Сколько Азия встречала их, спящих на пороге дома, преследующих машину сына на такси, выпрыгивающих на улице из-за угла! Одна кидалась на него с ножом, другая с кулаками, третья, совершенно незнакомая, и вовсе набросилась однажды на Азию, заподозрив в ней соперницу.
Сострадающий врач, душа на ладошке, которых облизывает своих больных, в отношениях с женщинами Брокк привык идти на поводу у эмоций. И в отличие от работы, здесь он не рефлексировал и не обдумывал свое поведение. Едва ли он вообще замечал, что творит с этими бедняжками. Без фильтров, блоков и сострадания этим он был привлекателен, этим же и разрушителен. Спонтанное чудовище, выросшее из очень серьезного мальчика. Брокк всегда был очень серьезным, даже когда воровал печенье в супермаркете.
Саша вполне вписывалась в его обычный паттерн. За исключением одного: Брокк почему-то так и не познакомил ее ни с кем, как будто пожадничал, не захотел делиться временем, проведенным с ней. Анника, конечно, не удержалась и подружилась с Сашей сама. К вящему удовольствию Азии, новая подружка сына смогла увлечь ее дочь! Не просто увлечь, а направить внимание строптивой девчонки во вполне мирное русло. Да еще так хитро и искусно, что оно каким-то чудом удержалось в этом русле после Сашиного отъезда! На год!
Ожидая, что вот-вот сын официально представит их друг другу, Азия украдкой наблюдала за этой интересной девчонкой. В подростковых шмотках, улыбчивая, ярко-рыжая, с юной веснушчатой мордашкой, она была неплохой актрисой, увлеченным человеком с непростой биографией. Азия разузнала про Сашу много, почти все, и даже посмотрела запись этого ужасного спектакля Виолетты.
Надломленная. От таких бывает очень много проблем.
Проблемы начались однажды утром, когда Брокк явился в дом Азии, попросившись перезимовать в тепле и с улыбкой объявив, что снова свободен.
Ты что сделал, урод?! завопила Анника, с которой мигом слетела утренняя нега.
Она принялась колотить брата по чему ни попадя, тот, удивленный, уворачивался. Он так и не понял, что Анника с Сашей подружились за его спиной.
Сделай что-нибудь! потребовала Анника у матери.
Улыбка на лице Брокка погасла и сменилась недоумением. Обычно семья на его расставание с очередной девушкой реагировала вялым пожатием плечами а тут вдруг целый скандал с утра пораньше!
Азия накинула куртку и отправилась вниз по холму. Проблемы Будет много проблем!
Саша нашлась только к вечеру, на вокзале. Она сидела на лавочке очень прямо и без движения, как жуткая статуя из воска. С открытыми глазами, но без сознания. Вокруг прыгал местный юродивый, привокзальный бомж дядя Дима. Азия дала ему бутылку и велела скрыться.
Уезжай. Прямо сейчас.
Саша посмотрела на нее. Она настолько медленно и неестественно повернула голову, что Азия подумала, что услышит скрип шарниров.
Садись в поезд и уезжай!
После Сашиного отъезда Анника не разговаривала с братом неделю.
Как думаешь, она вернется? спросила она однажды у матери.
У Азии защемило сердце: Аня снова осталась совсем одна!
Дальше все пошло своим чередом. За исключением одного момента: Брокк никак не мог выбросить Сашу из головы. Он не понимал почему, ведь он никогда не сожалел ни об одной из девушек, с которыми расстался. Сам не заметив, он стал обдумывать свое поведение.
Так тебе и надо! злорадно сказала ему Анника, когда обнаружилось, что его звонки автоматически сбрасываются после третьего гудка Саша добавила Брокка в черный список. Этот факт привел его в ярость.
Брокк намеревался хотя бы возобновить общение на уровне «привет пока», но не знал как. И тогда он отправил Демида на Материк с белым флагом, но тот надолго застрял где-то на подступах. Почти два месяца от него не было ничего конкретного, кроме мусорных фото в инстаграме в обнимку с какими-то девицами и парнями. Естественно, когда Демид вернулся, то не смог сказать ничего конкретного. Да, видел Сашу. Два раза. В бодром расположении духа. Она танцует, общается с людьми, с собой кончать не собирается.
Брокк впал в уныние. Тогда же появилась рыжая Лиля, не слишком дешевый десять тысяч за ночь заменитель Саши. Сначала она появлялась изредка, потом забегала трижды на неделе по вечерам, а потом стала оставаться каждую ночь.
Азии осточертело каждое утро находить ее в своей ванной. Лиля не разговаривала с ней, только кивала, приветствуя, но на ее физиономии оставили отпечатки как минимум шесть из семи смертных грехов, и Азия боролась с искушением обыскать ее сумочку или проверить ее медкарту.
Она, конечно, не собиралась обсуждать это с Сашей, этой синичкой с тонкими бледными запястьями.
Только вот, как правило, бывает наоборот. Он вырастит из тебя, маленькой, огромного голема, и кто знает, что случится потом Сейчас он только с Демидом и бабой Маней о тебе болтает
С кем? не поняла Саша.
С санитаркой из хирургии. Раньше в твоей школе работала. Техничкой.
Льдышка скользнула по Сашиному позвоночнику. Разговоры о Брокке ее укачали и усыпили, а воспоминание о вездесущей школьной техничке разбудили и отрезвили, как ушат холодной воды. Конечно же, Азия заметила смятение, ведь она внимательно вглядывалась в ее лицо.
Расскажи мне про Меморандум, попросила она вкрадчиво.
Подготовь почву, усыпи бдительность, нанеси удар. Знакомьтесь, Азия Брокк.
Я не помню ничего про Меморандум. Это что-то из школы?
Азия видела, что Саша врет, а Саша видела, что та все понимает. Но обсуждать с Брокками разные страшные сказки из своего прошлого она точно не будет! Разве что в чрезвычайной ситуации
И снова тишина, столь плотная, что ее можно было резать ломтями и намазывать на хлеб.
Саша не удержалась.
Может, лучше спросить у бабы Мани?
Азия засмеялась, словно другого ответа и не ожидала.
Дерзкая, да? Иди отсюда, сказала она.
Саша быстро вышла из кабинета, чтобы Азия не успела ни спросить, ни рассказать что-нибудь еще.
Вниз по холму вилась дорога в Нижние Мегеры, и Саша, выйдя из медцентра, припустила по ней бегом. Ей надоело ходить, хотелось движения, которое сожгло бы в ее крови адреналин. У нее впервые за долгое время было хорошее настроение. Разговор с Азией, несмотря на всю его сложность и напряженность, оставил в Сашиной душе какое-то странное смутное ощущение.
Это была надежда.
Смутная, зыбкая и, как говорят медики, неясного генеза, эта надежда придавала ей сил.
Саша быстро добежала до кондитерской «Самоварня». Здесь ничего не изменилось: белый с зеленым фасад, недавно подновленный дешевой краской, на окнах цветы в горшках, большой старинный пузатый самовар, из тех, что раздували сапогом, а вокруг умопомрачительный запах кофе и выпечки. На прилавке под неосвещенным стеклом нашелся свежий домашний яичный пирог и лакрица, за прилавком знакомая физиономия.
Ты почему здесь? удивленно спросила Саша у Германа, который широко ей улыбнулся.
Днем здесь, вечером в «Лаборатории», засмеялся тот. Я до денег жадный.
Его улыбка вдруг напомнила Саше отца. Все мужчины Карски обладали внешностью потрепанных роковых героев: русые, широкоплечие, сильные и длинноногие, немного склонные к полноте во второй половине жизни, с хитринкой во взгляде, с обаятельной улыбкой и неистребимым презрением к уголовному и административному кодексам. Последнее было настоящим семейным проклятием, косящих мужчин Сашиной семьи.
Герман был поваром. Хорошим, может быть, даже талантливым, но с поддельным дипломом. Учиться ему было лень, а хотелось всего много и сразу.
У них с Инной были амбиции, но совершенно не было деловой хватки. Они открыли кафе под названием «Карски», но быстро прогорели из-за глупого маркетингового хода бесплатного кувшина вина к любому заказанному мясному блюду. Алкоголь в их кафе быстро кончался, а баранина, которую Герман мастерски запекал, напротив, тухла, пока гости наливались халявной выпивкой.
Герман, вопреки своим утверждениям, вовсе не был жаден до денег. Но у него были две дочки от первого брака, и на алименты уходил почти весь заработок: щедрый папа накидывал сверху установленной судом суммы еще столько же, поэтому он и Инна вечно сидели без гроша в кармане. Герман выкручивался, брал подработки, частные заказы, но каким-то непостижимым образом умудрялся все испортить: то ужин для богатого частного клиента сгорал в неисправной, арендованной задешево духовке, то месячный заработок проигрывался в карты за один вечер.
Демид регулярно прохаживался на его счет в «Плотине»: писал о его любовницах, вываливая неубедительные мутные фото, не единожды уличал в игромании. Герман только посмеивался, а вот Инну эти сплетни злили. Саша не удивилась бы, узнав, что та присутствовала на недавнем ритуальном сожжении соломенного бобра в парке у «Двух бабуинов».
Вэлком-буфет любимому клиенту, сказал Герман, протягивая ей жетон для конфетного автомата.
В «Самоварне», в углу зала, за зеленой тяжелой шторой, стоял хитрый автомат с конфетами крохотными желтыми «бананами», «клубничками» и голубыми «звездочками». Выглядел он совершенно обычно: стеклянный шар на ножке, с прорезью для монеты и маленькой дверкой для выдачи горстки сладостей. Хитрость была в том, что для автомата были нужны вовсе не монеты, а специальные жетоны, которые не так-то просто было достать.
Саша не пробовала всего, только «звездочки». Это был чистый удобоваримый стимулятор, вроде аддерола, дизайнерский наркотик на основе амфетамина, очень мягкий, без сурового отходняка, не вызывающий обезвоживания и привыкания. Саша давно бросила их принимать: они начисто отбивали аппетит, которого у нее и так никогда не было.
Почему это я любимый клиент? улыбнулась Саша.
Гингер-чай, Герман ткнул в меловую доску за своей спиной, мы используем твой рецепт. Он популярен.
Ядреный имбирный чай очередной рецепт семьи Гингер несложный в приготовлении, очень пряный, он был хорош сырой осенью и зимой, в сезон простуд. Корень имбиря, сантиметров пять, натертый на крупной терке, варился десять минут на медленном огне с щепоткой черного молотого перца и долькой апельсина. После снятия с огня добавлялась чайная ложка меда, лучше местного, с пасеки «Счастливой» на окраине Нижних Мегер, где счастливые пчелы все лето напролет счастливо гудели над клеверными лугами.
Согревал нутро Гингер-чай отменно! Только вот та пасека «Счастливая» сгорела три года назад, а апельсинов Мегерский полуостров не видел теперь даже в Новый год.
Как же ты выкручиваешься? спросила Саша. Без апельсинов
Кладу яблоки! поделился Герман.
Саша засмеялась. Конечно, яблоки! Нужно больше яблок! Яблоки спасут мир!
Жаль, что яблоки нельзя добавить в плов или мясное рагу, засмеялась Саша.
Можно попробовать, задумался Герман.
Инна высунула голову из подсобки, увидела Сашу и своего мужа оживленно болтающими, нахмурилась и спряталась обратно.
А ты почему здесь? спросил Герман, не обратив внимания на хлопнувшую за спиной дверь.
Не хочу домой идти
Поджидает? усмехнулся Герман. После вашей вечеринки Брокк всем растрепал, что ты с катушек съехала на почве несчастной любви к нему.
Неприятно, поди, в нос получать прилюдно, предположила Саша с улыбкой.
Ей надоело, что все рвутся обсудить с ней Брокка.
Из-за того, что Саша помалкивала о причинах расставания и странно себя вела на похоронах и поминальной вечеринке, город, похоже, решил, что год назад именно она бросила Брокка и уехала на Материк. Дамочки теперь вздыхали о покинутом влюбленном юноше, мужчины сочувственно ухмылялись. При встрече с Сашей каждый считал нужным намекнуть или даже прямо спросить: зачем она обижает хорошего человека? Пока Саша дошла от отеля до «ЙоБа» ее три раза умудрились остановить прохожие и втянуть в бессмысленные разговоры. Все, как один, Сашины визави пожелали ей здравствовать, спросили о погоде, а после зачем она обижает хорошего человека? Зачем морочит голову такому интересному мужчине? По легкомыслию или по вредности характера?
Но лучше так, чем раз за разом открывать правду об унижении, мольбах и валянии в ногах этого интересного мужчины. Лучше слыть злодейкой, чем тряпкой.
Саша заплатила за еду последними двумя сотнями наличных и спряталась за тяжелой темно-зеленой портьерой, присев на потертый плюшевый диван. Ей хотелось побыть одной, отдохнуть от раздирающего грудь сочувствия Фесе и от Демида, который хотел от нее еще веселых или пикантных сюжетов. И от Брокка спрятаться проще в людном месте
Герман принес ей чашку Гингер-чая и кусок яичного пирога. Чай оказался невкусным яблоки ему только навредили зато пирог был отменным. Саша заставила себя съесть его до последней крошки. Гадкий чай она тоже опрокинула в себя, решив, что горячая насыщенная витаминами пряная жидкость пойдет на пользу ее истощенному организму.
У меня к тебе просьба, без обидняков начал Герман. Он пришел забрать посуду, но вместо этого присел рядом с Сашей на диван. Вернее, две просьбы.
Валяй, разрешила Саша.
Нас из квартиры попросили съехать, поведал Герман, не тушуясь. Спроси, пожалуйста, у Бобра, можем ли мы с Инной пожить какое-то время в отеле? Я бы не просил, но ко мне на каникулы должны девочки приехать. Если их мать узнает, что я теперь еще и бездомный, она запретит им со мной общаться!
Первая жена Германа славилась крутым нравом и необыкновенной внутренней силой. Уж если такая что-то решит, то берегись!
Скажи ему, я не злюсь на его последний высер! улыбнулся Герман.
Саша усмехнулась. Таковы мужчины Карски! Вполне в их характере милостиво снисходить, прося кого-то об одолжении.
Я спрошу, пообещала Саша, давай вторую!
Наше кафе прогорело, сообщил он доверительно.
Саша из вежливости сделала удивленное лицо.
Может, мы могли бы попробовать открыть еще одно? В отеле?
Герман пристально следил за Сашиной реакцией.
Я спрошу, пообещала Саша, стараясь не выдать своего скептического отношения к бизнесу четы Карски.
Что вы здесь делаете? портьера качнулась в сторону и на диванчик напротив Германа и Саши уселась Инна. Губы ее были упрямо сжаты.
Разговариваем, пояснил Герман, тяжело вздохнув.
Тебя ждут! Инна махнула рукой на кассу, у которой топталась приезжая старушка, охочая до пирога.
Герман нехотя встал, кивнул Саше и отправился на свое рабочее место. Саша проводила его глазами с сожалением. С Германом было легко болтать и по делу, и о погоде, а Инна была невыносима. Саша с тоской предвкушала допрос с пристрастием от жены-ищейки, которая, конечно же, не поверит, что большую часть времени Саша и Герман болтали ни о чем.
Но Инна ее ошарашила.
Ты знаешь, почему умерла Виолетта? вдруг спросила она.
Саша отрицательно помотала головой и пожалела, что выпила весь чай. Можно было бы сейчас избежать ответов на вопросы, заливая в рот горячую жидкость.
Из-за Майера, ответила за нее Инна.
Хорошо, что чай все-таки кончился, иначе Саша точно поперхнулась бы! Она с удивлением уставилась на свою собеседницу. Инна подтвердила свои слова уверенным кивком и выпучила глаза.
Я не хочу ничего слышать о Майере! поморщилась Саша, вспомнив допрос Азии.
Расскажи про него, потребовала Инна шепотом, всем!
Еще одна! Зачем?
Он приходит к каждой из нас. Он заходил к Ви, он захаживает к Полутьме
К Полутьме весь город захаживает, с отвращением поведала Саша, из-за ее новой прически, наверное. Новая Грязная Агнесс!
Прежде, чем потерять разум и стать городской сумасшедшей Агнесс Гингер разбивала сердца. Сердца и семьи. Но на нее мало кто сердился.
Когда очередная брошенная жена задавалась целью проредить рыжие космы разлучницы, разбить в кровь ее полные губы и выцарапать ласковые васильковые глаза, Агнесс, с недоумением глядя на гостью, восклицала: «Как перед ним вообще можно устоять?! Твой муж, он потрясающий!». Обманутая жена, позабыв про месть Агнесс, смотрела внимательно на своего обмылка: и правда, потрясающий! И когда Агнесс бросала очередного «потрясающего», и тот, виноватый, приползал к законной мегере, та благосклонно принимала его назад. Ведь потрясающие на дороге не валяются, правда?
«Потрясающего» сменяли «восхитительный», «пленительный» и «настоящий рыцарь», пока не появился потрепанный романтический герой Карски. Слава Богу, тот был свободен, и Агнесс без скандалов и драк приняла его предложение руки и сердца, став ему верной женой и образцовой матерью Саше. Но мужчины Верхних и Нижих Мегер помнили ее жаркие поцелуи и оставались ее поклонниками, даже когда та незадолго до смерти опустилась, прекратила за собой ухаживать, периодически ночевала на улице и получила приставку «грязная» к имени.