего ты. Ей опять не по себе? Что-то случилось?

 Ты ее спрашивал?

 Нет.

 Ну так спроси.

Тяжесть пропитывает Келу коститакая знакомая, что он от нее устает. Столько у них с Донной было подобных ссор в тот год, когда она ушла,  нескончаемых, ведших в никуда, не имевших никакого внятного направления, как те сны, в каких бежишь изо всех сил, а ноги у тебя при этом едва двигаются.

 Ты бы мне сказала?  спрашивает он.  Если б что-то случилось?

 Черта с два. Если Алисса что-то не говорит тебе, значит, не хочет, чтоб ты знал. Это ее выбор. Да и если что-то случилось, что ты с этим поделаешь оттуда, где ты сейчас?

 Я бы прилетел. Мне прилететь?

Донна исторгает взрывной звук чистого отчаяния. Донна любила слова и употребляла их во множестве, их хватало, чтобы уравновесить недостаток их у Кела, но все равно недоставало, чтобы вместить ее чувства; ей нужны были руки, лицо и набор звуков, как у пересмешника.

 Ты невыносим, понимаешь? И вроде умный мужик, боже ты мой Знаешь что, я пас. Не буду я больше за тебя думать. Мне пора.

 Конечно-конечно,  отвечает Кел, возвышая голос.  Передавай приветики Как-его-там  Но она сбрасывает звонок, что, возможно, и к лучшему.

Кел стоит некоторое время у себя в поле, зажав телефон в руке. Хочет вмазать кулаком по чему-нибудь, но понимает, что ничего этим не изменит, только разобьет себе костяшки. От такого обилия здравого смысла чувствует себя старым.

В воздух просачивается вечер, над горами полосы холодного желтого, а у грачей на дубе вечернее совещание. Кел возвращается в дом и включает на айподе что-то из Эммилу Хэррис. Надо, чтоб кто-то сейчас был с ним понежней, хоть ненадолго.

Он все же прихватывает бутылку Джима Бима на заднее крыльцо. Почему бы и нет. Даже если кто-то там в какой-то опасности, похоже, от Кела помощи хотят в последнюю очередь.

Не видит он причин, почему бы ему не сидеть тут и не размышлять о Донне, раз уж все равно облажался и позвонил ей. Времени на ностальгию у Кела никогда не было, но размышлять о Донне представляется иной раз важным занятием. Порой ему кажется, что Донна планомерно вымарывает у себя из памяти все хорошее, что между ними было, чтобы погрузиться в блестящую новенькую жизнь, не надрывая сердца. Если не сохранит эту память и Кел, все их хорошее исчезнет, будто и не случилось вообще.

Кел думает про то утро, когда они обнаружили, что у них будет Алисса. Яснее некуда помнит, какая Донна была в его объятиях: кожа горячей обыкновенного, словно некий мотор разгонялся на новых цилиндрах, ошеломительная сила ее тяготения и таинство внутри нее. Кел сидит на заднем крыльце, смотрит, как сереют от сумерек зеленые поля, слушает грустный и нежный голос Эммилу, выплывающий из-за двери, и пытается понять, как вообще получилось переместиться из того дня в этот.

7

Наутро Кел просыпается со все тем же нехорошим нутряным чувством. Последние пару лет на службе он с ним просыпался ежедневнос этой плотной, скрученной в узлы уверенностью, что на него прет что-то скверное, что-то неотвратимое и неумолимое, как ураган или массовое убийство. Кел от этого делался дерганым, как салага, окружающие замечали и говнились на него за это. Когда ушла Донна, он решил, что вот она, бомба, которую он ожидал. Да вот только чувство у него в потрохах никуда не девалосьгромоздкое и хмурое, как и прежде. И тогда он решил, что дело, должно быть, в его среднем возрасте и в опасностях службы, что наконец догнали его с неким новым осознанием смертности человеческой, но, даже подав заявление и уволившись, он с этим чувством не расстался. Оно лишь начало ослаблять хватку, когда он подписал бумаги на это место, и окончательно отпустило, когда прошел по некошеной траве к облупленной входной двери. И вот опять оно, словно чувству этому понадобилось некоторое время, чтобы вынюхать Кела за много миль и настигнуть.

Он справляется с этим так же, как и прежде на службе,  пытается уморить себя работой. После завтрака берется красить гостинуюожесточенно и быстро, изо всех сил, охота ему или нет. Помогает оно как и прежде, то есть не очень-то, но он хотя бы попутно нафигачил чего-то дельного. К ужину на загрунтованные стены почти везде нанесен первый слой краски. Кел по-прежнему пуглив, как дикий конь. День ветрен, а это значит, что и внутри, и снаружи, и в печной трубе уйма звуков, и Кел дергается при каждом, хотя понимает, что это всего лишь листья и оконные рамы. А может, и малой. Кел жалеет, что мамаша малого не решила отправить его в военную школу сразу же, как только тот начал от учебы отлынивать.

Дни укорачиваются. Когда Кел шабашит, уже стемнелоэто беспокойная, шквалистая тьма, из-за нее замысел выгулять остатки того чувства кажется гораздо менее привлекательным. Кел ест гамбургер и пытается укрепить в себе решимость, и тут в его входную дверь ударяется нечто. На этот раз не ветерчто-то твердое.

Кел откладывает гамбургер, тихонько выбирается через заднюю дверь и крадется вдоль стены дома. В небе лишь стружка луны, тени густы и способны скрыть даже мужика его габаритов. Откуда-то из владений Марта сюда плывет невозмутимый клич совы.

Передняя лужайка пуста, ветер мотает траву туда-сюда. Кел ждет. Через минуту что-то мелкое вылетает из изгороди и влепляется в стену. На этот раз слышны смачный хруст и плюх о каменьи тут до Кела доходит. Чертов малой закидывает его дом яйцами.

Кел возвращается в дом и замирает посреди гостиной, оценивая положение и усиленно прислушиваясь. К яйцам применим тот же вывод, что и к покрышкам: пару камней раздобыть проще, и ущерба от них больше. Малой не нападает на Келаон его требует.

Еще одно яйцо плюхает во входную дверь. Не успев осознать это, Кел сдается. Ему по силам выстоять против этого пацана и по силам выстоять против собственных неисповедимых непокоев, но не против того и другого разом.

Кел отправляется к мойке, наполняет водой пластиковый таз для посуды и отыскивает старое кухонное полотенце. Затем выносит все это к двери и распахивает ее.

 Малой!  орет он в изгородь громко и от души.  Вылазь!

Тишина. Затем прилетает яйцо и вляпывается в стену в нескольких дюймах от Кела.

Назад Дальше