Госпожа Свенсон, вы мне по секретику скажите: к ней гостито захаживали? Стефан помедлил и вложил письмо обратно в конверт. И не то чтобы любые гости, а мужские. Трутни, тасказать?
Что я, следила что ли? сердито ответила хозяйка. Мать ее приходила.
Мачеха.
Ну или мачеха, кто их там разберет.
Стефан покачал головой, взял лампу и отошел от ниши. Через пару шагов его ослепил свет. Чтото екнуло под сердцем, но потом Стефан догадался, что встал перед зеркалом. Он приподнял лампу и увидел старика: лысого, утробистого, в алой форме департамента дознания. Судя по виду, старику безумно хотелось спать, и Стефан ощутил с холодком, с полной ясностью поступь своей смерти в этой сонной одури. Он ведь так и умрет. Заснет в департаменте или дома и больше не проснется.
Стефан с трудом отогнал эти вязкие мысли и пошагал мимо книжных полок. Снова Север. Север. Север. Начиная с темного времени и кончая современными авторами. Стефан вновь провел пальцами по пыльным, ребристым корешкамему нравилось это ощущениеподумал и вытащил самую замусоленную книгу. Из ее торца высовывались змеиные закладкиязычки красного бархата, а на обложке значилось: «Легенды и суровая правда Северных кочевых народов под ред. Хакана Дарфельда». Стефан поставил лампу на полку и пролистал до первого из язычков.
«Разгром найкитов и мерманов и казнь Осахи осенью 112 года подвели черту под долгой войной. Двухголовая змея пала, и у Арнадотира не осталось соперников на Севере[63]. Он объявил себя единым правителем степей, соединив племена в единую квазиимперию, просуществовавшую почти тысячелетие, до падения Северной Орды в 1029 году. Эхом великой битвы 111 года дошло до нас пророчествопроклятие Осахи, которое, по преданию, он дал перед своим сожжением[64]:
И аспида две головы взовьются вновь
Над северной землей, над золотом степей.
Осахи сыновья исполнят хор мечей
И вражеские стяги стопчут в кровь[65].
И поныне имена этих двух племен и их грозный герб остаются символом непримиримого и свободолюбивого духа Северного народа»
Стефан зевнул и перелистал до следующей закладки.
« подобно любым богам кочевых народов, северный пантеон отличался жестокостью. Почти все ритуалы почитания требовали жертвоприношений, исключение составляла лишь Асалабогиня любви (о ритуале, связанном с нею, взрослые читатели могут догадаться сами). К IV веку обряды стали смягчаться, и человеческие жертвоприношения заменили на животных[92], но сам вид ритуала не изменился: как говорится в Наследии, кровь невинныя возжеглася, и ветра песню исполнили уста. Песни имели свою версию у каждого племени и у каждого бога и позже переродились в известные нам Сказания Севера. Также в некоторых ритуалах упоминается символ бога. По всей видимости, это предметы, ассоциируемые с тем или иным представителем пантеона. Так, для Асалы им, конечно, стал цветок. Для богини утракусочек стекла или прозрачного камня[93]. Бог мертвых носил маску, что закрывала мертвую половину лица. Бог войнызажженное копье. Бог весельяплод душицы, ныне запрещенныйунас по понятным причинамиставший ууууделомммм»
Буквы сливались, глаза слипались, и Стефан захлопнул книгу. Он сунул ее на место, оглядел еще раз комнату и осознал, что его насторожило.
Вот ведь какая штука, госпожа Свенсон. Смотрю я на эту тронную залу, тасказать, и чтото никак одной вещи не вижу, без которой и жить человеку нельзя, хехе. Кроватито того
Чего «того»?
Нету.
* * *
Ктото залепил зеленые глаза девушки пластырем, отчего даже Йоннибергу стало не по себе. Он поежился, но улыбнулся Корделии и демонстративно поднял руку «предмета» вверх, в сноп солнечного света. Корделия помрачнела, что странно шло к ее северной красоте. Ну она сама же это все организовалас, оправдался Йонниберг.
Я знаю, Корделия помолчала и достала из кармашка платья часы. Ты не хочешь пойти отсюда к я не помню. Знаю, как на эвесском, а на Dunehio. Вода течет вверх.
Фонтаны зимой не работаютс, невежественная госпожа северянка, ответил Йонниберг и согнул руку девушке так, будто она чесала противоположное ухо.
Не работаютс, повторил он.
Корделия все смотрела на часы и покачала головой.
Так странно, что мы встретились именно сегодня. Ghadraho de
Йонниберг и хотел бы сказать, что искал Корделию по всем музеям страны и сейчас невыразимо отупел от радости, от радости, ОТ РАДОСТИ, и ничего странного во встрече нет, но почемуто он молчал и поднимал девушку на цыпочки, и сам не понимал, ЗАЧЕМ. Йонниберг заметил, как «предмет» сглотнул, и удивилсяв мозгу уже засело убеждение, что перед ним не живой человек.
Йон!
Хорошохорошо! Только один моментс.
Корделия оглянулась на угол помещения, и прядь ее светлорыжих волос выпрыгнула изпод шляпки, скользнула по плечу. Йоониберг невольно засмотрелся. Не глядя, он вложил девушке в руку желтый томик из саквояжа. Та уже дрожала от напряженияона все стояла на цыпочках, и солнце зажигало золотом черные волосы. Подошел угрюмый рабочий. Он снял кепку, встал на колени и заглянул под белоснежное платье. На миг Йонниберг подумал, что надо охладить пыл мужчины, но ничего не сказал и только сунул розу из саквояжа в свободную руку девушки. Цветок упал.
Имейте совесть! крикнул женский голос из толпы. Вы в музее, а не в борделе!
Очень сомневаюсь! захохотала троица студентов, и по залу пробежали глумливые смешки.
Йон, reho! Я ухожу, Корделия снова достала часы и сделала шаг в сторону.
Сейчас! Йонниберг торопливо поднял розу и снова вложил в руку «предмета». К раздражению Йонниберга, цветок снова выпал. По скуле девушки скатилась капелька пота и заблестела над краешком губ. Ну погоди. Та смотрительница! Помнишь? Ведь похожес ведь
Reho! перебила Корделия. Ne mija Я не хочу.
Она пошла через толпу, все смотря на часы. Йонниберг со злости втиснул цветок в руку девушкиее лицо побледнелои поспешил за Корделией. Уже в толпе, в поте и голосах, Йонниберг оглянулся и почувствовал холодок. Да, девушка сжала розу, но по белой от напряжения руке, по белому мизинцу скользили алые капли. Летели на пол, собирались в лужицу. «Предмет» всетаки был живой, разве что пластыри, которые шутники наклеили на зеленые глаза, создавали жуткое впечатление поднявшегося из могилы трупа.
* * *
Стефан безразлично смотрел на багровое пятно, в котором лежали оплавившиеся, переломанные и затоптанные свечи. Три с одной стороны пятна и два с другой. Грязнобелое месиво на буром фонеоднажды Стефан видел такое, когда пушечным снарядом убило его супругу и сына.
Работник музеябезликая фигура в брезентовике и противогазе, что маячила на краю зрения, шаркнул и тихо сказал:
Ну не мог я на такое смотреть.
Стефан моргнул и отвел взгляд от засохшей крови.
Право слово, я вас не виню.
Она же сама сказала
Конечно.
если ее жизни явно ничего не будет угрожать, то я должен молчать и не мешать посетителям. Я и не мешал. А потом не выдержал, ушел. Ну не мог на это смотреть! Чтобы до таких мест у женщины прикасались, да у всех на виду. Хуже, чем в балете. Я девять лет женат и такого не позволяю себе с супругой, а тут Ну не мог я!
Стефан зевнул и на миг прикрыл тяжелые веки.
Может, если бы я остался, если
Если так, и вас тоже жгли бы в крематории, устало перебил Стефан. Или усыпляли бы в больнице, хехе.
Хоть ктото поправился?
Стефан покачал головой и с трудом открыл глаза. За окном занимался серый рассвет, и фигуры в нишах проступали из теней.
Право слово, а что это за морды у вас стоят?
Это? Я вы же спрашивали.
У Стефана похолодело под сердцем. Подобные слова говорили все чаще и чаще, и закрадывалось подозрение, что это неспроста.
Вы уж повторите для старика, не сочтите за бестактность, хехе.
Это боги Севера, с гордостью сказал работник музея.
Стефан тяжело вздохнул.
Из самого Эвесского храма.
Стефан не знал, что это, и промолчал.
Им по несколько тысяч лет, уже с некоторым отчаянием сказал работник. Они старше нашей цивилизации.
Стефан сцепил руки за спиной и покачнулся с носка на пятку.
Говорят, раньше люди считали пчел божественными существами. За их, тасказать, организованность. Мда, Стефан еще раз покачнулся. Вот скажите, вы мне и каракули на пьедесталах прочитать можете?
«Каракули»? Это это часть Песни!
Да ну?
Да С приходом монотеистических религий языческие религии стали отмирать, и у северян это отразилось в легенде, согласно которой их боги отвернулись от предавших их людей. И возникла Песнь, которая гласила, что однажды старые боги вернутся, чтобы предречь конец сущего.
Стефан повернулся к окнам на залив и стал рассматривать пустынные улицы внизу.
Вот ведь конфуз, хехе.
Ну как как во всех пророчествах. «И каждая душа во мраке том исчезнет под Маррашевым судом, и будет проклята влачить остаток дней среди гниющих тел, среди костей людей». Ну и так далее. А вот он, работник показал на статую воина с факелами за плечами, здесь вообще не должен быть. Это обычный человек.
Что ж вы сюда такую бандуру зря притащили?
Банду?.. Как раз он был причиной ухода древних богов! После соединения племен в Великую Орду Арнадотир объявил себя Богомчеловеком. Так он создал новую религию, и обидел старых богов.
Это зря.
По легенде к старости он раскаялся, ибо люди воистину осиротели без старых богов, и ушел вслед за древними, чтобы попросить их вернуться. Его путь лежал через царство мертвых, царство созвездий, и царство пустоты, и он закрепил на каждом плече, работник показал на статую, по факелу, чтобы боги издали заметили его в темноте внешних царств.
И как? Увидели?
Ну это легенда. На самом деле его убили свои же генералы во время переворота. Да, и место захоронения известно.
Как любопытно, из вежливости сказал Стефан и зевнул под противогазом.
Да! работник, судя по голосу, обрадовался, что заинтересовал Стефана. Отсюда и пророчество. Северяне, особенно старики, до сих пор считают, что однажды Арнадотир вернется с Древними Богами и начнет новую эру. Забавно, что со временем известное пророчество Осахиврага Арнадотираи пророчество о возвращении Арнадотира и Богов соединились в одно, о возрождении Севера. Точнее, сначала о разрушении, а потом о возрождении ну там все сложно.
Вот как?
Да все это очень сложно и интересно. Если хотите, в хранилище есть оригинальные тексты.
Стефан помотал сонной головой.
Мне вовсе не трудно, настаивал работник.
Да не то чтобы надо.
Давайте лучше принесу. Я же вижу, вам будет интересно.
Не стоит так себя затруднять.
Я да нисколько! Мне только в радость!
Не успел Стефан буркнуть и слова, как остался один. Он устало побрел к ближайшему стулу, где лежала газета, сел и шлепнул выпуск себе на колени. С открытой страницы глядел даггеротипический снимок Риберийского порта, обрезанный окулярами противогаза.
«Эпидемия в южной республике достигла апогея. Морские гавани закрыты на карантин, остановлено железнодорожное сообщение с внутренними областями. Правительство во главе с премьерминистром выступило с обращением к Торговому союзу, где попросило оказать посильную помощь в производстве вакцины. Напомним, по данным нашего источника в департаменте иностранных дел, одним из компонентов вакцины является продукт переработки китового жира. В этой ситуации Леемстад с его передовыми жироперерабатывающими фабриками снова оказывается тем рыцарем на белом коне, на котором выезжают все страждущие и несчастные. Безусловно, почеловечески мы желаем помочь гражданам Риберийской республики, но не можем не помнить об их вероломстве прошлой весной, когда»
Север не утихает.
«Два студента пустили отравляющий газ во время ежедневного выезда генералгубернатора Северной ставки, Майо Рильсе. К счастью, изза ветреной погоды пострадали только нападавшие. По данным местного департамента дознания, на телах преступников вновь были обнаружены клейма в виде двухголовой змеи. Отметим, что атаки начались после силового подавления студенческих волнений, вызванных запретом преподавания на эвесском языке. Нападения идут исключительно на переселенцев и представителей власти, так не начало ли это нового сепаратистского движения на Севере? За комментарием мы обратились к члену Палаты Лордов, господину»
Стефан открыл первую страницу газеты и тут же об этом пожалел. Заголовок гласил: «Зеркало кошмара».
«Нашумевшая еще до своего открытия выставкапредставление Зеркало в музее искусств Леемстада закончилась трагедией. Более сотни посетителей оказались заражены неизвестной болезнью, а городская больница забита умирающими в невыразимых муках пациентами. Что же это было? Официального комментария до сих нет. Департамент дознания хранит молчание, магистрат лепечет, как годовалый младенец, и снова мы спрашиваем себя: не пора ли Стефану Зееману окончательно переехать в деревню и дальше разводить своих пчел? Забудем о том, что, ветеран службы дознания куда чаще бывает на загородной даче, чем в столице. Забудем о том, как он засыпает в общественных местах (бедная, бедная императрица и ее прием), не помнит собственные слова и поручения магистрата (не признак ли это старческого слабоумия? 87 летстолько, как говорится, не живут), но сколько можно терпеть профсоюзные стачки на жироварнях и студенческие выступления? Неужели в департаменте дознания не хватает сил или средств, чтобы арестовать горстку подстрекателей? Пора уже»
Стефан смял газету и зло швырнул в угол залы. На миг сонливость спала, и захотелось встать, броситься в департамент, в больницу. Утереть носы журналистам и клеветникам, и особеннотому надменному молодчику из магистрата.
В голове послушно замелькали детали происшествия, и Стефан тяжело поднялся. Он выдержал равнодушный взгляд полуголой северной богини, оправил мундир и пошел прочь. Казалось, нужно было с кемто поговорить или чегото дождаться, но Стефан решил, что это просто от усталости.
* * *
Уйди! Уйди! визжала женщина. У нее уже сел голос, она покраснела от крика, она хрипела, кашляла, била по плечам девушку и снова визжала: «Уйди!»
«Уйди!»
«Уйди!»
Корделия взмолилась, чтобы женщина замолчала, но ту словно заело. В воздухе витало неприятное возбуждение. Люди, потные, с маслянистым блеском в глазах, шептались, смеялись, бродили вокруг девушки и кричащей женщины, брали чтото из саквояжа, пихали «предмету» в волосы или в платье и заходили на новый вираж. Корделии казалось, что она пришла под конец шумной вечеринки, где все изрядно выпили. Корделия и сама так себя чувствоваланереальной, будто хватила лишку.
Уйди! не утихала женщина. Корделия задумалась, сумасшедшая ли это? Или родственница девушки, которая просто впала в истерику от происходящего. Уйди!
Было от чего. На лбу у «предмета» ктото написал черным «Красотка», а свечи за спиной зажгли. Из ранок на левой руке сочилась кровь, и белобрысый господин во фраке слизывал алые капли. Иногда господин не поспевал, и те падали на пол, на платье. Странно, еще утром оно сияло белизной, а теперь его порезали на лоскуты, обрызгали грязью, кровью и уляпали отпечатками рук. Корделии представлялось, что женщине следует кричать «Уйди» на безумца во фраке, но нетта кричала именно на девушку.
Корделия снова поискала глазами Йонниберга, и под сердцем сжалосьего нигде не было. Ушел? Не отыскал ее в толпе?
Корделия глянула на часы. Больше оставаться не стоило, и внутренности стянуло холодком. Ушел или нет? Она и радовалась, что встретила Йонниберга, и злилась от этого. Аккурат сегодня, здесьи теперь снова потеряла в толпе, как и несколько лет назад. Как бы все сложилось, если бы они тогда не разминулись?
Корделия в отчаянии сжала часы в руке, и циферблат с хрустом треснул. Статный, красивый юноша подошел к девушке, открыл ей рот и невозмутимо сунул нож промеж зубов. Девушка напряглась, и Корделия тоже напряглась, перестала дышать. Она представила, что эта глупышка ничего не видит изза пластырей на глазах и только чувствует, как холодная сталь елозит, скребет по зубам и упирается в небо. Корделию передернуло, но тут молодой человек вынул нож изо рта «предмета», поводил лезвием в полосе солнечного света и скрылся. Корделия на секунду почувствовала облегчение, а потом к девушке приблизился еще один господин и стал развязывать шнуровку на платье. Дородная женщина взяла его за плечо и сказала чтото. Тот не отреагировал.