Каин! Братоубийца! Зверь, лесной зверь! шептал он пересохшими губами, в тоске и смятении вспоминая все совершенные его бандой преступления: сожженные хаты, ограбленные дворы, замученных и убитых людей. Чудились лица этих убитых, они приблизились к самому его изголовью, склонились над ним, обжигая ненавидящими взглядами.
Он вскочил с постели и заметался по тесному бункеру, в темноте натыкаясь на скользкие, сырые стены.
«Бежать, бежать без оглядки! Что угодно, только не оставаться здесь одному!»
Невольно вспомнились слова обращения, которое сегодня читал Бондарь. Грицюк зажег коптилку и принялся лихорадочно шарить в карманах. Вот он, этот смятый листок! Где это место? «Советское социалистическое государство прощает вину всем тем, кто явится с повинной» Бондарь утверждал, будто здесь кроется ловушка А если нет? Если действительно ему, Грицюку, можно будет явиться к людям и сказать: «Винюсь во всем, карайте или милуйте!» Вряд ли его помилуютон и сам такого не помиловал бы. Но если он явится добровольно, наказание, наверное, будет смягчено. «А может, все-таки помилуют? Ведь пишут же»
Он снова жадно впился глазами в строки обращения. Нет, не может все это быть обманом. Украина воссоединена в едином государстве, со своим правительством, своими национальными органами. Ей ли лукавить перед каким-то Грицюком, ей ли его бояться! Это тебе не «вильна соборна», о которой кричит Бандера из подворотни своих заграничных хозяев, а по-настоящему свободная земля, где земляки Грицюка по-новому строят свою жизнь. Он это видел, он это чувствовал давно, однако заглушал в себе голос совести и сомнения, злобой отгораживался от этого ясного мира.
«Порвать с прошлым, покаяться перед людьми, искупить свою тяжкую вину перед народом Но как же быть с присягой, принятой при вступлении в ОУН? Он знал ее нала мять: «обязуюсь беспрекословно подчиняться всем приказам руководства и сохранять в тайне все его дела если нарушу свою присягу, пусть покарает меня суд, вплоть до высшей меры наказания»
Его, конечно, приговорят к высшей мере. Немало таких, как он, на его памяти покарало свирепое «руководство»: за неосторожное слово о бессмысленности борьбы, за отказ вступать в вооруженные отряды ОУН, за попытку оградить себя от участия в грабежах, именуемых сбором продовольственного налога, за нежелание способствовать бандеровским «освободителям» Страшные картины расправ снова встали перед Грицюком. И эти своиубитые своими жетоже подступали к изголовью, тоже требовали ответа.
* * *
Старший лейтенант милиции Таран пришел на работу раньше обычного. Еще с вечера он решил просмотреть всю накопившуюся за время трехдневной командировки почту и сразу же принялся за дело. В открытую форточку тянуло утренней свежестью, косые лучи солнца, проникающие в комнату сквозь густую листву клена, неуловимо перемещались на столе, весело дробясь на чернильном приборе Тихо. Спокойно Светло Даже докучавший обычно лейтенанту стук пишущей машинки, доносившийся из приемной, в это утро как-то особенно ладно вливался в бодрый ритм хорошо начатого дня.
И неожиданно лейтенант услышал испуганный вскрик девушки-секретаря, шум от падения стула, чей-то низкий хриплый голос и грузные шаги. Прислушиваясь, он приподнялся в кресле, готовый броситься на помощь секретарю, но дверь кабинета уже распахнулась. Пятясь в сторону письменного стола, секретарь Оля быстро отступала от порога, за которым стоял хмурый оборванный человек с автоматом за плечом.
Лейтенант быстро вышел из-за стола и пошел навстречу незнакомцу.
Вы ко мне? спросил он тем обычным ровным тоном, каким привык разговаривать с посетителями. Ни одна нотка не дрогнула в голосе лейтенанта, только во взгляде его серых строгих глаз мелькнуло предостережение: «Не вздумай дурить!»
Незнакомец, казалось, понял значение этого взгляда. Тоска, смятение, неуверенность, страхвсе эти чувства почти одновременно промелькнули в его глазах, заставили замяться на пороге.
Мне бы начальника, неуверенно сказал человек с автоматом.
Тогда прошу, заходите! По какому делу и кто вы такой?
Я Грицюк я пришел
А, Грицюк! Давно вас жду! Что же, садитесь, побеседуем.
Меня ждете? Грицюк неуверенно топтался у стола, не решаясь сесть на предложенный ему стул. Как же так ждете? Разве знаете?
Услышав имя известного на весь район бандита, секретарша тихонько выскользнула в приемную, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, в дверь кабинета настороженно заглянул младший лейтенант Стеценко. Таран едва заметно шевельнул бровьюусловный знак, означающий, что младший лейтенант должен уйти.
Спрашиваете, знаю ли? ответил Таран с усмешкой. А как же? Ведь вы с Бондарем у нас в районе редкостные люди! Двое таких на весь район осталось. Кстати, почему не пришел Бондарь? Упорствует, не верит нам, решил в лесу отсиживаться?
Бондарь навек в лесу остался Умер он вчера, угрюмо объяснил Грицюк.
Сам избрал дороженькусам виноват. А жаль родных, ведь ждут его
У меня тоже жена и дочь остались, понурясь, прошептал Грицюк.
Да, знаю. Труженица у вас жена. И дочка хорошая. В школу ходит, кажется, в шестом классе учится. Боюсь, трудновато будет вам на первых порах с ними. Ведь все свое нутро придется перетряхнуть. Ну, об этом потом поговорим, от вас самого все будет зависеть. А сейчас побеседуем о другом. Скажите: вы готовы к тому, чтобы рассказать все, без утайки?
Готов, пан лейтенант! Простите, не пан, а
Вот и хорошо! А теперь впрочем, сдайте сначала оружиесюда, возле этого шкафа поставьте!.. Так! Теперь можете рассказывать. Я слушаю вас.
* * *
По классу пронесся приглушенный шумок. Преподавательница математики окинула учеников внимательным взглядом и сказала спокойно:
Ребята, вы мешаете отвечать своей подруге!
Она снова взглянула на Зину, смущенно стоявшую за второй партой.
Что же ты молчишь? Опять не знаешь? А ведь урок-то легкий. Объясни, Зина, что с тобой происходит в последнее время?
Лицо девочки покрылось красными пятнами, на глазах блеснули слезы, но губы упрямо сжались.
Может быть, ты нездорова или что-нибудь не поняла? продолжала добиваться учительница.
Девочка еще ниже опустила голову и продолжала молчать.
Заливистая трель звонка прервала эту тягостную сцену. Класс сразу же наполнился гомоном и шумом. Захлопали откидные крышки парт; урок математики был последним, и ученики поспешно собирали книги и тетради, торопясь домой. Наиболее проворные уже выбегали в коридор, на ходу прощаясь с учительницей, звонко перекликаясь друг с другом.
Ну, а ты, Зина, на минутку останься. Дашь мне свой дневник, сказала учительница, ставя отметку в классном журнале.
Девочка уже успела уложить книги: она растерянно взглянула на учительницу и покорно расстегнула сумку.
Вот прошептала она, подавая обернутый в зеленую глянцевую бумагу дневник.
Учительница развернула его и начала листать аккуратно заполненные странички.
Как же это так получилось, Зина? По всем предметам у тебя пятерки, по моему тоже, а сегодня по алгебре я вынуждена поставить тебе двойку! Второй раз на этой неделе тебя спрашиваю, и второй раз ты не приготовила заданного Плохо, очень плохо начинаешь учебный год!
Теребя кончик вплетенной в косу ленты, девочка исподлобья следила, как рука учительницы протянулась к чернильнице, обмакнула перо. Вот тонкие пальцы, сжимающие ручку, застыли над страничкой дневника, словно в нерешительности. Еще можно попросить, обо всем рассказать.
Ольга Ивановна, я мне
Поздно! Перо, поскрипывая, выводит жирную цифру «2».
Ты хотела что-то сказать, Зина? спросила учительница, выжидающе взглянув на девочку.
Глубоко переводя дух, девочка вдруг всхлипнула и стремительно выбежала из класса.
Расстроенная непонятным поведением всегда ровной и спокойной ученицы, Ольга Ивановна устало откинулась на спинку стула.
«Тебе, моя милая, сегодня тоже следовало бы поставить двойку, с грустной иронией укоряла она себя. Люди говорят: опытный педагог! А ты с девчуркой поговорить не сумела»
Что это вы так задержались, Ольга Ивановна? спросила пионервожатая, заходя в класс. И вид у вас какой-то особенный Чем-то взволнованы?
Ольга Ивановна порывисто вздохнула:
Да, круглой отличнице вынуждена была поставить двойку.
Зине Грицюк?
Представьте себе, Грицюк. Ума не приложу, что с ней приключилось?
Несчастье у нее. Отец пришел домой
Позвольте, Анна Петровна, я что-то вас не пойму! Какое же это несчастье, если отец в семью вернулся? Наоборот, радость большая!
Вы, Ольга Ивановна, новый человек у нас и многого еще не знаете. Ведь отец Зины отъявленный бандит. В лесу скрывался.
Огорошили вы меня, честно признаюсь. Но девочка девочка-то при чем? За грехи отцов дети не ответчики!
Формально это так, а в действительности Взять хотя бы Зину. Отшатнулись от нее все, «бандеровкой» дразнят. И матери ее несладко.
Но почему же вы молчали? Так навеки ребенка искалечить можно!
Я уже говорила с ребятами, объясняла. Но слишком уж озлоблены все против Грицюка. Банда, в которой он был, одно время терроризировала весь район. И в нашей школе есть сиротыотцов их убили и замучили бандиты. Галя Ткач, например
Да, страшно все это и больно И тем не менее
Я понимаю вас, Ольга Ивановна, конечно же, Зину надо всемерно поддержать. Именно сейчас поддержать, в сложное для нее время. Я и пришла для того, чтобы поговорить с вами об этом.
Что же, давайте обсудим, как нам действовать. Простите, я только сделаю одну пометку.
Ольга Ивановна раскрыла дневник в зеленой обложке и вычеркнула в нем двойку.
* * *
Уже неделю Федор Грицюк дома, но словно чужой он в своей собственной хате. Первые два дня он этого как-то не замечал. Слишком уж разительной была перемена в самом образе его жизни. С наслаждением помывшись и переодевшись во все чистое, почти сутки отсыпался он в мягкой и теплой постели, а проснувшись, с жадностью накинулся на горячую еду, на молоко, на свежий хлеб, испеченный из пшеничной муки свежего помола.
С чувством неосознанной досады он отметил про себя, что семья его живет ничуть не хуже, чем при нем, «кормильце», а во многом даже и лучше. И когда жена отлучалась, он заглядывал во все уголки и ревниво ощупывал все новые вещи, появившиеся в доме.
Молодец, Варвара! похвалил он жену. Не хуже людей живешь Не сломила тебя злая доля!
Она взглянула на него с вызовом:
Колхоз не дал сломиться. На ноги поставил
Что же, в этом колхозе всем такая оплата или, может, за угождение начальству? ехидно спросил Грицюк, темнея лицом.
Известно, за угождение! Только не за такое, как ты думаешь, а за угождение работой.
Сидя на низенькой скамейке, Варвара чистила картошку. Она выпрямилась и сказала решительно:
Думала я думку, Федор, ночь не спала, все искала, как нам быть И такое хочу тебе сказать: в новый дом старого духу не неси! Будешь волком в лес смотреть да жизни нашей мешать, сама на тебя заявлю: враг он, мол, наш неискоренимый.
Выходит, лишний я стал? Мешаю тебе вроде?
Ты против всей жизни пошел! Вот казнили вы людей смертью лютой, хаты их жгли, последнее забирали, а повернули жизнь? Только вдовьих да сиротских слез прибавилось. А жизнь пошла так, как люди ее направили.
Глаза Грицюка сузились, под кожей скул заходили желваки:
Это что же за радетели такие?
А будто сам не знаешь? Ты у совести своей спроси, может, она тебе подскажет, против кого руку направлял. Против тех, кто народ весь поднял, кто дочку твою в школе учит, кто за труды мои платит мне сполна, кто свет в этой хате зажег, машины всякие в село прислал!
Разгоряченная спором, Варвара словно помолодела: глаза ее ярко блестели, на бледных щеках вспыхнул румянец, ссутулившаяся спина выпрямилась.
Пораженный этим неожиданным отпором жены, ранее всегда тихой и покорной, Федор сказал примирительно:
Эх, Варя, Варя, да разве я об том? Ты совесть мою не трогай. Я уже наисповедовался и накаялся, как из лесу к вам шел. Я о другом: жена ты мне или не жена?
А это тебе решать! Только знай: ломать себя не дам
Подобные разговоры возникали в последние дни все чаще, так как Варвара приходила с работы заметно расстроенная. Дочка тоже словно пряталась от отца. Еще когда мать дома, хотя бы пообедает, а нет Варварыбросит книги на скамью и убежит на целый день. И Федор Грицюк почти целый день оставался в хате один, томясь от безделья, терзаемый противоречивыми мыслями и чувствами.
Попытки чем-нибудь заняться во дворе тоже пришлось оставить. Стоило Грицюку сойти с крыльцаего словно окутывала атмосфера настороженной враждебности. Проходя мимо его усадьбы, соседи молча отворачивались, другие вообще старались обойти его хату стороной, третьи с вызовом и насмешкой мерялись с Федором взглядами, и по этим взглядам Грицюк понимал, что они ничего не забыли.
Однажды в полдень Варвара пришла домой особенно взволнованная. Бессильно опустившись на скамейку, она вдруг припала головой к подоконнику и разрыдалась.
Федор хотел расспросить жену о том, что случилось, но осекся. Чутье подсказало ему: плакала она из-за него.
В томительном молчании стенные ходики отсчитали пять десять минут
Тихо всхлипывала женщина, грузно шагал по скрипучему полу мужчина.
В хату вбежала Зина, но, увидев плачущую мать и хмуро шагающего из угла в угол отца, словно бы оступилась и тихонько прикрыла за собой дверь. Стук щеколды вывел Варвару из забытья. Выпрямившись, она вытерла слезы, оправила на голове платок и впервые за все дни взглянула на мужа грустно и растерянно.
Что же будет с нами, Федор?! вырвалось у нее.
Варя Ты хотя бы расскажи, что приключилось! Не чужой я тебе, дочка у нас!
Не хотела я тебя растравлять, Федор, не говорила, как люди меня сторонятся, про слезы дочери молчала. А сегодня услышала такое, что силы терпеть нету. Чутку услышала я, что хотят колхозники просить, чтобы из села тебя выселили. Быть-то как?
Ну, это мы посмотрим! вскипел Грицюк. Мне прощение дали, потомусам с повинной пришел. Нету такого закона
Это ты говоришь про закон! с горьким упреком воскликнула Варвара. Ну, простила властьее дело, видно, не больно ты для нее страшен. А люди-то простили? Ты у людей прощения попросил?
Да чего ты от меня хочешь? Чтоб я пошел и каждому в ноги поклонился?
Ой, не знаю, Федор, не знаю Может, и поклониться следует, а может, взаправду, уехать Чтоб никто, ни одна душа не знала про тебя, не попрекала Может, поедем, а?
Хату отцовскую бросить?
Там хата родная, где счастье живет да честь Вон в Донбасс людей кликали. Поедем, вместе на шахту станем, я работы не боюсь. И Зиночка наша будет учиться. Там, говорят, курсы всякие, техникумы Будешь работать снимешь с себя позор
Лицо Варвары посветлело. Она уже видела это счастливое будущее, которое исправит их надломленную жизнь. Постепенно к мысли об отъезде начал склоняться и Федор, весь вечер они обсуждали планы на будущее, и отчуждение между ними как-то само по себе начало исчезать.
Утром Варвара встала повеселевшая.
Она споро управлялась возле печи, готовя разом завтрак и обед, так как в этот день должна была задержаться на работе, а уходя, пообещала:
Поговорю с кем следует, попрошу помочь.
Грицюк тоже в это утро занялся делом. Он прикидывал в уме, что из хозяйства придется продать, а что нужно будет взять с собой, составил подробную опись всего своего добра. Только с хатой не знал он, как поступить. Заколотить окна и двери до поры до времени? Рискованно, по бревнышку отцовский дом растащат. Сдать внаймы? Вряд ли в селе найдется такой, что захочет поселиться в его хате. Да и неизвестно еще, какие новые законы Советы завели: может, если он выедет, и хата не его станет? Пойти разве посоветоваться с лейтенантом, с тем, что повинную его принимал? Обещал же лейтенант помочь «на новые рельсы становиться», предложил заходить в случае чего
Пообедав, он вышел было уже за калитку, но тут неожиданно лицом к лицу столкнулся с товарищем детстваСтаниславом Качинским. Грицюк невольно попятился обратно во двор, но его остановил голос Станислава.
Отсиживаешься, значит, Федор, будто за крепостными стенами? насмешливо спросил Станислав.
А тебе-то какая забота? вызывающе ответил Грицюк. Не брат ты мне и не сват, чтобы обо мне печалиться.
Да, слава Исусу, таким родственничком бог миловал. Но все-таки знакомый, вроде бы приятель давний.