Том был поражён.
Как ты её растопил?
Она такая и была. И она не горячая. Я опустил в ртуть палец. Смотри. Ты можешь её потрогать.
Том осторожно протянул палец. Он едва коснулся ртути и тут же отдёрнул руку. По поверхности пошли дрожащие волны, которые, впрочем, тут же исчезли. Том попробовал снова, на сей раз опустив палец глубже.
Какая странная. Ни на что не похоже. Она вообще почти не чувствуется. Для чего это надо?
Для лечения болезнейтаких, знаешь, очень неприятных, которыми можно заразиться от ну ты понял. Но сейчас нам нужен ключ! Я перевернул банку над чашкой.
Ничего не произошло.
Можно аплодировать? спросил Том.
Я, нахмурившись, заглянул в банку.
Здесь ничего нет.
А должно быть?
Я думал, что ртутьэто ключ. Потому настоящее её название«меркурий». Я потряс чашку, пытаясь понять, не вылилось ли в неё что-нибудь вместе с жидким металлом. А дыра находится как раз на месте планеты Меркурий.
Умно́, сказал Том, глядя на куб, но я не понимаю, как ты всунешь сюда ключ. Отверстие слишком маленькое. И круглое. Не бывает круглых ключей.
Том был прав. Круглых ключей не существует. Как бы на них сделали зубцы? Но мастер Бенедикт уверял, что ключ есть и что он в этой комнате
И тут меня осенило.
Том! Ты гений!
Да?
Я указал на дыру.
Как бы ты вставил сюда ключ?
Я ж сказал: никак. Дырка маленькая. Нужно то, что проскользнёт внутрь
Его глаза расширились, когда я поболтал кружку, расплескав немного ртути.
Жидкий ключ? Как такое может быть?
Давай узнаем.
Том крепко сжал куб, чтобы придать ему устойчивости, а я осторожно наклонил кружку. Три капли жидкого металла выплеснулись на поверхность и, превратившись в крохотные серебряные шарики, покатились по бороздкам. Достигнув дыры, они проскользнули внутрь. Однако ничего не произошло.
Может, надо больше ртути? предположил Том?
Я снова капнул на поверхность куба. А потом ещё раз.
Клик!
Тонкая щель, обводящая верхнюю грань, расширилась.
Осторожно подняв крышку, я заглянул внутрь.
И ахнул.
Глава 6
Том навис надо мной.
Что это? Что это?
Я вынул содержимое и положил на прилавок. Это была блестящая монета. Из настоящего серебра.
Том выпучил глаза.
Шиллинг! Тебе подарили шиллинг!
Шиллинг. Целых двенадцать пенсов. Я богат!
Монета была совершенно новой, с отчеканенным на ней профилем короля и надписью по кругу: CAROLUS II DEI GRATI«Карл II милостью Божьей». Праздник королевского дуба был днём его коронации и одновременно днём рождения. А ещёмоим днём рождения.
Я сам засиял как новенькая монета.
Том взял шиллинг, любуясь им. Я снова заглянул в куб-головоломку.
Посмотри-ка.
Внутри кубик тоже был из сурьмы, за исключением одной стенки напротив крышки. Вправленное в неё стекло позволяло увидеть запирающий механизм. Ртутные шарики скатывались по желобку к рычагу, расположенному внизу. Когда мы налили достаточно ртути, под её весом рычаг сдвинулся, открыв защёлку.
Блестяще! сказал Том.
Здесь было даже больше, чем казалось. Мастер Бенедикт любил прятать одни вещи внутри других. Шифры внутри шифров, замки с головоломками. Вот и тут тоже: в моём подарке на день рождениявторой подарок. А плюс к тому полезный урок о символах.
«Нет, подумал я. Не просто урок».
Прошлой ночью мастер Бенедикт колебался, прежде чем отдать мне подарок. Он спросил, хочу ли остаться с ним, несмотря на опасность, которой он подвергался. И даже когда я ответил ему «да», он ещё не был до конца уверен. Он приготовил мне подарок, но до последнего момента не мог решить, отдавать ли его.
Куб, книга, его слова, головоломка Тут больше, нежели урок. Это проверка.
Но проверка чего?
Я провёл кончиком пальца по канавкам на грани кубика. Том сказал, что он сто́ит больших денег, но для меня это не имело значения. Не знаю, почему мастер Бенедикт вручил мне его, но тут было нечто большее, чем просто подарок на день рождения. И я б жил на улице и голодал, но не продал бы кубик.
Подожди здесь, сказал я.
Я поднялся наверх, в комнату учителя. Он ещё спал; его грудь медленно вздымалась и опадала. Я не стал его будить, а просто оставил на столе рядом с кроватью кусочек яблочного пирога. Вернувшись в лавку, я положил открытый куб на прилавок рядом с книгой мистера Галилеятам, где мастер Бенедикт обязательно его увидит.
Том всё ещё поглаживал шиллинг.
Что ты будешь с ним делать?
Не знаю, ответил я. Может, пойду и поищу лучшего друга, который посоветует, как его потратить.
Я лучший друг!
О? Ну, и как ты думаешь, что купить?
Может, замороженные сливки? с надеждой спросил Том.
Сегодня? И так холодно.
Я люблю холод.
Ты недавно сказал, что ненавидишь его.
Том изобразил возмущение.
Я никогда такого не говорил!
Ладно.
Том просиял.
Но надо сберечь пенни, прибавил я.
На что? спросил он.
Как на что? я ухмыльнулся. На яйца.
* * *
Шиллингэто много денег, но в день праздника деньги исчезают быстрее, чем вы можете ожидать.
Ближе к полудню дождь прекратился. Вымощенные булыжником улицы были покрыты грязью, и, поскольку дождь не помог вычистить водостоки, они воняли так же жутко, как и всегда. Однако тучи разошлись, и город осветился солнцем. Повсюду висели полотнища ткани, растянутые между балконами, разноцветные, узорчатые, они были украшены гербом короля. Толпы заполоняли улицы; люди толкались, стремясь поглазеть на достопримечательности, сады и праздничные представления: тут были артисты, жонглёры, акробаты, музыканты и даже танцующие лошади. И пусть сегодня был день отдыха, это не касалось уличных торговцев. Они высыпали на улицы и каркали, словно вороны, пытаясь всучить за огромные деньги праздничные товары, которые в ином случае люди ни за что не купили бы.
Я в жизни своей ничего не покупал, поскольку у меня никогда не было денег. Те несколько фунтов, что я унаследовал в детстве, владельцы приюта припрятали и затем оплатили мой вступительный взнос в гильдию. Так я стал учеником, а ученики не получают жалованье. Что касается Томаего родители продали немало пирогов, но Тому ничего не перепало, ибо его отец был прижимистыми твёрдым, как зад епископа.
Итак, шиллинг разошёлся. Первые четыре пенни я потратил на две порции апельсиновых замороженных сливок. Кондитер даже позволил нам изготовить их самостоятельно. Том яростно крутил ручку мешалки, которая взбивала сливки с молоком, сахаром и апельсиновой водой, в ведре, погружённом в подсоленный лёд. Это было так вкусно, что я купил третью порцию, на сей раз с мёдом и лимоном, и мы с Томом поделили её пополам. Затем два пении ушли на солёную лакрицу и горсть жевательного чикли, привезённого прямиком из Нового Света. Ещё двана обед: горячая ягнятина с пряным картофелем и горохом в чесночном масле. Итак, осталось два медяка. Один предназначался для покупки полудюжины тухлых яиц, другой прожигал дыру в моём кармане.
Яйца, конечно, нужны были не для еды. В День королевского дуба каждый носил на одежде дубовую веточку, празднуя возвращение нашего монарха Карла IIвесёлого короля; Господь спас его жизнь, когда он прятался на дубе от изменников-пуритан. По прошествии десяти лет изгнания и невзгод наш король вернул себе трон в 1660 годупосле смерти тирана Оливера Кромвеля и падения правительства жестоких, суровых пуритан. Теперь в Лондоне снова можно было устраивать праздники и веселиться.
Сегодня дома могли сидеть только самые скучные людину, и, я полагаю, пуритане. Думаю, им было неприятно видеть, как дети танцуют вокруг майских шестов, а возглавляющая их девушка размахивает дубовым посохом с надетым на него выбеленным на солнце черепом пуританина. Как и всем остальным, пуританам следовало носить на груди веточку дубаиначе они рисковали, что их закидают всякой гадостью. В основном для этой цели использовали гнилые фрукты и овощи. Ну, и грязь, разумеется. Но я всегда полагал, что наилучший эффект производят тухлые яйца.
Проблема заключалась в том, что за три года, прошедшие с возвращения короля, все уже усвоили урок. Никто не осмеливался выходить на улицу без дубового украшения. Один раз нам почти повезло: у какого-то джентльмена его веточка отвалилась от камзола. Но к тому времени, как мы пробились к нему, он успел поднять её из грязи и вернуть на место, предварительно получив удары пятью снарядами: четыре помидора и луковица.
К концу дня я окончательно потерял надежду.
Это ужасно. И что мне теперь делать с полудюжиной тухлых яиц?
Может, использовать для одного из ваших лекарств? предложил Том.
Я собирался было возразить, но замолк на полуслове.
В чём дело? спросил Том.
Дело было в Натаниэле Стаббе. Я увидел его на другой стороне Ломбард-стрит. Он проталкивался сквозь толпу, отпихивая детей, когда те подходили слишком близко к его серебряной трости.
У меня закипела кровь. Мастер Бенедикт утверждал, что на него напал не Стабб. Я не до конца поверил ему, и, честно говоря, это не имело значения. Я жаждал мести. А сейчас у меня были и возможность, и жертва.
Я бросил взгляд на его грудьи не сумел сразу поверить в свою удачу. Ещё один подарок на день рожденияна этот раз от самого Бога.
Я схватил Тома за руку.
Он не носит дуб!
Вообще-то носит. Том ткнул пальцем.
Я сник. Дуб действительно был. Абсурдно маленькаякакая-то жалкаяветочка болталась на груди Стабба. Булавка ослабла, и ветка едва держалась на камзоле.
Едва держалась?..
Том знал этот мой взгляд.
Нет-нет-нет.
Да-да-да, сказал я.
Нечестная игра.
Бог рассудит, отозвался я. А теперь иди и сбей ветку.
В глазах Тома мелькнула паника.
Я? Ни за что!
Мне нельзя. Он знает, кто я такой. Ну, на самом деле, наверное, снова забыл но всё же.
Если он знает тебя, то может знать и меня, сказал Том. Забудь об этом.
Пожалуйста, заканючил я. Ну пожааалуйста! Он уходит.
Но Том скрестил руки на груди и не двинулся с места.
И тогда у меня возникла идея. Отличная идея.
Я побежал вперёд. Том нехотя последовал за мной. На углу трое местных мальчишек лет девяти-десяти играли в рыцарский турнир, мчась навстречу друг другу с копьями из кленовых веток. Девочка того же возраста сидела на ступенях рыбной лавки; запах, казалось, не волновал её. Она наблюдала за «турниром», накручивая на палец прядь каштановых волос и гладя серую дворовую кошку, мурлыкавшую у неё на коленях.
Привет, сказал я.
Мальчишки остановили игру и посмотрели на нас с опаской; я держал в руках яйца, а Том возвышался над всеми нами как башня. Один из мальчишекхудой и жилистыйподался в нашу сторону, демонстрируя боязливость и отвагу одновременно.
Чего надо?
Я указал на Стабба на другой стороне улицы.
Сбей с него булавку, и я дам каждому из вас по яйцусможете бросить.
К его чести, мальчик обдумал предложение. К сожалению, опасная серебряная трость выиграла битву.
Не. Он ударит меня.
Не ударит, если будешь достаточно проворен, сказал я. Но он покачал головой.
Донельзя разочарованный, я повернулся, собираясь уйти.
А я тебя знаю, произнёс высокий голос.
Говорила девочка, сидевшая на крыльце.
Ты был в госпитале Христа.
Это удивило меня. Среди сирот в госпитале Христа было не так уж много девочек, и жили они отдельно. Мы видели их в основном во время еды, когда старшим детям назначались различные обязанностипомогать воспитателям и присматривать за младшими. Меня отправили на кухнюварить супы под присмотром главного повара, Седли, который очень любил колотить подручных по лбу длинной деревянной ложкой, если они совершали ошибку. Я получил достаточно ударов ложкой по черепу, чтобы стать настоящим докой в заправке супа.
По сути дела эти самые супы и поспособствовали тому, что я сделался учеником аптекаря. Время от времени в приют приезжали высокопоставленные гости. Однажды в воскресенье, когда мне было девять лет, в госпиталь Христа прибыли на обед три члена совета гильдии аптекарей. Когда я подавал суп, один из нихОсвин Колтерстподозвал меня.
Я был в полном восторге от аптекарей. Из того немного, что я о них читал, складывалось впечатление, что они обладали почти магическими талантами. Наш директор, преподобный Тальбот, всегда относился к гостям с почтением, а перед членами совета гильдии он просто-таки благоговел. И я сделал вывод, что оничрезвычайно могущественные люди.
Хотя Освин был младшим из членов совета, мне он казался самым примечательным среди всех троих. Он брил голову налысо ивопреки общей модене носил парика. Посмотрев на меня умными глазами, Освин проговорил:
Мне сказали, что это тебя надо благодарить за вкусную еду.
Стараясь не смотреть на его выбритую голову, я пролепетал:
Я всего лишь сварил бульон, мастер Колтерст
Бульонлучшая часть. Кажется, ты разбираешься в травах.
Вероятно, он просто решил проявить доброту к мальчику-сироте: человек его положения, должно быть, обычно ел в гораздо лучших местах, чем столовая госпиталя Христа. Но я раздулся от его похвалы.
Спасибо, мастер.
Преподобный Тальбот с поклоном сказал:
У Кристофера осталась небольшая сумма от его наследства. Мы планируем использовать эти деньги, чтобы выучить мальчика на повара.
Если у него есть средства, ответил Освин, почему бы не отправить его в нашу гильдию?
Преподобный Тальбот, казалось, изумился не меньше, чем я сам. Освина позабавило выражение наших лиц.
Вы думаете, что только высокопоставленные люди могут стать аптекарями? сказал он. Напротив. Всё, что нам нужно, это дисциплинированный ум, уважение к природе и желание учиться. Освин указал на меня ложкой. Такие мальчики, как Кристофер, именно то, что требуется нашей гильдии: простые англичане, которые выросли, усердно работая. Освин вернулся к своей трапезе. Подумайте об этом, преподобный, прибавил он.
Вот эта-то случайно брошенная фраза и определила мою дальнейшую жизнь. На следующий же день моя учебаи заодно побои, которые я получал за неуспехи в ней, сделались в два раза интенсивнее. Преподобный Тальбот не мог допустить, чтобы я опозорил школу, провалив вступительный экзамен в гильдию аптекарей.
Я вгляделся в лицо девочки на ступеньках. Приют я покинул три года назад, значит, ей было шесть или семь лет. Большие зелёные глаза и слегка вздёрнутый нос с бледными веснушками на переносице Я её помнил. Зимой того года, когда я покинул приют, я помогал сиделкам ухаживать за ней. У девочки была ужасная лихорадка, и я три недели кормил её куриным бульоном. Её зовут Сюзанна? Сара?
Тут меня озарило.
Салли.
Она покраснела, довольная, что я вспомнил её.
Что с тобой сталось? спросила она.
Я ученик. Мастера аптекаря Бенедикта Блэкторна, с гордостью отозвался я.
Она удовлетворённо кивнула.
Сколько тебе осталось жить в приюте? спросил я её.
Ещё год. А потом я стану служанкой. Или Салли пожала плечами.
Я понимал, что она имеет в виду. Воспитатели как могли старались пристроить детей, когда тем исполнялось одиннадцать лет, но не у всех получалось найти работу или пойти в ученичество. Те, кому не удавалось ну, жизнь была к ним не ласкова. Я помнил, как мало питал надежд, живя при госпитале Христа. У Салли вряд ли было даже это.
Я сунул руку в карман, вытащил последний из моих пенсов и протянул ей.
Вот.
Глаза Салли расширились. Трое мальчишек уставились на неё. Один даже сделал шаг вперёд, но Салли грозно встала на пороге. Кошка соскочила с её колен и умчалась за угол, по пути опрокинув плетёную корзинку.
Салли сжала медяк в кулаке. Она смотрела на свои пальцы, словно боясь, что монета может вытечь сквозь них. Я повернулся, собираясь уйти.
Постой.
Салли кивнула в сторону Стабба; тот стоял в переулке, с нетерпением ожидая, когда мимо пройдёт процессия ярко раскрашенных овец.
Что он сделал?
Угрожал моему учителю, ответил я.
Она протянула руку.
Дай мне яйцо.
Я посмотрел на серебряную трость Стабба. Мне доводилось ощущать на себе её жалящие удары.
Ты не обязана
Я хочу.
Я протянул ей одно яйцо. Салли покатала его в пальцах. Она старалась не встречаться со мной взглядом.
Ты варил хороший суп, тихо сказала она, а потом пересекла улицу.
Трое мальчишек тоже пожелали получить яйца. Все вместе мы двинулись вперёд и спрятались за каретой, оставленной на тротуаре. Том, стоящий дальше всех, имел недовольный вид и бормотал что-то о правилах и установлениях.