На, Славик, дорогой. Он протянул ему сумку. Здесь три бутылки такого же. Коньяк дорогой, хороший, ты в бане его поставь на стол, пусть эти козлы видят, что ты тоже человек.
Слушай, Нугзар, оставьте вы меня в покое.
Ты слышишь, Гена, дорогой, человек сам не знает, что говорит, клянусь честным словом. Сколько ты от нас получил? Молчишь? Ты оделся, обулся, копейка в кармане завелась. Слушай, разве на свои статейки ты мог бы так жить?
Я книгу готовлю
Какую, слушай, книгу? Ты что, Малую землю напишешь? Твоя фамилия Брежнев? Нет. Ты Голубев. Слава Голубев.
Что ты с ним говоришь, Нугзар? Резко повернулся Гена Мусатов.
Он посмотрел на Славу и дернул щекой:
Ишь тыписатель. В баню с солидняком ходит. С милицейским начальством за ручку. Тынаводчик! Понял? Семнадцатая статья УК. Мы за грабеж пойдем, а ты за соучастие получишь. Так что сиди и не дергайся. В сумке не только коньяк, там штука, долг за прошлое. Нашел что-нибудь?
Слава достал бумажку, протянул.
Там адрес, телефон, имя. Лешин Вадим из Внешторга, на три месяца в Лондон уехал. Дома одна жена. Мы выпивали, он Громову из милиции говорил, что у него дома и чеки, и деньги. Я у него был. Там техники много, украшения у жены есть.
Вот это дело. А теперь иди. Мы позвоним.
Слава вышел из машины. Посмотрел, пока скроются огоньки, подошел к фонарю, расстегнул молнию сумки. Все верно. Три бутылки дорогого коньяка, пачка денег. Слава достал бутылку, сорвал пробку и начал пить прямо из горлышка.
Сделав два больших глотка, постоял, опустив бутылку в вытянутой руке. Потом с силой ударил ею по дереву.
Зазвенело стекло, потек по руке коньяк.
Гад! крикнул Слава в темноту. Сволочь!
Он в бессильной ярости бросил бутылочный скол в стену дома.
Корнеев шел по темной улице Островского к старому своему дому.
Вошел в подъезд.
Вызвал лифт.
Поднялся на третий этаж. Открыл тяжелую дверь. Тихо прошел по коридору.
Он раздевался в темноте. Уличный фонарь освещал часть комнаты, блестел на глянце календаря, высвечивая лицо актрисы Фатеевой.
Игорь разделся, лег, глядя, как пляшет свет на потолке.
Гена Мусатов вышел из машины. Открыл дверь автомата, набрал номер.
Телефон не отвечал мучительно долго. Потом подняли трубку.
Простите, ради бога, за поздний звонок. Это, Алла Сергеевна, Кузьмин Евгений Сергеевич из Станкоимпорта Да я друг Вадима Петровича Да, из Лондона. Только прилетел Да Да Он вам посылку шлет Конечно... У меня посылка и письмо Думаю, техника... Коробка больно тяжелая Конечно, конечно Коля дал мне адрес Еду Не беспокойтесь Можете не причесываться Я позвоню и передам вам прямо в дверь
Гена повесил трубку.
Вышел, сел в машину.
Ну поехали.
Мужчина поднялся на постели, взял с тумбочки сигареты, зажег спичку.
Кто это?
От мужа посылка.
Круглосуточная поставка фирменных вещей?
Не злись, Сережа, Алла поцеловала его в щеку. У нас еще полчасика есть.
В прихожей зазвенел звонок. Алла накинула халат и пошла к двери. Свет в коридоре она не зажигала.
Повозилась с запорами, раскрыла дверь.
В квартиру ворвались двое.
Телефон звякнул, словно подавился, и Корнеев сразу же снял трубку.
Корнеев, хрипло со сна сказал он. Так Так Давай машину.
В комнате, где еще вещи сохранили следы насилия, сидела рыдающая Алла и растерянный Сергей.
Так, сказал Корнеев, оценивая обстановку, так. Вы кто?
Я, Сергей засуетился, начал доставать из пиджака документы, я, собственно
Игорь взял удостоверение, прочел, посмотрел сочувственно на него, усмехнулся и сказал:
Ну кто вы, собственно, догадаться нетрудно, поэтому я не буду спрашивать, почему вы находитесь здесь. Как было дело? Только кратко и точно. Ведь мы вроде как коллеги.
Я лежал в постели. И вдруг услышал какой-то шорох в коридоре. Встал. В комнату ворвался человек с пистолетом.
Как он выглядел?
Высокий, на лице маска, одет в темный халат
Какой халат? удивился Корнеев.
В них мастера на производстве ходят.
Что вы еще заметили?
У одного бандита был пистолет ТТ, у второгоПМ.
Точно?
В этом я разбираюсь Потом, Сергей закурил, подумал, один говорил с грузинским акцентом.
Они называли друг друга по имени?
Нет. Они связали нас, потом накалили утюг докрасна и сказали Алле, или она выдаст деньги и ценности, или они ее прогладят
Дурак! Сволочь! Дурак! Это ты все! Ты! давясь слезами, закричала Алла. Ты! Ты!
Что случилось, в чем вы его обвиняете?
Гражданин Степанов сказал ей, чтобы она сама отдала ценности, не дожидаясь, пока грабители ее пытать начнут, вмешался в разговор оперуполномоченный из райотдела.
Это он Он, на неестественно высокой ноте продолжала кричать женщина Паразит!
Много они взяли? спросил Корнеев.
Двадцать тысяч рублей, пять тысяч чеками, драгоценности, две видеосистемы, пояснил оперативник.
По такой сумме заголосишь.
Корнеев вышел в коридор, вызвал приехавшего с ним старшего оперуполномоченного Булыгина.
Витя, Игорь достал сигарету, это Тохадзе?! Как твое мнение?
Думаю, что да.
Но кто навел? Может быть
Ты думаешь, Сережа этот? Нет. Наводчик был другой.
Начинай отрабатывать связи. Уехавшего мужа, да и потерпевшей этой.
Подполковник Кривенцов приводил в порядок кабинет. Его предшественник не очень возвышал себя как начальник, поэтому к атрибутам рабочего места он относился легкомысленно и незрело.
Кривенцов же наводил порядок что надо. Сначала он повесил два портрета руководящих работников на стене прямо над телефоном, приколотил окантованную фотографию, на которой он был запечатлен рядом с молодым генерал-полковником замминистра МВД.
На столе появились папка с тиснением К докладу, перекидной календарь из гознаковской бумаги, всевозможные стаканчики с фломастерами, подставки для ручек, микрокалькулятор.
Оглядев все это придирчивым глазом, нанес последний штрихположил на самое видное место три книжечки: Малая земля, Возрождение и Целина.
Только теперь он был готов принять сотрудников.
А онивсе оперативники отделатолпились в коридоре, курили, пересмеивались.
Корнеев, сказал высокий, плечистый Коля Ермаков, ты же замнач, пойди спроси, сколько нам здесь толочься?
Сейчас Кафтанов придет, ответил Корнеев.
Кафтанов не придет, вмешался в разговор Алик Сухов.
Он был самый молодой, но тем не менее постоянно был в курсе всех слухов и предположений.
Не придет Кафтанов, продолжал он. Андрей Петрович был против назначения Кривенцова, поэтому и нашел предлог, сказал, что уезжает на территорию.
Ох, Алик, Корнеев бросил сигарету, не доведет тебя твоя осведомленность до добра.
Вы что, не верите мне, Игорь Дмитриевич?
Да верю, Алик, верю.
И тут Алик заметил, как вдруг неожиданно изменилось лицо Корнеева. Он стоял и смотрел в глубь коридора, по которому шел полковник Громов: элегантно-улыбчивый, демократичный, свойский. Он вежливо со всеми раскланялся и скрылся в кабинете Кривенцова. Вскоре туда пригласили всех.
Офицеры по старой привычке заняли каждый свое место. Только Корнеев, как всегда, не сел за приставной столик, а остался стоять, прислонившись к стене.
Товарищи, Громов оглядел собравшихся строгим, но вместе с тем каким-то покровительственно-отеческим взглядом, я хочу представить вам Станислава Павловича Кривенцова, нового начальника вашего отдела. Подполковник Кривенцов в органах не так давно, но за его плечами большой опыт комсомольской и партийной работы, а также службы в советском аппарате.
Громов помолчал, ожидая вопросов. Их не последовало. Тогда он предложил:
Я вижу по вашим лицам, что некоторые не согласны с таким решением вопроса? Да, подполковник Кривенцов в уголовном розыске не работал. Но у него есть главноеумение руководить, претворять в жизнь те решения, которые будут приняты. А такие люди ценятся везде. У меня все.
При этих словах Громов покинул кабинет.
В комнате воцарилась тишина.
Первым ее нарушил Кривенцов.
Я тут на досуге полистал дела, которыми вы занимались. Не порадовали они меня, так сказать. Много нераскрытых. Сроки нарушены. Это и показатели. С такими цифрами, так сказать, наверх не пойдешь. С этой безответственностью пора кончать. Всем даю срок десять дней. Мобилизуйтесь, найдите внутренние резервы. И хватит этой порочной практики. Руководство страны прямо говорит, что нет у нас ни наркомании, ни проституции, а рост преступности, так сказать, стремительно падает. А у нас в отделе что? Придут товарищи, так сказать, посмотрят. Не столица развитого социализма, а Чикаго. Пора с этим кончать.
В коридоре к Игорю подошел опер Борис Логунов.
Ну что скажешь? спросил он.
Наплачемся мы с ним, ответил Корнеев.
Да разве это главное, Игорь?
Ты прав, этот руководящий сноб будет всячески мешать работать.
Я хочу рапорт, Игорь, подать о переводе.
Куда ты собрался?
В штаб, бумажки писать.
Ты не сможешь, не выдержишь.
Выдержу, Игорь. Ты понимаешь, что мы перестали быть сыщиками. Мы диспетчеры, которые переносят бумажки. Помнишь дело Рогова? Сначала звон литавр, а как копнули глубже, как вышли на неприкасаемых, так сразу командаруби концы.
Корнеев молчал.
Ну что ты молчишь? почти крикнул Логунов.
Корнеев открыл дверь кабинета, вынул из шкафа кофеварку.
Кофе хочешь, Боря?
Ничего я не хочу, Игорь. Ничего.
Шумно и весело было в ресторане. Как всегда, все столики заняты. Парад туалетов от европейских престижных домов, драгоценностей, взятых неведомо откуда. Парад наглости и дармовых денег.
Толик вышел на эстраду, оглядел зал. Усмехнулся. Он знал, чего от него ждали. Оркестр заиграл, и он запел.
О прошлом пел Толик, но песня была новая, недавно написанная. И была в ней горечь последних дней Крыма, и был в ней нэпманский разгул и даже злость была.
Зал затих. Доставала эта песня тех, кто сидел за столиками, заставленными жратвой и выпивкой. Неопределенностью своей доставала, зыбкостью. Прозвучал последний аккорд. Толик поклонился и объявил в микрофон перерыв.
Толик! Толик! кто-то позвал его из зала.
Толик посмотрел и увидел Тохадзе.
Нугзар сидел с какой-то девушкой и махал ему рукой.
Толик спрыгнул с эстрады, пошел между столиками, улыбаясь знакомым, пожимая протянутые руки. Здесь его знали все, и он знал почти всех, ибо они приезжали в ресторан послушать его песни.
Привет, сказал Толик, усаживаясь за стол.
Здравствуй, дорогой. Тохадзе налил шампанское в фужер, подвинул Толику. Выпей за мою Алену. Ты когда-нибудь видел такую
Тохадзе обнял за плечи молчаливую и действительно очень красивую девушку.
Ваше здоровье, Толик поднял бокал.
Алена молча, царственно кивнула и выпила свой бокал до дна.
Толик чуть пригубил.
Почему не пьешь, дорогой? Почему? Меня не уважаешь? Алену? в сердцах заговорил Нугзар, долгим взглядом посмотрел на молчавшего Толика, засмеялся.
Я знаю, ты не такой. Ты наш человек. Спой нам: мне и Алене. Спой такую песню, чтобы я заплакал.
У нас перерыв, Нугзар, Толик взял сигарету, закурил.
Слушай, какой перерыв?.. Тохадзе вытащил из кармана пачку денег, отделил от нее сотенную бумажку, бросил на стол.
Пой.
Нет, Нугзар. Люди устали.
А ты?
Я тоже.
Слушай, голос у Тохадзе стал угрожающе резким, слушай, дорогой, что за дела. Я плачу вам. Может быть, добавить? Да вы за такие деньги что угодно сделаете
Толик вспыхнул, погасил сигарету прямо в тарелке Тохадзе, встал и пошел к выходу.
Алена молча улыбалась ему вслед.
Тохадзе дернул щекой и выругался по-грузински.
Толик вышел из зала, спустился по служебной лестнице вниз, открыл дверь с надписью "Администратор. В кабинете закурил, сел у стола, снял телефонную трубку.
Алена, Тохадзе обнял ее за плечи, мы сейчас поедем к тебе.
Высвеченная матовыми фонарями аллея была пуста, из дверей ресторана доносилась музыка, невдалеке, за рощей, шумело шоссе.
Алена, со мной ты будешь счастлива, у тебя будет все. Пошли скорее, нетерпеливо тянул ее за руку Нугзар.
У темной кипы кустов аллея резко поворачивала.
Тохадзе даже не заметил, откуда взялись эти двое. Они заломили ему руки, и он закричал, вырываясь:
Милиция! крикнула обретшая дар речи Алена.
Здесь милиция, сказал подошедший Корнеев.
Он расстегнул молнию на кожаной куртке Тохадзе и вынул из внутреннего кармана пистолет ПМ.
Руки.
Щелкнули наручники.
Вам, девушка, тоже придется проехать с нами.
Алена невозмутимо кивнула.
Черный коридор был пугающе длинный. Игорь включил свет. Никогда не запирающаяся его дверь. Дверь с целым набором замочков Клавдии Степановны. И третья дверь с сургучной блямбой печати.
Игорь прошел на кухню, вынул из ящика пачку кофе, взял кофейник, поставил на газ.
В коридоре послышалось шарканье тапочек, и вскоре появилась Клавдия Степановна. Маленькая, седенькая, добрая.
Ты, может, хочешь есть, Игорек?
Спасибо, Клавдия Степановна, не хочу.
Игорь присел на табуретку, достал сигарету:
Ничего, если я закурю?
Кури, кури. Может, погреть тебе котлет?
Спасибо.
Где же ты ешь? Целый день гоняешь по городу голодный?
Милая Клавдия Степановна, в нашем городе так много мест, где можно поесть.
Разве это пища, так только язву наживают.
А жить вообще вредно, милая Клавдия Степановна, от этого умирают.
Соседка посмотрела на Игоря, печально улыбнулась.
Ты все-таки поешь. Я целый час в очереди простояла, а мяса купила.
Это подвиг.
Все смеешься. А ты попробуй протолкнись, у каждого магазина по пять автобусов из Тулы до Рязани.
Там люди тоже есть хотят.
Клавдия Степановна махнула рукой, оставляя за собой последнее слово, вышла из кухни.
А Игорь налил в чашку густой черный кофе, закурил.
Он сидел, бездумно глядя на старые сломанные часы с выпрыгнувшей и не успевшей спрятаться кукушкой, и мелкими глотками пил кофе
Шашлык жарили прямо у реки. Рядом с мостиками, к которым был пришвартован катер.
Шашлык жарили Гена Мусатов и шофер.
Михаил Кириллович и двое гостей сидели в пестрых легких креслах.
Дым от мангала низко стелился по земле и уходил вверх, в сторону дачи, стоящей у обрыва.
Хочу здесь беседку поставить, да боюсь, начнутся разговоры, мол, нескромно, Михаил Кириллович встал, потянулся.
А почему, собственно, нескромно? Батька мой, Кирилл Петров Мусатов, сапоги надел впервые на военной службе. Нас у матери пятеро было, так мы не то что сахара, хлеба вдоволь не видели. На поле работали с утра до вечера не хуже взрослых. Думаю, что теперь и пришло наше время. Мой батька с винтовкой бегал, чтобы его сын жил как подобает.
Прав ты, Михаил Кириллович, ох как прав, сказал один из гостей.
Он тоже встал. Но в отличие от крупного, барственнопородистого Мусатова, был небольшого роста, кругленький, лысый.
Вот тебе, мне, Леониду Федоровичу, он кивнул в сторону третьего гостя, страна поручила руководить крупнейшими отраслями хозяйства. Просто так кому попадя не поручат? Конечно, нам за это и блага всякие. Сознательные люди, настоящие партийцы, это понимают. А населению мы ничего объяснять не обязаны.
Прав ты, прав, Леонид Федорович, Мусатов опять опустился в кресло, я что, сразу здесь очутился? Нет. Крестьянскую долю познал. Деревенским комсомолом руководил. Потом учился. Потом был в штате Днепропетровского обкома ВЛКСМ. В войну снабжением Ленинграда руководил. Ужасы блокады для меня не книжка. Потом в Молдавии, в Совмине. Теперьв Москве
Шофер и Гена поднесли стол, установили его так, чтобы из любого кресла было удобно дотянуться до закуски.
Расставили бутылки, блюдо с шашлыком. Леонид Федорович взял бокал, наполненный вином, отозвал Мусатова в сторону.
Ну говори, усмехнулся Михаил Кириллович.
Три Волги нужно.
Как нужно-то?
Леонид Федорович провел ребром ладони по горлу.