Вкус Парижа - Мария Амор


Вкус ПарижаМария Шенбрунн-Амор

Посвящается моей дочери АлександреКаждый контакт оставляет след.Эдмон Локар,отец современной криминалистики

27 мая 1927 года, пятница

Колокол на южной башне собора Парижской Богоматери пробил одиннадцать раз. До конца дежурства оставалось восемь часов. Все мои пациенты спали, травм и аварий не случилось. Я устроился на скамье средневекового внутреннего дворика госпиталя и только впал в блаженную полудрёму, как с крытой галереи послышался голос медсестры Мартины:

 Доктор Ворони́н, ваша жена ждет вас в приемной!

Елена стояла у больничных дверей в чёрном коротком платье. Светлые волосы растрепались, руки сжимали сумочку. Под высокими сводами Отель-Дьё она выглядела маленькой, растерянной и такой испуганной, что сразу вспыхнул мальчишеский рефлекс обнажить меч и защитить её от всех драконов. Но после семи лет супружества я знал, что жена способна сама справиться с любым драконом.

 Воробей, французские кавалеры не проводили тебя домой?

Она обняла меня, уткнулась в ворот пропахшего карболкой врачебного халата, её тёплое дыхание и волосы приятно защекотали шею.

 Я сбежала,  подняла лицо со знакомой смесью выражений: ресницы ещё слипаются от слёз, на дне потемневших глаз плещется обида, а губы уже морщит задорный кураж.  Этот Люпон ко мне пристал. Мне пришлось спасаться бегством.

 Вот негодяй. Что он сделал?

 Дурак!  Елена покраснела, махнула рукой.  Я спустилась в дамскую комнату, а когда вышла, он поджидал меня в фойе. Потный такой, самодовольный, пьяный. Подошёл почти вплотную и прямо в лицо своим вонючим «Голуазом»: «Прекрасная Елена, приходи завтра ко мне в ателье, я покажу тебе вещи, столь же прекрасные, как ты сама»  и всё это на «ты»! Я сначала подумала, что меня мой французский подвёл. Представляешь?

Она поднялась на цыпочки, потёрлась щекой о мою щетину. Я не хотел представлять себе наглого фата, пристающего к моей жене.

 Зря ты пошла на этот ужин.

Елена отступила на шаг, обиженно насупилась, я спохватился:

 Ладно, чёрт с ним. Ты ни в чём не виновата, любовь моя.

 Я не оправдываюсь, просто рассказываю. Я ему говорю: «Месье Люпон, при случае мы с мужем будем рады полюбоваться вашей галереей». А он схватил меня за руку, потянул на себя и с гнусной такой усмешкой: «Похоже, у тебя слишком занятый муж. Приходи одна».

Я, наверное, изменился в лице, потому что Елена быстро добавила:

 Саш, клянусь, я не давала повода. Он правда был сильно пьян,  она сердилась, одновременно смущалась и от этого сердилась уже и на саму себя.  Я больше ни одной минуты не могла там оставаться. Повернулась, выскочила из ресторана и сразу к тебе. Всю дорогу бегом.

 Ну и молодец,  я поцеловал её в висок, вдохнул сладкий, тёплый аромат её духов.  Завтра разберусь с ним. Пожалуйста, не волнуйся. А что это у тебя с ногой?

Чёрный шёлковый чулок на правой коленке был продран, из дыры выглядывала свежая ссадина.

 Ерунда. На мосту поскользнулась и упала.

Медсестра Мартина Тома строго следила за нами из-за регистрационной стойки.

Я подмигнул Елене:

 Здесь есть свободная палата, давай я тебя ненадолго госпитализирую для обстоятельного осмотра.

Она покраснела, засмеялась, виновато взглянула на суровую Мартину.

 Сашенька, смертельно хочется спать. Вызови такси, а?

Я отпустил её осторожно, как неустойчивый стеклянный бокал, отошёл к стойке, продиктовал Мартине телефонный номер своего приятеля  владельца таксомотора. И всё время продолжал смотреть на Елену, потому что смотреть на неё было чистым удовольствием и мне не хотелось оставлять её даже на минуту.

Вернулся к ней:

 Сейчас приедет Дерюжин, доставит тебя домой в целости и сохранности. Дай хотя бы продезинфицирую царапину.

Она села на скамью, я опустился перед ней на корточки, подул на ранку, промокнул колено ваткой в спирту и, наплевав на бдительную Мартину, закончил медицинскую процедуру панацеей поцелуя. Потом проводил жену до угла Рю-де-ля-Сите, куда через минуту подъехал знакомый ситроен. Пытаясь собственной галантностью возместить хамство парижских жуиров, я распахнул перед женой дверцу. Елена скользнула внутрь.

 Воробей, завтра же вызову твоего оскорбителя на дуэль.

Её глаза блеснули из недр автомобиля:

 Ты не должен заступаться за меня. Я сама прекрасно разберусь.

Через открытое окно я поцеловал ей руку, положил под лобовое стекло десять франков, кивнул Дерюжину:

 Спасибо, полковник.

Свет фар ситроена ещё не успел пересечь мост Нотр-Дам, как с противоположного Малого моста завыла сирена. Со скрежетом и визгом у входа в госпиталь затормозила машина скорой помощи. Санитары вытащили носилки, на них без сознания лежал залитый кровью мужчина в вечернем костюме.

По пути в операционную я безуспешно пытался нащупать пульс. Наконец на сонной артерии уловил трепыхание  быстрое и слабое, как новорождённый птенец. Минуя регистратуру, крикнул Мартине:

 Сестра, доктора Шаброля! Скорее! Нам понадобится помощь!

В операционной санитары переложили раненого на стол. Один из них заглянул в сопроводительную бумажку:

 Ив-Рене Люпон, сорок один год, ранен в грудь.

 Ив-Рене Люпон? Антиквар?

 Не знаю. Вызов приняли от ресторана «Ля Тур дАржан», обнаружен раненым под мостом Турнель.

Санитары ушли, забрав с собой окровавленные носилки.

 Сестра Тома, это, оказывается, тот самый Люпон, который приставал к моей жене!

 Для меня это просто раненый,  сухо отрезала медсестра.

Мартина Тома работала в госпитале тридцать лет кряду, а я прибыл в Отель-Дьё три месяца назад из Тегерана. Ей было пятьдесят семь, мне на двадцать лет меньше. Всё это позволяло сестре милосердия обращаться со мной сурово.

 Сестра, нужен таз с большим набором для вскрытия грудной клетки.

Для меня это был не просто раненый. Теперь, вместо того чтобы вызывать обидчика жены на дуэль, я должен был спасать его. Впрочем, роль благородного спасителя тоже дарила сатисфакцию.

Чёрный обеденный пиджак месье Люпона почему-то был перемотан шёлковыми женскими чулками. Я содрал чулки, распахнул полы смокинга. Из кармана вылетели и со звоном укатились под операционный стол два брелока с ключами. Я плеснул на вату нашатырь, сунул пациенту под нос. Он вздрогнул и застонал.

 Ив-Рене, вы меня слышите? Кто вас ранил?

Люпон пробормотал что-то невнятное, на губах выступила кровь, я склонился к его лицу. Он снова попытался что-то сказать, но выдавил из лёгких только бульканье и тихий, похожий на кряхтение шелест. Если это и было чьё-то имя, я не расслышал его. Больше всего этот всхлип напоминал по звучанию «персан». Persane?! Персиянка?! Из-за того что мы прибыли из Персии, Елену в Париже прозывали «прекрасной персиянкой» или «русской персиянкой».

Я сунул Люпону под нос всю склянку с нашатырём:

 Ив-Рене, кто стрелял в вас?

Распахнулась дверь, Мартина вкатила стол с ватой, бинтами, спиртом, анестетиком и хирургическими инструментами.

Больной прохрипел ещё невнятнее:

 Перся прсяк

Мартина положила ладонь ему на лоб:

 Тихо, тихо, успокойтесь, сейчас мы вам поможем. Всё будет в порядке.

Люпон потерял сознание. Я взрезал ножницами алую от крови, насквозь промокшую сорочку: под правым соском краснела аккуратная круглая дыра от пули. Протёр руки карболкой, щедро плеснул её же на рану. Мартина привязала руки и ноги пациента к столу, положила ему на лицо маску с эфиром. Ждать полного эффекта анестетика было некогда, раненый уже захлёбывался собственной кровью.

 Сестра, следите за дыханием!

Взмахом скальпеля я рассёк кожу на груди и с силой перебил стамеской рёбра, чтобы добраться до продырявленного сосуда. Краем глаза заметил вошедшего доктора Шаброля. От него пахло жареным луком и котлетами.

Шаброль склонился над больным, сыто икнул:

 Коллега, напрасный труд. Этот не жилец. Задет большой сосуд, лёгкое коллабировано.

Я не спорил: вся грудная полость была залита кровью. Однако несчастный ещё был жив. Я не мог лишить его последнего шанса на спасение. Надо было положить зажим на правую лёгочную артерию, но мешала кровь. Я качал ногой насос, а она всё лилась и лилась. Стало ясно, что это безнадёжно, пациент уходит. В отчаянии я попытался добраться до правой лёгочной артерии вслепую, но без пульса никак не мог найти её.

Голос Мартины над ухом произнёс:

 Доктор, грудная клетка не двигается. Он перестал дышать.

 Нет, нет  с меня вовсю капал пот, я вытер лоб о плечо.  Заинтубируйте его.

Пока Мартина вставляла в горло трубку, я нащупал в грудной клетке сердце. Оно и вправду не двигалось. Я попытался сделать массаж, но сердце оставалось совершенно недвижным куском плотного мёртвого мяса. Я вынул руку, уже не спеша вытер кровь о простыню.

 Оставьте, медсестра. Он умер.

Мартина собирала инструменты, а я долго и ожесточённо оттирал окровавленные руки, вычищал тёмную кровь из-под ногтей, потом тщательно сушил ладони полотенцем. Наконец собрался с духом, отбросил полотенце.

 Посмотрю, тут ли родственники.

В зале ожидания ко мне подсолнухами обернулась дюжина бледных, взволнованных лиц. На женщинах колыхались полупрозрачные атласные и муслиновые платья с блёстками, качались длинные бусы, сверкали бриллианты в ушах. Мужчины переминались пингвинами в обеденных чёрных смокингах и фраках, в белых рубашках. Эти неуместные вечерние туалеты придавали случившемуся абсурдную опереточность. Собравшиеся расступились, и мне навстречу шагнула худая женщина  в простом джемпере и юбке, с гладко собранными волосами и восковым лицом.

 Доктор

Высокий жгучий брюнет в белом кашне, с напомаженными тонкими усиками и зализанными назад, сверкающими от брильянтина волосами уже всё понял и поспешил вклиниться между нами, словно надеялся предотвратить ужасную весть. Но у меня не было выхода.

 Мадам, ничего нельзя было поделать. Месье Люпон скончался. Рана оказалась смертельной. Я глубоко сожалею.

Женщина отшатнулась. Усач обнял её, принялся поглаживать её предплечья:

 Одри, Одри, я тут, я с тобой, мы все с тобой

Она осталась в его объятиях недвижной, с опущенными руками. Остальные присутствующие сгрудились вокруг.

Через несколько минут вдова высвободилась, обратилась ко мне:

 Доктор, проводите меня к нему.

Я повёл её в операционную. Утешитель двинулся следом, но мадам Люпон жестом остановила его. Помедлила несколько мгновений на пороге, подошла к прикрытому телу на столе, сама приподняла простыню с лица трупа и замерла, нахмурив брови и плотно сжав бесцветные губы. Меня поразила выдержка этой женщины, только что узнавшей о гибели мужа.

Я слегка покривил душой:

 Он не страдал, мадам. Он даже не приходил в себя.

Не оборачиваясь, мадам Люпон скорее приказала, чем попросила:

 Дайте мне с ним проститься.

Я замялся, она сухо повторила:

 Не ждите меня, я вернусь сама.

Ужасно не хотелось бросать её одну с покойником в холодной комнате без окон, но мадам Люпон умела приказывать.

В зале ожидания к друзьям Люпона присоединился мужчина средних лет в надвинутом на уши котелке. Его бесформенный серый костюм торчал диссонансной нотой среди фраков и смокингов прочих мужчин.

Он отвёл меня в сторону, предъявил удостоверение:

 Доктор, я инспектор Валюбер из Сюрте, из отдела судебной полиции префектуры.

Он был намного ниже меня, к тому же поля котелка мешали разглядеть его лицо. Оставалось лишь общее впечатление чиновника среднего сложения, средних лет и невыразительной наружности.

 Что вы можете сказать о ранении?

 Огнестрельная рана в правое лёгкое. Он скончался от потери крови.

Инспектор повернулся к друзьям покойного:

 Дамы и господа, прошу прощения, я понимаю, какое потрясение эта гибель, но чем скорее следствие выяснит все детали этого вечера, тем выше шансы поймать убийцу. Кто был в ресторане с э-э-э  выудил из кармана блокнот, заглянул в него,  месье Люпоном?

Чтобы не мешать допросу, я отошёл к регистрационной стойке и сделал вид, что погружён в журналы больных.

Толстый господин с каплями пота на лысине шагнул вперёд:

 Все мы, кроме Антуана Бартеля,  указал на высокого и усатого утешителя вдовы,  и Одри, то есть мадам Люпон, она сейчас прощается с Ивом-Рене.

 Это я сообщила бедняжке Одри о несчастье, я прямо из ресторана позвонила ей,  страдальчески прорыдала рыжая дама с нарисованными фиолетовыми бровями и чёрными страусовыми перьями в огненных волосах.

Инспектор Валюбер вытащил из-за уха карандаш:

 Будьте любезны, мадам, месье, ваши имена?

Фат с тонкими усиками представился первым:

 Антуан Бартель, журналист, веду светскую хронику в Paris-Soir.

Толстый господин с вспотевшей лысиной оказался главой издательского дома «Паризо пресс», а рыжая оперённая дама  его женой Клэр Паризо. Ещё две пары держались позади: месье Ришар, пожилой редактор с похожей на лошадь супругой, и красавчик-фотограф со скучающей подружкой.

 Месье Паризо, постарайтесь как можно точнее описать всё, что произошло в ресторане.

Толстяк смущённо выудил из кармана брюк носовой платок, промокнул блестящую макушку:

 Мы праздновали в «Ля Тур дАржане» выход в свет новой книги Ива-Рене Люпона, точнее альбома, «Век на кушетке». Мы все причастны к этому изданию. Ив-Рене, то бишь месье Люпон, был крупнейшим экспертом Франции по мебели XVII  XVIII веков. Ещё с нами была молодая русская дама, мадам Элен Ворони́н, но она ушла раньше, ещё до случившегося. Мадам Ворони́н недавно приехала в Париж из Тегерана, Люпон хотел познакомить её с новыми людьми.

Я знал, что рано или поздно Елену упомянут, и всё-таки сердце пропустило стук.

Инспектор уткнулся в свой блокнот:

 Швейцар и метрдотель заявили, что мадам Ворони́н ушла из ресторана незадолго до одиннадцати. Вы помните точнее?

Клэр Паризо затрясла перьями и обоими подбородками:

 Она вышла из-за стола где-то без четверти одиннадцать. Она не прощалась, хоть и взяла с собой сумочку. Я решила, что она направилась в туалетную комнату, расположенную на нижнем этаже. Спустя пару минут за ней пошёл Ив-Рене.

 За ней?

Месье Паризо уточнил:

 Этого мы не знаем. Он тоже спустился вниз. Мы продолжили ужин. Как раз подали мусс

Оперённая жена перебила его:

 Они оба долго не возвращались

 Как долго?

 Ну так долго, что я забеспокоилась.

Антуан Бартель скорчил мину и пробормотал что-то невнятное, Клэр проигнорировала его, гордо качнув перьями.

 Вскоре после одиннадцати я спросила метрдотеля, куда они подевались. Он сказал, что мадам Ворони́н и месье Люпон покинули ресторан уже десять минут назад. Я, естественно, предположила, что мадам Ворони́н плохо себя почувствовала и месье Люпон был вынужден проводить её.

Бартель красноречиво приподнял бровь, Клэр повернулась к нему спиной.

 Нам ничего не оставалось, как продолжать ужин в надежде, что, позаботившись о мадам Ворони́н, Ив-Рене вернётся к нам.

Инспектор Валюбер оглядел друзей покойного:

 Судя по показаниям швейцара и метрдотеля, между мадам Ворони́н и месье Люпоном в фойе произошло какое-то объяснение. Мадам Ворони́н выбежала из ресторана, и месье Люпон последовал за ней на улицу. Швейцар всё это время был в гардеробной, и никто не видел, что произошло снаружи. Может, кто-то из вас заметил что-нибудь из окна?

Месье Паризо вздохнул:

 К сожалению, мы сидели в середине зала. У нас был прекрасный вид на остров Сен-Луи и Нотр-Дам, но улицу и набережную мы видеть не могли. Только когда подали десерт

Инспектор выразительно постучал пальцем по крышечке своих часов, и месье Паризо опустил описание десерта:

 В десять минут двенадцатого прибежал крайне взволнованный метрдотель и сообщил, что Ив-Рене найден истекающим кровью на нижней набережной, под мостом.

Инспектор полистал свой блокнот:

 Э-э-э Метрдотель и швейцар заявили, что раненого обнаружила проходящая мимо парочка  месье Картуш и мадемуазель Дюпре. Кто-нибудь знает их?

 Просто прохожие,  пожал плечами Паризо.

 Следовательно, месье Люпон был найден раненым через двадцать минут после того, как выбежал вслед за мадам Ворони́н,  заявил Валюбер.

Все закивали. Я промолчал, хотя мне совсем не понравилась связь между этими двумя событиями.

 Метрдотель также сообщил, что в самом начале ужина, в четверть десятого, мадам Паризо воспользовалась телефонным аппаратом ресторана. Кому вы звонили, мадам?

Дальше