Ты? удивился он.
Надо поговорить, ответила я на незаданный вопрос: «Чего приперлась?». Он кивнул:
Проходи.
Вся комната от пола до потолка была забита крысиными клетками. У окна ютились письменный стол и диванчик. Крысы пищали, шуршали, грызли... Но все были чистенькие, ухоженные, и королей вроде не наблюдалось. Я прошлась вдоль ряда клетокнет, точно нет.
Зачем тебе столько? спросила я, когда обрела способность говорить. Липатов пожал плечами:
Дык, бизнес.
На «птичке», что ли, торгуешь?
Угу. Бабка сперва визжала, потом я ей объяснил коммерческую выгодудаже полюбила. Некоторых берет пожить к себе в комнату.
Я приземлилась на диванчик.
Ты о чем поговорить-то хотела? спросил он, плюхаясь рядом. И я рассказала. Все. Липатов слушал, с каждой минутой все шире разевая рот. Кажется, он хотел сказать: «Врешь», но почему-то не сказал. Когда я закончила, он почесал затылок и выдал:
Это все Он!
Я сама об этом... не догадывалась, а, скажем так, боялась догадаться. Ходила вокруг да около и не смела даже про себя сказать то, что Липатов сказал вслух. А теперь все до меня дошло. Мама раньше целыми днями парилась на кухне, и полки на нее не падали. А как только убрала крысиные запасы, обидела Их Величество... А папа? Он опрокинул на короля горячее молоко. Случайно же, е-мое! И через пять минут!.. Я вспомнила еще старичка-ветеринара, который хотел разъединить хвосты, и как продюсер подавился сухарем, и как в ночь рожденья короля кого-то зарезали в ночном клубе... А история с академиком Александринским? Бодрый был человек, бегал по утрам, пока у Их Величества не заболело ушко. Ушко заболелоакадемик при смерти, на три улицы зона тишины. Академик уже умер, а тишину не снимали, ведь ушко не прошло...
Я сама с пальца выкормила этот кошмар. Я кипятила ему молочко... Как же теперь жить?!
От него надо избавляться, буднично сказал Липатов.
На секунду в комнате наступила тишинакрысы в клетках притихли. Потом вдруг хором запищали, затрясли лапками прутья клеток. От писка зазвенело в ушах. Липатов, тормоз, еще не понял, в чем дело. Он крикнул: