Да просто отпущу и все, Антон снова беззаботно махнул рукой, он уже не опасен. В Эстебанию ему путь закрыт. Высадим его здесь на острове, пусть идет куда хочет. Ну, а что мне еще с ним делать, Ник? Казнить? Знаешь, я понял теперь что ты утром говорил про «за то что» и «потому что». У меня нет причины хотеть его смерти, а убивать за прошлые делая не хочу. В тюрму посадить? Сбежать может. Охраняй его там, корми, поиЗачем нам это? Пусть сам себе на жизнь зарабатывает.
Старик с гордостью переводил взгляд с мальчика на Копейкина и обратно, будто спрашивая молча «Ну что, удовлетворен? Получил?»
Копейкин вздохнул. Старик и мальчишка положили его на обе лопатки.
Ты будешь очень хорошим королем, малыш, сказал он искренне, ия буду очень скучать.
Берегите его, обратился он к Бенедикту, обещайте мне, что будете его беречь.
Антон понял, что пришла пора прощаться. Он вылез из своего кресла, подошел к Копейкину и обнял его.
Может останешься, Ник? безнадежно спросил он дрожащим голосом.
Глаза быстро наполнились слезами, даже переполнились. Соленая влага полилась через край, чертя мокрые дорожки на чумазом лице. Антон прижался лицом к груди Кэпа и заплакал громко и горько, навзрыд, всхлипывая, подвывая и сотрясаясь от рыданий, которые он даже не пытался сдержать, всем своим худеньким телом.
Почему-то, ему совсем не было стыдно сейчас оттого, что он ревет как девчонка. Просто не до того было, чтобы стыдиться. Он прощался с другом, возможно, навсегда. Это было важнее сейчас. Важнее глупого стыда. Важнее эстебанской короны. Важнее всех корон мира.
Старик поднялся из-за стола и, деликатно кивнув Копейкину, неслышными шагами прошел к небольшой двери у бара и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Копейкин обнял мальчика, прижал его к себе и сидел так, тихонько поглаживая тяжелой ладонью по голове с торчащими во все стороны непослушными вихрами, по вздрагивающим острым плечам, по худой спине с выпирающими треугольниками лопаток
Он молчал, понимая, что говорить здесь нечего, что все, что он сказал бы кому-то другому в такой ситуации, этот мальчишка и сам понимает не хуже него. Поэтому он только крепче прижимал к себе худенькое тельце, вздрагивающее от рыданий, терпеливо ожидая когда мальчик успокоится.