Теленок дважды проблеял и поднялся на дыбы. Он начал отступать к входу, где сидел в засаде Сын. Дочь взвизгнула и сплюнула, громкий звук заполнил округу. Теленок был достаточно мал, чтобы повернуться на узком месте. Если он это сделает, она сможет заколоть его сзади. Но, вместо того чтобы повернуться или продолжить отступать, теленок застыл на месте. Дочь снова взвизгнула, и мелкое создание вздохнуло. Его глаза вращались, голова опустилась, и она почувствовала кислое зловоние пустого желудка. Зверь отупел от голода. Он бросился на Дочь. Сын увидел, что происходит, и кинулся в проход позади теленка. Как он ни спешил, времени было слишком мало. Прежде чем он приблизится, животное боднет Дочь. Ясно, что таким и было намерение теленка. Его тонкие ноги месили холодную грязь. Голова была опущена. Даже у теленка было достаточно сил, чтобы переломать ей ребра и ноги.
Дочь смотрела, как теленок приближается к ней. Она знала, что мать разворачивается и скоро будет рядом, у нее за спиной. Младший зверь был ростом ей по грудьколтун из плотного меха на плоском лбу и струйки горячего дыхания всего в нескольких шагах. Стены ущелья были слишком высоки, чтобы она могла выскочить. В этот миг Дочь почувствовала, что вокруг нее все замедлилось. Как будто воздух превратился в вязкий ил, в котором все застревало. Она успела осознать, что ее тело как будто разделено на две части. Одна половина полезла по отвесной стене, чтобы убраться с дороги. Возможно, если бы у скалы были поручни и если она будет двигаться быстро, она продолжит жить и охотиться. Другая половина осталась на месте, чтобы рискнуть и заколоть теленка спереди, затем перепрыгнуть через него, добежать до конца ущелья и оказаться в безопасности. Хотя тело было только одно, ей казалось, что она делает и то и другое одновременно. Она почти ожидала услышать еще один крик «Ароо». Звук донесся до ушей, и ее два тела снова соединились. Это был крик Большой Мамы, сигнал опасности. Девушка повернула голову, чтобы посмотреть назад. И тут она увидела зубриху. Большой зверь возвращался к ней по узкому каменному проходу.
Дочь чуяла дикую ярость, исходившую от обоих зверей. Ярость подпитывает их кровь и придает им сил. Один круп спереди или сзади легко раздавил бы ее. От удара рогом в грудь она истекла бы кровью. Большое животное было страшнее, но она вспомнила, что в камнях есть выемка, которую зимой проделал лед. Раздумье сбило с толку ее инстинкт. И Дочь побежала в сторону зубрихи. В той стороне был небольшой склон, и она надеялась взобраться на него, если успеет.
Но зубриха оказалась проворной. Она быстро приближалась, загораживая Дочери дорогу. Мысли девушки опережали ее ноги. Теперь две половины ее сознания сомкнулись воедино и направили Дочь в нужную сторону.
Она должна повернуть назад, к теленку. Нечего и думать о том, чтобы убить его, но, если спастись можно только бегством, прорываться нужно там, где заслон слабее. Дочь остановилась. Холодная густая грязь мешала найти опору, но она зарылась в нее ногами и обернулась.
Ароо. Дочь дала выход своему страху в этом глубоком, гортанном, требовательном звуке. Сейчас корова учует ее страх. И она услышала, как большой зверь с громоподобным топотом несется по узкому проходу. Она не слышала ни Крюка, ни Сына. Ее слух был открыт только шумам, касающимся ее борьбы. Ее собственное судорожное дыхание, влажное яростное пыхтение зубра, чавканье грязивсе это так оглушало, что перед глазами все расплывалось. От нее исходил едкий запах страха. А потом она почувствовала горячее дыхание зубра в проходе. Совсем рядом.
Дочь почувствовала, как все волосы на ее теле встали дыбом. Зубриха опустила голову, готовая боднуть. Морда в пене, заостренные рога по бокам массивной головы, рев, пыхтение. Бежать было некуда. Все они рано или поздно сталкивались с такой ситуацией: жизнь или смерть. На сознательное решение не было времени. Оставался инстинкт. Еще три шагаи зубр настигнет ее. Мощная голова вот-вот раздавит ей грудь. Копыта стучали, грязь летела, от огненной ярости, казалось, сгущался воздух.
Дочь видела перед глазами длинную полосу неба. Она подняла руку и прикрыла лицо. Широкая голова зубрихи наклонилась. Дочь ясно видела ее глубокий темный глаз. С морды капала слюна. Огромный круп животного присел, пригнулся, собралсяпоследний шаг перед тем, как пронзить грудь девушки.
Перед ударом зубриха дернула головой. Это означало, что Дочь исчезла из ее поля зрения. У зубра глаза расположены по бокам, чтобы замечать хищников, подкрадывающихся сзади. Он может видеть пятно позади собственного хвоста, но, как лошадь, не видит прямо перед собой. Дочь исчезла в промежутке между глазами коровы. Огромная голова была почти у ее груди. Дочь почувствовала последний тяжелый вдох на своей щеке. После этого зубриха сгорбилась и прыгнула. И только в этот миг Дочь увидела Крюка. Он прыгнул в ущелье прямо на спину коровы. Положив одну руку на ее рог и зажав второй рог в сгибе локтя, он повернул ее шею в сторону. Оба тела упали, сильно ударившись о каменную стену. Дочь оказалась отброшена назад. Она увидела копыта, рога, мех, слюну, а потом все почернело.
Розовые полоски
Много часов я провисела на телефоне, выясняя, смогу ли получить финансирование более серьезных раскопок на этом участке. Я числилась при университете, но его попечителей удалось уговорить лишь на ничтожную сумму. Она позволит оплатить мою работу, работу Энди, одного сменяющегося помощника-студента и самые необходимые инструменты. С такими ресурсами и с учетом погоды и условий труда раскопки закончатся примерно через три года. Мои внутренние часы тикали гораздо быстрее.
Затем у меня состоялся многообещающий разговор с одним из попечителей, Тимом Сполдингом из Музея древней истории в Нью-Йорке. Я встречалась с ним несколько раз, и он некоторое время следил за моей работой; он был заинтересован и сказал, что хочет обсудить проект со мной лично. Казалось, он согласен, что действовать нужно быстро. Он говорил, что музей отстал от жизни и просто почивал на прошлых лаврах. Попечителям следовало оживить учреждение, способствуя крупным открытиям. Они только что наняли нового директора, который вынашивал планы обновления и идеи сотрудничества с другими странами. Тим попросил меня прилететь и встретиться с ним на следующий день. Я с воодушевлением согласилась и сделала паузу, ожидая, что он предложит оплатить мои дорожные расходы, но в ответ получила только молчание. Я глубоко вздохнула и сказала, что приеду.
Повесив трубку, я поняла, как трудно будет выкроить время. Я собиралась заехать домой, сходить к врачу и, если все подтвердится, рассказать Саймону о своей беременности. Второй проблемой были деньги, вернее, их отсутствие. Подумав, я решила, что именно для таких обстоятельств и изобретены кредитные карты. Я позвонила Саймону и, едва он поднес телефон к уху, сказала:
Мне нужно поехать на Манхэттен.
Поехать на Манхэттен или выпить «Манхэттен»?
Может быть, встретишь меня там?
У меня занятия. Студенты не поймут, куда я делся.
У меня встреча с людьми из Музея древней истории.
Что? Похоже, вы с Энди снова перебрали коктейлей.
Может, найдешь себе замену на пару дней?
Саймон задумался.
На факультете говорят о сокращении. Лучше не надо.
Музей готов финансировать мой проект.
Тебе понадобится несколько коктейлей.
Хорошо бы ты был там, сказала я.
Мне бы хотелось.
Мне бы тоже.
Мы с Энди сидели в походных креслах, и я рассказывала ему о предстоящей встрече в музее.
Сможешь охранять пещеру, пока я в Нью-Йорке? Не пропадешь тут? Меня беспокоило, что вдруг кто-нибудь явится и предъявит претензии на драгоценные останки.
Не волнуйся, сказал Энди, неправильно истолковав беспокойство в моем голосе. Обещаю, что не буду скучать.
Его жена умерла два года назад, и иногда меня поражала глубина его горя. От его слов мне стало не по себе: я поняла, что чувства древних мертвецов мне важнее, чем чувства живых.
Ты уверен? спросила я.
Все будет в порядке.
Думал о ней?
У меня не было свободного времени, но я скучаю по ней. Понимаешь, тепло другого тела ночью Он умолк.
Не очень-то тактично, учитывая, что мы живем в одной палатке. Я попыталась выжать из него улыбку.
Я бы предпочел того, кого не тошнит каждое утро. Я слишком придирчив?
Я поцеловала его в щеку.
Не подпускай никого к пещере. Мне не хотелось, чтобы вокруг шлялись другие охотники за сокровищами.
Если кто-нибудь подойдет, оскалю зубы и зарычу.
Я обняла его.
Спасибо.
Все у тебя будет отлично. Он обнял меня в ответ и изобразил молитвенный взгляд в небеса. Пожалуйста, боже, пусть у Роуз все получится, чтобы у меня появилась отдельная палатка.
Мой самолет вылетел из Авиньона рано утром. В аэропорту я купила тест на беременность. Поход к врачу подождет. Когда самолет взлетел, я закрылась в крошечном туалете, вскрыла пакет и помочилась на войлочный наконечник палочки, которая странным образом походила на прозрачную маркерную ручку. Сев на унитаз, я закрыла глаза и медленно сосчитала до шестидесяти. Пар от синих химикатов в туалете поднимался вверх, двигатель самолета вибрировал, в соседнем туалете с шумом спустили воду, и я подумала, не смоет ли заодно и меня. Я так и представила, как меня затягивает в слив и выбрасывает в холодный воздух снаружи. Несколько мгновений я летала и парила над облаками где-то над стальными водами Атлантики пока не упала.
Я досчитала до шестидесяти, и в животе у меня екнуло. Я открыла глаза и посмотрела. Посередине палочки для беременных было небольшое пластиковое окошко с двумя яркими розовыми полосками. Почему розовый? Самый покровительственный дамский цвет. А что означают две полоски? Я поискала в коробочке инструкцию, но оказалось, я ее выбросила. Глубоко вздохнув, я сунула руку в круглое отверстие мусорного ящика. К счастью, бумажка с инструкциями была на самом верху мусорной горы. Глянув на нее, я увидела: две полоскиположительный результат. На миг я призадумалась: положительныйв смысле беременна или не беременна?
Конечно, я и так уже все знала. Ученые работают по наитию чаще, чем в этом признаются, но только твердые доказательства превращают догадку в нечто конкретное. Именно тогда, как сказал бы Энди, дерьмо становится реальным. Мои руки начали дрожать, но я не могла позволить эмоциям одержать верх. Вряд ли ребенок собирается выскочить в любой момент. Вот свяжусь с Саймоном и тогда во всем разберусь. А сейчас нужно сосредоточиться на встрече. Заставив себя встать, я выбросила тест и поправила рубашку.
Выйдя из кабинки, подумала, не заказать ли порцию бренди, и сама же засмеялась. Теперь нужно искать другие способы поддерживать силу духа.
Перед посадкой я еще раз сходила в туалет, причесалась и накрасила губы. Вскоре, мило улыбаясь, я стояла на таможенном контроле, миновав багажную ленту. В одном вопросе я была непреклонна: никогда не возить с собой больше, чем я могу нести с собой. Меня ожидал водитель с моим именем на табличке. По дороге я переобулась в туфли на низком каблуке. И правильно сделала, поняла я, следуя за провожатым: каблуки так и цокали по полированному каменному полу музея. Он повернулся и провел меня в комнату, где я с удивлением обнаружила четырех человек, сидящих по одну сторону длинного стола, перед каждымсверкающий стакан воды. Еще одно место напротив них предположительно предназначалось для меня; это выглядело так, как будто я оказалась перед линией огня. Они переговаривались между собой и встали, увидев меня. Единственным человеком, которого я узнала, был Тим Сполдинг, попечитель, с которым мы общались по телефону.
Доктор Гейл, рад видеть вас снова. Спасибо, что пришли.
Рада видеть вас, мистер Сполдинг, сказала я.
Просто Тим, пожалуйста.
Его ладонь была сухой, а пожатие крепким. Я отняла руку и украдкой взглянула на нее. Под ногтями еще была грязь. Я, конечно, оттирала ее, но не очень аккуратно. Все археологи этим страдают. Но здесь, под грандиозным арочным потолком конференц-зала музея, все наши раскопки по локоть в пыли и грязи казались такими далекими.
Тим, похоже, не обратил внимания на мои руки.
Садитесь сюда, он указал на стул по другую сторону длинного стола. Я положила на него сумку с ноутбуком. Я-то думала, мы просто будем сидеть в кабинете и разговаривать. В последний раз я была в таком устрашающем положении, когда защищала докторскую диссертацию. Теперь по коже поползли такие же мурашки, как тогда.
Доктор Гейл, я позволил себе собрать комиссию. Нам всем пришлось изменить свой график. Тим представил мне остальных. Среди них была палеоархеолог по имени Майя Патель, с которой пару лет назад я встречалась на конференции. Была и Кейтлин Альфонсо, о которой я слышала, но никогда не встречала, довольно известный приматолог. Она выглядела под стать своей профессииседоватые волосы собраны лентой в хвостик, как у Джейн Гудолл. Последний, еще не представленный мне человек стоял в стороне, пока выполнялись формальности. Он сделал твердый шаг вперед, когда Тим произнес:
А это Гай Генри.
Мужчина протянул руку. Я пожала ее и почувствовала, как мозоль на моей руке коснулась его ладони. Я слегка отпрянула и посмотрела вниз. Его большой палец лежал на моем. Кожа розовая и свежая, ногтевая лунка отшлифована и безупречно наманикюрена.
Я уловила запах лимона с оттенком чего-то пряногослишком вкусный для одеколона. Он также бросил взгляд на наши руки, по которым сразу же можно было определить, кто из нас чем занимается.
Розамунд Гейл. Я отняла ладонь.
Ваша репутация идет впереди вас.
Вы француз. Я улыбнулась, сообразив, что Тим англизировал его имя так, будто оно принадлежало инструктору по фитнесу на неполной ставке, уверяющему, что его пивное брюхоэто мышца. Но это был Ги Анри, известный парижский куратор. Я никогда не обращала особого внимания на музейную политику, но о Ги слышала даже я. Он возвел пристройку к музею в Арле, стекляшку, приделанную к старому, мрачному бетонному зданию в модернистском стиле. Благодаря этому музей занесли на карту города, и это привлекло столько туристов, сколько Арль никогда не видел, хотя влетело в копеечку. С консервативным французским правительством, скупившимся на финансирование региональных программ по искусству, Ги заключил беспрецедентную договоренность, что спонсировать строительство будет нефтяная компания. В сообществе археологов поговаривали, что это была американская модель бизнеса, первый шаг к использованию государственного учреждения в целях личной выгоды. Мои французские друзья твердо придерживались мнения, что Гиварвар, открывающий двери ногой.
Я и не сообразила, что вы были назначены в Музей древней истории, сказала я.
А вы знаете о моей работе в Арле?
Конечно.
Здесь мои полномочия почти такие же.
Пригласить спонсора, чтобы он выгравировал над дверью название своей фирмы? спросила я.
Он усмехнулся, ничуть не обидевшись.
Дорогая моя, это Нью-Йорк. Богатым здесь не нужно прятаться за фирмой. Они выгравируют свои собственные имена. Но настоящая проблема в том, что это учреждение превратилось в пыльный склеп для экспонатов. А я сделаю из него центр обучения и дискуссий. Общественность заинтересуется динамичным институтом, столь же важным, как публичные библиотеки в девятнадцатом веке.
Библиотеки финансировал Карнеги, сказала я. Из частных средств.
И видел в этом общественное благо. Мы можем стать началом следующей американской революции. Уголки губ Ги приподнялись в довольной улыбке.
Я уже представляла себе, какие ему видятся результаты. Мои теории о неандертальцах были достаточно бредовыми, чтобы привлечь необходимое Ги внимание. У него были связи, чтобы договориться о совместной работе над экспонатами, найденными на французской земле. Может, он и открывал двери ногой, но теперь приглашает меня войти.
Тима явно смутило напряжение, возникшее между мной и Ги. Хорошо это или плохо? Понимая, что пропустил некоторые подтексты нашей пикировки, он махнул рукой в сторону моего кресла.
Пожалуйста, начинайте, Роуз.
Я села, с усилием сглотнула слюну и сделала вид, будто отпила из стакана, стоявшего справа от меня. Подключая компьютер, я воспользовалась минутой тишины, чтобы собраться с мыслями. Майя Патель, как и Тим, поняла бы значение находки. Ги точно знал, что мои теории спорны, но насколько глубоко он понимает проблему? Приматологу также понадобится контекст. Ги первым нарушил молчание, сразу показав аудитории, кто здесь главный: