Я что-то слышала об этом вашем документе, Азия изогнула бровь и снова усмехнулась, он определяет некие абстрактные нравственные нормы и позволяет выгнать из школы любого ученика, позволившего себе нелестно отозваться об учителе.
Преподаватели отреагировали очень странно. Словно они не ждали такой гладкой речи, такой осведомленности о делах школы, такой спокойной лощенной дамочки, которая будет игнорировать возмущенные слюни в уголках их ртов и требовать фактов. Аннике показалось, что администрация Мегерской школы привыкла решать такие дела с наскока, с эмоцией, со скандалом. Драть глотку и выводить родителей из себя вот секрет их успеха.
Но мать так просто не пронять! Она с нуля разработала и внедрила какую-то уникальную систему управления больницей, и в больнице, работающей по этой системе, специально обученные администраторы служили буфером между пациентами и их родственниками и врачами: они успокаивали первых, объясняя им процесс лечения во всех тонкостях, и защищали вторых, значительно экономя им время и нервы. Пока мать отлаживала эту систему, ей приходилось самой служить такой заглушкой, суперадминистратором, который умеет отделять факты от эмоций. Факты врачам, эмоции переработать и вернуть пациентам в утешение.
Анника наблюдала за матерью, пока они вместе кочевали из страны в страну, из больницы в больницу, и видела, как она обрастает железным панцирем. Ее не сломить каким-то двум идиоткам, которые всю жизнь торчат в этой школе для дебилов!
Мы готовы хоть сейчас забрать документы, сказала Азия. Только вот Мы имеем право встретиться со своим обвинителем. Можно поговорить с учителем? Почему его здесь нет?
Азия оглянулась по сторонам, желая убедиться, что учитель истории не спрятался где-нибудь под столом или под юбкой у жены.
У него урок, растерялась Аароновна, но тут же снова нащупала свой самоуверенный тон. Это клевета! Кто только не пытался опорочить Степоньку
И кто эти «кто»? Много их? Азия испытующе посмотрела на завуча.
Аароновна осеклась, поняв, что ляпнула лишнего.
Я жду, резко сказала Азия директрисе, вызовите сюда вашего преподавателя, и мы поговорим. И побыстрее! Мое время, в отличие от вашего, дорого стоит.
Теперь и Аароновна растеряла весь свой пыл. Молчащая директриса и вовсе скукожилась на своем стульчике, словно пыталась занимать поменьше места. Теток будто застукали на месте преступления, и теперь они, смиренно склонив голову, ждали кары. И жизни им осталось сотня нетвердых шагов до двести шестого кабинета.
Людмила Аароновна, пригласите, пожалуйста, Степана Ефимовича, просипела наконец директриса.
Завуч хотела было возразить, но Азия Брокк вопросительно вскинула брови. Аароновне пришлось выйти. Воцарилась отнюдь не благостная тишина. Директриса, напряженно поджав губы, делала вид, что копается в бумагах, мать раздраженно постукивала каблуком, разглядывая маникюр. Никто не спешил завести светскую беседу. Аннике даже ее дыхание казалось слишком громким.
Его нигде нет.
Людмила Аароновна вернулась, запыхавшись.
Сбежал? ехидно поинтересовалась Азия. А вы тут разнервничались Кстати, новая информация в цивилизованном мире нынче детей за коленки не хватают. Вы здесь, на своем полуострове, совсем одичали
Азия обожала цеплять местных за их чувства к малой родине. Она просекла, что если сказать мегерцу, что он леший из дремучей чащи, то он, скорее всего, взбесится. Мать иногда потихоньку троллила их в своих интересах.
Ладно, зато здесь красиво, Азия смирилась с тем, что ответа не дождется, и кивком велела Аннике следовать за ней. На пороге обернулась: и директор, и завуч были побеждены. Хотя, общем-то, ничего не произошло. Подумаешь, Майер сбежал
Через школьный двор шли молча. Анника чувствовала, что на них из окон смотрит вся школа.
Мам
Азия не отвечала.
Мам
Садись в машину, велела мать.
Анника съежилась. Она покорно плюхнулась на переднее сиденье, пристегнула ремень, как примерная девочка, и скрестила руки на груди.
Ехали молча.
Как думаешь, ты первая, к кому он приставал, или он рецидивист?
Тепло разлилось у Анники внутри. Мать ей верит! Это значит, что все остальное ерунда. При таких мощных союзниках!.. Она даже расслабилась и опустила руки на колени.
Не знаю, сказала Анника.
А про этот Меморандум что-нибудь знаешь? коротко спросила Азия.
Аня видела, что мать очень зла, несмотря на внешнее спокойствие.
Не знаю, снова сказала Анника.
Ясно, нахмурилась Азия, Ань, это какая-то очень ублюдская школа!
Анника была согласна на все сто процентов. Она достала из бардачка планшет с логотипом «Йоргесен и Брокк» и открыла поисковик. Она не знала, что именно хотела найти, поэтому она несколько минут посмотрела на строку поиска, вздохнула, спрятала планшет обратно и уставилась в окно.
Нижние Мегеры красивый район. Верхние были застроены панельными многоэтажками, чье уродство оттенялось стеклом и бетоном офисным зданий и недостроенных торговых центров, а на улицах Нижних теснились старинные домики, каждый уникальный, ни одного похожего. Раньше в них были кофейни и магазинчики, жили состоятельные люди, но теперь вид у большинства из них был заброшенный.
Ты правильно мыслишь, заметила мать, выворачивая руль, если где-то и остались какие-то следы, то в соцсетях. Где-нибудь в веб-кэше есть старые, времен принятия Меморандума, посты с какими-нибудь намеками. Может, городской форум Что-то похожее на «Плотину» может было, Демид же тоже эту школу заканчивал
Они вышли из машины, одновременно хлопнув дверцами, и направились крыльцу. Кое-что на крыльце привлекло их внимание и заставило ускорить шаг.
На пороге дома, скрючившись, лежала стройная рыжеволосая девушка. Из одежды на ней были только порванные тонкие колготки, надетые на голое тело. Ноги и руки были в кровоподтеках и ссадинах, на спине отпечатался след ботинка.
Саша!!! Анника кинулась к девушке.
Это не Саша, остановила ее мать.
Азия быстро достала смартфон и вызвала «скорую» одним нажатием кнопки.
Лица девушки невозможно было рассмотреть. Наполовину скрытое длинными медными прядями, оно представляло собой сплошное кровавое месиво. И она что-то шептала разбитыми губами.
Помощь скоро будет, Анника склонилась над ней и аккуратно погладила по руке. Девушка отшатнулась от нее, закрыв голову руками, и тоненько завыла.
Не пугай ее, строго попросила мать.
Вдали уже слышалась сирена.
Анника сняла с себя куртку и накинула на девушку. Ее тоненький вой снова перешел в шепот.
Отрежь их, отрежь, шептала она, срежь эти волосы
Анника наклонилась к ней еще ниже.
Эй, ты меня видишь? Слышишь? Кто это сделал?
Саша, прошептала девушка и потеряла сознание.
8. Цепи
Этот мужик тебя бил? Саша показала фото на смартфоне.
Девица посмотрела на нее со значением заплывшим правым глазом и кивнула.
Странно, он ведь всегда просто рядом стоит Саша нервно пошевелила ногами и щелкнула крышкой зажигалки.
Она сидела на стуле для гостей возле больничной койки, съежившись и вцепившись одной рукой в сиденье, словно боялась упасть.
Когда Саша ее увидела, увидела ее волосы, она поняла их перепутали. Сходство было такое, что Саше казалось, что это ее шевелюра разметана по больничной подушке.
Лиля смотрела на Сашу, не отрываясь, и шевелила опухшими потрескавшимися губами. Саша наклонилась к ней.
Расскажи про него, прошептала она, Ви просила
Вашу ж мамашу, почему я? воскликнула она, отпрянув. Сама расскажи! Тебя же Ви просила!
Я? Кто мне поверит? прошептала девица. Кто я? Я Полутьма.
Я такая же, как и ты! яростно зашептала Саша. Чем я, по-твоему, лучше? Бабуинья внучка, дочка Грязной Агнесс
Саша осеклась и всмотрелась в опухшее лицо Лили Полутьмы.
Ты боишься, что тебя Ви с того света достанет? недоверчиво спросила она.
Лиля невнятно хрюкнула и натянула больничный плед до подбородка. Саша проглотила усмешку.
В палату тихо вошла Азия Брокк, и им пришлось замолчать.
Азия всегда передвигалась почти бесшумно, хоть и носила очень узкую юбку и лодочки на высоких тонких каблуках. Ее каштановые волосы были собраны в тяжелый узел на затылке. Надменная, ироничная, с пронизывающим насквозь взглядом, она пугала Сашу до чертиков. Азия умудрялась подмечать мелкие детали и делать пугающе точные выводы. И совершенно не была похожа на сына. Его взгляд был направлен внутрь, сосредоточен на какой-то невидимой наблюдателю работе. Он мгновенно отрешался от внешнего мира, стоило только на минуту оставить его одного.
Саша заметила, что ее мысли как обычно скатились к Брокку.
Закончила допрос? холодно поинтересовалась Азия. Пойдем ко мне в кабинет. Отдыхайте, о вас позаботятся.
Последнюю фразу она адресовала псевдо-Саше, и в ее голосе не было ни тени сочувствия.
Как они ее нашли? В какой момент времени ее можно было принять за меня? поинтересовалась Саша робко, семеня за Азией.
Азия обернулась через плечо, бросила на нее острый взгляд и усмехнулась.
Эта шлюшка наше домашнее животное.
Азия шла настолько широко, насколько позволяла ее узкая юбка, и настолько быстро, насколько позволял высокий каблук. Саша шла следом, не поднимая глаз от носков своих армейских ботинок, и размышляла о том, как же легко ее заменить. Покрасить волосы хной, нарастить синтетическими прядями длину и найти в комиссионке стоптанные башмаки и линялые джинсы. Платить этой кукле-вуду аккордно и чувствовать себя счастливым.
Саша ощутила себя дешевкой.
Она старалась не смотреть по сторонам. Больница, которая была куда уютней и чище, чем ее мысли, угнетала Сашу. К тому же она молилась, чтобы не наткнуться на Брокка. На его территории у него преимущество, сбежать будет тяжело.
Не озирайся, у него выходной. Они с Демидом накурились до беспамятства и даже не заметили, что у них на крыльце умирает кто-то.
В лифте ехали молча. В кабинете, светлом и просторном, Саша присела на большой кожаный диван. Азия остановилась напротив нее, прислонившись задом к своему рабочему столу. Саше пришлось задрать голову, чтобы смотреть ей в глаза. Диван, который словно был создан для того, чтобы посетители чувствовали себя ничтожествами, обнял ее своими пухлыми скользкими подушками.
Кто это? Азия протянула руку за Сашиным телефоном. Она внимательно посмотрела на фотографию, повертев ее так и сяк. Мужик, запечатленный на ней, был будто бы заснят из кустов.
Коллектор, пояснила Саша.
Коллектор был мал ростом, рыжеват, усат и повадками напоминал Тараканище Чуковского. Голос у него был очень высокий и скрипучий, а манера говорить по-бабьи истеричная, что отнюдь не придавало веса его словам. Эдакая мелкая козявочка-букашечка, незаметная, но вонючая и прилипчивая. Но пакостил он отменно! Саша была несколько раз облита краской, трижды получила пощечину и пару пинков под зад он действительно каждый раз стоял в стороне, сам рук не пачкая. Восемь раз ей угрожали изнасилованием, унизительно похлопывая по груди и заду. Каждый раз при встрече, он предлагал ей единственный выход отработать долг.
Саша вовсе не собиралась жаловаться, тем более непринужденно болтать об этом с Азией Брокк. Но, похоже, она и так догадалась обо всем и наградила ее долгим взглядом, полным то ли сочувствия, то ли отвращения.
И кому и за что ты так задолжала? поинтересовалась она.
Не я, а мой папаша, призналась Саша, вжав голову в плечи, по новому закону, если от должника ни слуху ни духу в течение пяти лет, то он объявляется добровольно отсутствующим, и долг можно взыскать с родственников.
Большой долг? спросила Азия.
Семь миллионов, ответила Саша.
Азия с силой потерла правую бровь.
Потому что не надо отношения прилюдно выяснять! раздраженно сказала она. Тогда коллекторы не узнают, что у тебя есть богатый мужик, готовый на всё!
У меня и нет, надулась Саша.
Кого волнуют эти подробности?! отмахнулась Азия. Можно подумать, если ты его попросишь, он тебе откажет. Он щедрый. Почку, конечно, не продаст, но квартиру запросто.
Несмотря на напряженную атмосферу и жгучее чувство стыда у Саши в животе разлилось тепло. От признательности она готова была завопить, ломануться в хирургию и броситься ему на шею, надеясь, что у него в руке в этот момент не будет скальпеля. Но, вспомнив, что у него выходной, Саша сжала кулаки, трогательно спрятав в них большие пальцы, и еще ниже опустила голову.
Только, как ты понимаешь, квартиру эту никто не купит, сморщилась Азия, люди здесь квартиры просто так бросают А в том доме еще и трубы лопнули в прошлом году, их никто так и не починил.
Помолчали. Тишина была наэлектризованная и оглушительная, такая, что стал слышен далекий больничный шум: громыхнула каталка, открылись двери лифта, кого-то позвали на капельницу.
Ну, прости, мне стыдно, призналась Саша, когда молчать стало невыносимо, что ты от меня хочешь?
Азия не ответила, уставившись в окно.
Шлюхе за избиение заплатили, тихо и задумчиво сказала она.
С чего ты взяла? озадачилась Саша.
Пощадили нос и зубы.
И что?
А еще я ей пятьдесят евро дала, и она призналась, поведала Азия, не отрываясь от окна, люди нынче легкие пошли
Саша не стала рассказывать про то, что в «Двух бабуинах» лезут на стенку от безденежья и отсутствия перспектив, уговаривая Сашу вывернуть свое грязное белье за двадцатку.
Только эти два укурка сломали ей все планы. Она хотела минимальных потерь, а теперь у нее, скорее всего, будет пневмония.
Саша молчала, разглядывая туфли Азии.
Впрочем, так ей и надо!
Азия пересела за свой стол, давая понять, что аудиенция окончена.
До свидания, вежливо попрощалась Саша, вставая.
Насчет моего сына сказала Азия ей вслед, у него обиды и недоумения вагон. Он озадачен больше, чем влюблен, и ему кажется, что если он сейчас как следует поунижается, побегает, то его отпустит. Ты выпадешь у него из головы, как дохлый таракан, и он снова сможет прижимать в углу незнакомых девушек и, размахивая лососиной на вилке и ополовиненной бутылкой коньяка, вещать им в ухо о разнице между фокальными и генерализованными эпиприступами. Короче, не строй иллюзий! Рано еще
Когда выяснилось, что Саша жива-здорова, Брокк обрадовался, как ребенок на Рождество.
Нет трупа нет проблем, улыбнулся он.
Эта фраза про другое, поморщилась тогда Азия.
Сын вообще странно обращался со своими девушками. Сначала он влюблялся, бурно, страстно, безумно, изо всех сил, и каждая новая возлюбленная казалась ему той самой. Он строил планы, знакомил барышню с матерью и сестрой, представлял коллегам. Барышня переезжала в его квартиру, их жизнь становилась упорядоченной, и тогда в нее входила она работа.
Она выматывала его, но делала счастливым куда эффективней, чем очередная подруга. Хирургия была его главной любовью, которая не прощала ему отлучки к другим женщинам. Он всегда возвращался к ней, а она жестоко мстила ему сложными операциями и ночными дежурствами. Он, изголодавшийся, покорно и даже с каким-то сладострастием принимал заслуженные кары. Любовница-человек забывалась, маячила где-то на периферии сознания, виделась лишь боковым зрением и раздражала ужасно.
Были ссоры, но в конце концов пара приходила к шаткому компромиссу, и на время всё успокаивалось.
Однако любовь у Брокка проходила внезапно и резко. Он приходил с какой-нибудь сложнейшей операции, вымотанный до предела, истощив все нервные ресурсы, и натыкался на возлюбленную в маечке и трусиках, гуляющую по его квартире, где он намеревался упасть и вырубиться на сутки. Чувства, если они еще оставались, сменялись неистовым отвращением, и он по-злодейски выгонял свою пассию босиком на мороз, избавляя себя от значительной части разборок, слез, уговоров и проклятий.
Создавалось впечатление, что каждое расставание это приступ садизма, изощренного и будоражащего его кровь. И девушки после внезапного разрыва бегали за ним как подорванные, уверенные, что это такая игра, причуда, способ пощекотать нервы. Думали, что он улыбнется и скажет: «Я пошутил, глупенькая, а ты поверила?». Шок от внезапного разрыва и резкий контраст с его еще недавно горячими объятиями привязывали женщин к нему накрепко.