У тебя есть? строго спросил Никитина некурящий Княжко. Дай ему. Где он набрался, этот ариец? По-моему, славяне показали широту души. Наверняка.
Битте, Никитин раскрыл пачку трофейных сигарет, и немец, все не надевая шляпу, тихонечко кончиками ногтей вытянул одну, застонал и сладострастно понюхал ее; тогда Никитин сказал:Возьмите несколько штук А, черт, как это по-немецки? Bitte, nehmen Sie noch Zigaretten, bitte, bitte!
О! Nur zwei Zigaretten, danke schon, danke schon, заговорил благодарно немец и так же аккуратненько взял вторую сигарету, рассмотрел пачку и воскликнул с притворным недоумением:О, «Juno», deutsche Zigaretten! Danke schon, entschuldigen Sie, bitte, Herr Offizier, Гитлер капут! Auf Wiedersehen!.. Рус карашо!
И, держа над потной лысиной шляпу, немец долго стоял возле ограды, оборачивался, провожая Никитина и Княжко улыбкой вставных зубов.
Рус карашо, водка гут. Вот, оказывается, что, сказал Княжко, на ходу гибким телом гимнаста подтянулся, сорвал за оградой веточку сирени, вдохнул ее дошедший до Никитина холодноватый росистый запах и тотчас сурово сдвинул атласные брови. Я вот о чем хотел поговорить, Вадим. Еще неизвестно, зачем нас отвели в Кенигсдорф. Думаюне так просто. А после Берлина в батарее началась чепуха. Как будто война кончилась, и поголовно обалдели все. Из штаба никаких приказов. Свободного времени полно. Сегодня ночью вышел проверить часового, а его, миленького, на посту нетоказывается, спит на диване мирным сном младенца и пузыри пускает. Это ужеиз ряда вон! Если такзавтра же начну заниматься с батареей усиленной строевой. Хоть чем-нибудь встряхнуть, хоть этим вернуть славян на грешную землю. Иначе превратимся мы тут в умиленных телят.
Да, сказал Никитин. В моем взводе тоже что-то такое ерундовое. Но ты знаешь, я сам не могу отделаться от чувства, что все кончилось
Они замолчали. По середине мостовой шла группа солдат-саперов, донесся смех, перебористые звуки губной гармошки.
Твой Меженин, по-моему, занялся одними трофеями, проговорил Княжко и, переложив веточку сирени из правой руки в левую, ответил на приветствия поравнявшихся солдат, один из них, веселый, хитроглазый, бедово играл «Катюшу» на губной гармошке. И он давит на всех. Ты это замечаешь?
Замечаю, но он прекрасный командир орудия.
Ты либераладвокат девятнадцатого века, сказал Княжко. Не вижу в этом разумной полезности. Ты командир взвода, и ты должен влиять на солдат, пока не все кончилось
Неужели ты думаешь, что еще не скоро кончится?
От закрытого бара на углу под старой вывеской, где был изображен медведь с пенившейся в лапе кружкой пива, они свернули на боковую улочку, всю здесь заставленную машинами артиллерийских тылов, фурами и повозками медсанбата, сплошь заросшую вдоль тротуаров старыми соснами, прошли сквозь их желтую тень, и в конце улочки, будто крыши раздвинулись впереди, обоих ослепила глубинная прозрачность голубого волнистого воздуха над полями, погожего голубого неба с легкими по высоте дымами весенних облаков, засияла солнечная даль молодой травы, разрезанная вытянутым за окраиной городка длинным зеркалом озера в песчаных, как курортные пляжи, берегах, всюду, до горизонта, стоял теплый майский полдень.
Я думаю, сказал задумчиво Княжко, что мы не простим себе, если окажемся в бессильном положении.
3
В этом отдаленном от передовой тишайшем городке еще соблюдалась светомаскировка, и поздним вечером сидели с наглухо задернутыми шторами в большой комнате первого этажа, напоминавшей не то кабинет, не то библиотеку, с веселым азартом пили баварское пиво, раздобытое старшиной на берлинских складах, нещадно курили безвкусные трофейные сигареты и вели нескончаемые разговоры.
Было тут шумно, по-домашнему непривычно светился над столом стеклянный зеленый абажур керосиновой лампы, плыл в бесконечном течении сигаретного дыма, как в замутненной воде, покачивался фосфорической медузой среди поблескивающих корешков старинных книг в окружении оленьих рогов и темноватых картин, на которых сумрачными скалами возвышались под тучи очертания средневековых замков.
После ужина нежданно пришел сопровождаемый младшим лейтенантом медицинской службы Аксеновой комбат Гранатуров, раненный в руку на западном берегу Шпрее, двадцатипятилетний гигант с оглушительным басом. Он громогласно сообщил, что в медсанбате соскучился по дьяволам-огневикам, надоело кушать манные кашки, и вот с Галочкой оказалось ему по дороге, стало бытьпринимайте гостей, если, конечно, здесь еще считают его комбатом. Тут же из разговора, когда начали вспоминать события дня, Гранатуров узнал о трофейных рейхсмарках, совсем теперь бесполезных бумажках от наложенного Никитиным вето, и, развеселившись, недолго размышляя, посоветовал пустить их в умное депораздать для интереса тысяч по десять и перекинуться в двадцать одно, чтобы выяснить, кому все-таки в любви везет, а кому и нет, и, глянув подмигивающе на Галю, на сдержанного лейтенанта Княжко, предложил:
Прошу вас, Галочка, попытайте счастья, сядьте с нами. Интересно посмотреть, как в этом случае везет женщинам.
Зачем? Вы хотите лишить меня особенностей слабого пола, Гранатуров? безразлично сказала Галя, садясь на кожаный диван под книжными полками. Это вам лично мало что даст.
Мне лично везет как утопленнику, вздохнул Меженин, выкладывая на стол из мешка пачки денег. Хотел бы разок в медсанбатик попасть, товарищ младший лейтенант медицинской службы.
Разумеется, началось бы невообразимое, за вами ходили бы по пятам с манной кашкой. Бедный медсанбат. У нее был глубокий грудной голос, переплетенный тугой ниточкой насмешки, и, может быть, если бы не удлиненный нежный овал лица, нежная от вороненых волос и бровей белизна лба, она могла бы показаться не по-женски чересчур резковатой, как бывают нестесненно решительны медсанбатские врачи и сестры в обществе солдат.
Итак, начнем картежную жизнь! скомандовал Гранатуров. Ша, славяне! Ахтунг!
Меженин первый поставил в банк и, пощелкивая, поигрывая, треща чистенькой атласной колодой с двойными портретами Гитлера вместо обычных валетов, начал сдавать карты.
Книги, оленьи рога, старинные гравюры. И даже камин, проговорила Галя и, пробежав темными глазами по комнате, очень длительно поглядела на Княжко и Никитина. Чей-то нарушенный русскими уют Представляю, как они могут нас бояться и ненавидеть. Лейтенант Никитин, вы сами здесь расположили свой взвод?
Именно, сказал Никитин. Пустой дом. Хозяев нет.
А лейтенант Княжко в соседнем доме? Вы рядом?
Вероятно, сухо ответил Княжко. Вероятно, мой взвод в соседнем доме.
Огневые взвода располагаются рядом, чтобы вы знали, Галочка! пророкотал весело Гранатуров, взяв выкинутую Межениным на стол карту. Еще одну. Так Еще на счастье. Да, судьбакотелок, жизньбалалайка, перебор! Вот кому везет во всех смыслах, сержант, так это тебе! Пять сотен враз проиграл! Дьявол ты везучий! Попробуй-ка, везет ли лейтенанту Княжко!
Не отрицаю, по слухам, мама меня в лапоточках родила. Меженин, довольный удачливым началом, подправил выросшую кучку денег в банке, снова защелкал картами. Говорят, раньше эксплуататоры женщин в карты проигрывали и выигрывали. На сколько идете, товарищ лейтенант? Вам без всяких-яких полное очко подкатиттройка, семерка, туз Не пойдете втемную? спросил он Княжко и вскинул ресницы, жестковато-ласковым взглядом обвел Галю, откинувшуюся на диване; суконная юбка цвета хаки стягивала ее сжатые колени, поблескивали сапожки. Вот ежели бы вы, Галочка, жили в те времена и вас проиграли, чтоб вы сделали, интересуюсь?
Втемнуюнет. Княжко еще не раскрыл выложенные на скатерть карты, как лицо его будто заострилось от короткого Галиного смеха, от грудного звука ее голоса:
Остроумно шутите, Меженин! Но отвечаю вам без шуток. Вы средневековый феодал сорок пятого года. Если бы вы меня выиграли, не дай бог, я положила бы под подушку остро наточенный кинжал.
И, значит, убили бы, не пожалели?
Не задумалась бы. Ни на секунду.
Проглоти, сержант, и улыбайся. Ясно? восхищенно вскричал Гранатуров и здоровой правой рукой выдернул из ножен на ремне трофейный, зеркального блеска кортик, повертел им в воздухе. Не подарить ли, Галя? На всякий случай!..
Семнадцать, бесстрастно сказал Княжко и открыл свои карты. Что у вас, Меженин?
Девятнадцать, товарищ лейтенант, ответил, дунув на карты, Меженин и ухмыльнулся. Ваша бита! Без всякого шулерства, чин чинарем. Эх, а вот в любви не везет
Прочти-ка, Княжко, что за слова на лезвии, и Гранатуров бросил кортик на пачку рейхсмарок перед Княжко. Ты один у нас по-немецки стругаешь. Словабудь здоров! Прочти всем!
Blut und Ehre, хмурясь, прочитал Княжко вычеканенные слова на лезвии и перевел:Блюткровь, Эречесть.
Меженин ловкой перетасовкой опытного игрока выгибал, выравнивал, подготавливая в ладони скользкую атласную колоду, с ухмылкой догадался:
В общем, кинжальчик удачу означает. Вроде нашего«Или грудь в крестах, или голова в кустах». Выкак, товарищ лейтенант? Сыграете на удачу? Втемную?
Сдавайте карты, сказал Никитин. Мне все равно. На весь банк, что ли.
Философ ты, Меженин, дальше ехать некуда! Гранатуров щегольским движением вложил кортик в ножны. Эту штуковину, друзья мои, в Берлине взял, в штабе летной школы гитлерюгенда на Шпрее. Правильнокровь и честь. Сильно сказано. Оттого и Галочке предлагал. Налить пива, Княжко?
Нет. Не налить.
Прости, забылты у нас не пьешь и не куришь. Аскет. Танковая броня. Железобетон!
Он нашел на столе раскупоренную бутылку, черные, жгучие глаза его с вопрошающим интересом окинули Галю с головы до узких хромовых сапожек, сложенных крестиком, спросил, улыбаясь:
Вам не скучно с нами, Галочка?
Она уже не оказывала никому внимания, как бы отсутствующе сидела в уголке старинного кабинетного дивана, подперев кулачком щеку, другой рукой листала на коленях тяжелую от коленкорового переплета книгу, снежной белизны ее лоб наклонен, темнели строго слитые брови, какое-то новое, задумчивое и сдержанное напряжение было в ее лице.
Галочка, нежно зарокотал Гранатуров и гигантским корпусом перегнулся к ней. Ну чего вы там в книгу хмуритесь? Поговорите с нами, бокал пивка выпейте, и все нормально будет. Если вас тут кто стесняет, так вы ноль вниманиявам все разрешено, вы как-никак, а офицер, Галочка!
Но едва он проговорил это, перекидывая усмешливый взгляд на Княжко, как тот брезгливо поморщился и, суховатый, перетянутый по чуть выпуклой груди портупеей, с тщательно зачесанными на косой пробор светлыми волосами, сказал холодным тоном неудовольствия:
Нельзя ли без навязчивости, товарищ старший лейтенант?
Чего злишься, лейтенант, да неужели я тебя обидел? Иди Галю обидел? фальшиво изумился Гранатуров. Вот тебеи виноват без вины оказался!
Насколько я понимаю, продолжал Княжко непроницаемо, младший лейтенант медицинской службы никому в батарее не подчинена и может поступать, как ей заблагорассудится. И ваши советы по меньшей мере лично мне кажутся смешными.
Ай, лейтенант! Ай, Княжко, люблю я все-таки тебя, и сам не знаю за что! нарочито захохотал Гранатуров. Ей-богу, люблю, мы с тобой когда-нибудь на «ты» перейдем? Или ты выкать хочешь?
Лицо Княжко было по-прежнему бесстрастным.
Я не могу ответить вам полной взаимностью, товарищ старший лейтенант. Мне удобнее обращаться к старшим по званию соответственно уставу.
«Нет, Княжко не забыл и не простил ему то старое, что было между ними, подумал Никитин, рискованно набирая втемную четвертую карту. Нет, он в чем-то непримиримее и решительнее комбата. И это знает Гранатуров и не хочет с ним ссоры в присутствии Гали».
Конечно, проиграл, черт его дери! сказал Никитин и положил деньги в кучу купюр на столе. Вам действительно везет, Меженин.
В лапотках, в лапотках я родился, товарищ лейтенант, не на городских коврах воспитывался!
Лапоткиэто похвально. Что ж, попробуем еще раз, как без лапотков повезет, вдруг упрямо проговорил Княжко. Только учтитебез темной. Сдавайте карту, сержант.
Вы обратили внимание на библиотеку? вроде бы некстати спросила Галя, отрывая неулыбающиеся глаза от книги. Кто, интересно, здесь жил? Куда они убежали? Наверно, сидели за столом по вечерам под этой лампой мужчины в колпаках, женщины в халатах, читали эти старинные книги. Никак не могу представить, что они думали о войне, о Гитлере, о нас, русских И бросили всеубежали.
Совершенно пустой дом, подтвердил Никитин.
Пустой Она обвела взглядом купол запыленного абажура, просвеченного керосиновой лампой, картины в толстых рамах по стенам, кожаные потертые кресла, задернутые на окнах красные бархатные шторы, камин с бронзовыми миниатюрными фигурками нагих женщин, сказала:
И даже остались древние весталки, покровительницы домашнего очага. Помните, Никитин? Я их запомнила по школе, когда изучали историю Рима. Вам не бывает, Никитин, почему-то грустно в покинутом чужом доме? Грустно и странно.
А чего грустно? Нормально! успокоил Меженин и дунул на карту, колдовски щелкнул ею себя по носу. Вот и вразрез пошло. Тройка!.. Фу-фу, намечается, едрена-матрена!..
Весталок я плохо помню, ответил Никитин и, слушая ее медленный глубокий голос, подумал, что она говорила это не ему, не Гранатурову, не Меженину, а лейтенанту Княжко, что она, вероятно, готова была сидеть вот так в одной комнате с ним, если бы даже он в течение всего вечера ни разу не обратился к ней, или это только воображалось ему?..
После войны замуж выйдете, еще такой роскошный уют заведетезакачаешься! подмигнул Гранатуров. Хотел бы я к вам тогда заехать, посмотреть на вас.
Да?
Не прогнали бы? Одним глазом посмотреть
Долго придется ждать. Очень долго, товарищ старший лейтенант.
Почему долго? У вас и тут, Галочка, поклонниковштабелями. Мизинчиком стоит пошевелитьи к ногам вашим по-пластунски поползут.
Она усмехнулась, рассеянно полистала книгу на коленях.
Я разборчивая невеста, Гранатуров. Вы никак не можете поверить, что есть и такие ненормальные бабы.
Ох, Галочка, мужчины тоже под ногами не валяются!
Я с трудом терплю мужчин. Уж очень они мне надоели за войну.
Кого же вы любите? Женщин? За женщин замуж не выходят. Запрещено!
А какое кому дело, кого я люблю и выйду ли я замуж? Боже, как интересно! Вам это очень нужно знать?
Какая милая пустопорожняя болтовня! проговорил Княжко, как бы по вялой инерции раскрывая сданные Межениным карты, но губы его властно подсеклись, что бывало заметно в приступе сдерживаемой злости, и он договорил:Лучше скажите, товарищ комбат, что нового в штабе полка? До медсанбата, по-моему, доходит больше слухов, чем до огневиков.
Нового? Гранатуров правой рукой откупорил пивную бутылку, позвенел бокалом о горлышко, чокаясь с бутылкой. Галочка, за вас! Что нового? Пока полное спокойствие, други мои. Бои на западе. Да еще мелочь и ерундакакие-то группки разбитых под Берлином частей в лесах кое-где бродят. Как видно, плена, сволочи, побаиваются, а деваться-то фрицам некуда.
Вот это математический расчет! На два очка обчесали меня! Накатило вам, и вы, выходит, в лапоточках тоже родились? А?
В тулупе, Меженин, в тулупе, сухо сказал Княжко. И, помню, в валенках по коврам ходил.
Лейтенанту Княжко во всем везет, первый в полку счастливчик! подхватил, зарокотал Гранатуров, поправляя левую забинтованную кисть на марлевой перевязи, врезавшейся в погон. Верно, Галочка? Живи он сто лет назад, быть бы ему гусаром. Скатерть белая залита вином Так поется в песне? И командовал бы он гусарским полком, а не меня замещал.
Нам пора, товарищ старший лейтенант, сказала Галя и решительно захлопнула книгу, поставила ее на полку. Я, как врач, должна напомнитьвы пока на лечебном положении.
Галочка, золотце! запротестовал Гранатуров. В медсанбат? От прекрасного пива к храпунам в палате? Сил моих нет, душу вымотали, перестреляю я их как-нибудь, не выдержу!
Если нет силоставайтесь. Хоть до утра. Сегодня я вам разрешаю. Но у меня дежурство. И пожалуйста хочу предупредить. Из возраста девочки давно выросла, поэтому прошуникому не провожать меня.
Без сомнения, вам пора, холодно подтвердил Княжко, не взглянув в ее сторону.