Упаковка была неброской: простая коричневая бумага, никаких ленточекоднако от этого подарок, врученный в среду утром без всякого повода, не терял своей особой значимости. Как бы то ни было, Лидия распаковала его. Внутри оказалась деревянная матрешка, напоминавшая по форме арахисовую скорлупу, высотой примерно как рука Лидии от кисти до локтя, с едва заметным шовчиком посередине. Раскрашена она была по-праздничному: черные волосы, розовые щеки, желтый фартук, красные розы. Прощупав пальцами шовчик, Лидия открыла матрешку и увидела ее сестру-близняшку, только поменьше. Лидия раскрывала этих куколок снова и снова и всякий раз обнаруживала внутри уменьшенную копию предыдущей фигурки.
Это русские матрешки, сказала она.
Да. Хавьер наблюдал за ее реакцией. Но на самом деле ониэто я. Продолжай, ты не закончила.
Разняв очередную рассеченную фигуркувысотой с ее большой палец, Лидия добралась до самой маленькой сестрицы. Ярко-бирюзовая и самая красивая, она была расписана наиболее искусно. Лидия зажала фигурку между пальцами и принялась разглядывать замысловатую серебряную филигрань.
А это ты. Хавьер ударил себя кулаком в грудь. Muy dentro de mi.
Лидия заморгала, пытаясь остановить слезы, но они все равно предательски заблестели в уголках ее глаз. Мужчина истолковал их по-своему и улыбнулся еще шире:
Тебе нравится?
Очень. Спасибо!
Она шмыгнула носом и под пристальным взглядом Хавьера начала поспешно собирать матрешек обратно. Тот заметил, что Лидия не пытается соединять половинки аккуратно, чтобы нижняя часть соответствовала верхней, знак, что что-то по-настоящему пошло наперекосяк.
Что случилось, mi reina?
Покончив с матрешками, Лидия снова завернула их в коричневую бумагу и положила под прилавок рядом со своим мобильным. Разговор намечался не из легких, поэтому она решила обо всем сказать прямо.
На прошлой неделе я узнала кое-что плохое, начала Лидия.
Хавьер нахмурился и подался вперед, слушая.
Про тебя, добавила она.
Он откинулся на спинку стула и еще сильнее сдвинул брови. В воздухе надолго повисла тишина, которая затем внезапно оборвалась от звона дверного колокольчика: в магазин вошла дама средних лет. Пробивая для нее три блокнота, три дорогие ручки и поздравительную открытку, Лидия так и не смогла улыбнуться. Беспокойство Хавьера, словно темное заклятье, расползалось вокруг, трепетало у нее в груди. Мужчина сидел ссутулившись, спрятав ладони между сомкнутых колен. Когда покупательница удалилась, Лидия подошла к двери. Щелкнув замком, она перевернула табличку: «Сerrado».
Они сидели по разные стороны прилавка и изучали друг друга. Лидия пристально смотрела Хавьеру в глаза, и оба не отводили взгляда.
Наконец мужчина заговорил.
Я думал, ты знаешь. Голос его звучал натужно, хрипло.
По-прежнему глядя ему в глаза, Лидия помотала головой:
Откуда мне было знать? И как?
Глаза Хавьера за линзами очков казались даже больше обычного. Когда он вновь заговорил, его губы дрожали:
Мне кажется, почти все знают. Вот я и надеялся, что что для тебя все это просто неважно. Потому что ты знаешь, что я за человек. Видишь, какой я на самом деле.
Да, вижу, даже сейчас. Но, Хавьер, другая часть твоей личности, которая мне не известна Просто в голове не укладывается. Она ведь тоже настоящая, да?
Он наконец отвел глаза. Потом заморгал, снял очки и протер стекла полой рубашки.
Я люблю тебя, сказал он.
Я знаю.
Нет, не знаешь.
Лидия сжала губы.
Я влюблен в тебя. Влюблен.
Она лишь покачала головой.
Лидия, ты мой единственный друг. Единственный человек, которому от меня не нужно ничего, кроме искренней радости общения.
Неправда.
Правда! Когда мы не вместе, я тоскую по тебе. Ты не представляешь, какое ты приносишь мне счастье. Только ты и Марта, больше у меня никого нет. Остальноепыль. Я бы все это бросил, если бы мог.
Так бросай! Лидия хлопнула ладонью по прилавку. Бросай!
Улыбнувшись, Хавьер печально взглянул на нее:
Это не так устроено.
Все устроено так, как ты велишь! Ты же хефе!
Да. Но если я уйду, что будет дальше? Что случится с Акапулько, если я возьму и все брошу? Сколько невинных людей погибнет, пока они там будут бороться за мое место? Он поставил локти на прилавок и в отчаянии ухватил себя за волосы. Я ведь никогда не стремился к этой жизни. Все произошло само, по несчастному стечению обстоятельств.
Где-то на поверхности сознания Лидия чувствовала: так быть не может. Даже если это оказался лотерейный билет, Хавьер сам выбрал и купил его. Чтобы добиться такого положения, он наверняка совершил не одно злодеяние. Сколько их было? Какие? Какая-то смесь страха и печали помешала Лидии задать этот вопрос вслух. Она не решилась ставить под сомнение его оправдания.
Так что вот. Я оказался тут. Хавьер смотрел на нее с мольбой. Бросить не получится, Лидия, увы. Но не это определяет меня как личность.
Лидия чувствовала, как возражения лихорадочно пульсируют у нее в голове. «Разумеется, именно это определяет тебя как личность», не сказала она вслух. Сомкнув глаза, она почувствовала, как Хавьер взял ее за руку.
Пожалуйста, попробуй меня понять, сказал он.
Неделю назад, обнаружив фотографии Хавьера в папке у мужа, Лидия испытала мучительную боль. Так редко она ощущала с кем-либо настолько подлинную и глубокую связь. Одна только мысль об этой потере приносила Лидии чудовищное горе. Но вот теперь, в то время как Хавьер сидел перед ней, сжимая ее руки в своих, и все ее страхи подтвердились, стало ясно: перед нейбезжизненные останки былого чувства. Любовь, которую она испытывала к своему другу, уже начала улетучиваться. Она парила рядом, словно призрак, размытый и безжизненный, но уже не принадлежала Лидии. Ее привязанность погибла, вытекла, как вытекает кровь из трупа. Женщина сжала пальцы и почувствовала запах формалина. Хавьер с грустью пристально смотрел ей в глаза, и на стеклышках его очков она увидела брызги крови.
9
В доме Карлоса и Мередит Лидии пришлось снова встретиться со своими демонами. Горе подкарауливает в минуты бездействия. Лидия казалась себе треснувшим яйцом, но не могла понять, желток ли она, или белок, или скорлупа. Все в ней перемешалось. В последовавшие три дня они с Лукой часто оставались одни: сыновья Карлоса учились, сам он работал, а Мередит хлопотала, чтобы организовать для своих миссионеров путь домой. Семья не отказывалась от повседневных забот, как случается обычно, когда люди сталкиваются со смертью: любое изменение в привычном распорядке могло бы навлечь на них подозрение. Лидии с Лукой было необходимо сидеть тихо. А Карлос, Мередит и их сыновья продолжали жить обычной жизнью. Gracias a Dios, в комнатах мальчиков имелась неплохая библиотека, и, пока семейство занималось своими делами, Лука читал по две-три книги в день. Лидия тоже пыталась читать, но ее разум не мог удержать в себе слова. В ее мозгу не оставалось свободного пространства. Поэтому она решила, что, по крайней мере, займет чем-то руки. Она готовила разные блюда, которые им с Лукой не хотелось есть. Мыла раковины, стирала одежду, пылесосила коврыхотя все это и так было чистое. И смотрела, как Лука все больше замыкается в себе.
Минуты растягивались до бесконечности. Лука весь день проводил в одной позе, читая на диване. Поднимался он, когда требовалось взять с полки новую книгу. Каждый раз, когда он шел в туалет, Лидия пыталась уговорить его поесть. Остаток дня она сидела за стареньким компьютером в гостиной, листая заголовки новостей из Акапулько. В память о Себастьяне его коллеги написали много прочувствованных некрологов, но Лидия не могла читать все эти рассуждения. Слово héroe (герой) приводило ее в бешенство: можно подумать, ее муж сам отважно шел навстречу смерти. Господи, да он умер с кухонной лопаткой в руке. Лидия проглядывала новости в надежде выяснить какие-то подробности расследования, но, как и ожидалось, не находила ничего. В совокупности страх и коррупциянадежная защита от любого, кто мог бы собрать улики и добиться правосудия. Не будет ни доказательств, ни суда, ни обвинительного приговора. Лидия проверяла криминальную сводку в надежде, что найдет там хоть какой-то намек на дальнейшие планы «Лос-Хардинерос». Накануне днем на пляже Плайя-Орнос возле зонтиков открыли стрельбу; в результате погиб турист. Сегодня утром рядом с жилым комплексом «Лома Ларга» был обнаружен сгоревший автомобиль; в салоне находились два телаодно побольше, другое поменьше.
Лидия подвела курсор к очередной ссылке, но все-таки ей удалось закрыть новостной сайт. Допустим, Карлос поможет им добраться до Мехико, но дальше-то что? Надо было придумать какой-то план. Изучая маршруты автобусов, Лидия узнала, что в округе увеличилось число блокпостов, стали чаще пропадать люди. Гражданам настоятельно не рекомендовалось покидать черту города на личном транспорте. Власти призывали не ездить по автомагистралям в штатах Герреро, Колима и Мичоакан, за исключением самых крайних случаев. Лидия почувствовала, что на нее вот-вот обрушится новая волна отчаяния, но у нее не было времени паниковать. Ехать по дорогамточно не вариант. Даже будь у нее действительные права, Лидия ни за что не повезла бы Луку на машине. Да и автобусы не лучше. Блокпостыслишком серьезная угроза. Что же тогда оставалось? Лидия стала смотреть авиабилеты, хоть ей и не нравилось, что при покупке придется указывать имя. Теперь, когда все данные хранятся в цифровом виде, какой смысл бежать на другой конец земли, если твоя фамилия всплывет под красным флажком в какой-нибудь онлайн-базе? Без паспорта можно долететь максимум до Тихуаны, три часа сорок минут пути. Если Хавьер захочет отправить им навстречу sicario, времени ему вполне хватит. Лидия представила себе, как в зале получения багажа начинается бойня. Представила заголовки на следующий день. Междугородних пассажирских поездов в Мексике не было, но Лидия решила посмотреть хотя бы маршруты товарняка, на котором мигранты из Центральной Америки ездили в США. Они пересекали всю страну, от Чьяпаса до Чиуауа, лежа на крыше поезда, который прозвали «Ла-Бестиа» (Зверь): он вез людей навстречу всем ужасам, какие только можно вообразить. Убийства и похищения на этом пути были обычным делом, кроме того, каждый день люди погибали или получали увечья, просто падая с крыши поезда. На такое путешествие отваживались только самые нищие и отчаянные. Содрогаясь, Лидия просмотрела множество видео, фотографий и зловещих предостережений от людей с ампутированными конечностями. И решила начать сначала, еще раз подробно изучить все варианты. Автобусы, самолеты, поезда. Наверняка она что-то упустила. Наверняка есть какой-то выход. Следующие несколько часов Лидия вбивала запросы, щелкала мышкой и прокручивала текст; Лука тем временем листал страницы очередной книги.
За ужином к ним присоединилась вся семья: Карлос, Мередит и три их мальчика. Лука сидел в отцовской бейсболке, и Лидия не стала возражать, хотя Мередит сказала своему младшему: «За столом никаких головных уборов». Старший мальчик вытер с губ молочные усы и посмотрел сначала на Луку, а потом на его красную кепку.
Тебе нравится бейсбол? улыбнувшись, спросил он.
Лука лишь пожал плечами.
Он всегда был тихим ребенком. Даже года в два-три он никогда не лепетал, не бормотал себе под нос. Заговорил Лука только в четыре года, и к этому моменту Лидия уже вовсю била тревогу. Читать сыну вслух она начала задолго до того, как заподозрила какие-то проблемы, просто потому, что сама любила книги и совместное чтение. Ей нравилось думать, что Лука будет расти, слушая фразы, преисполненные красоты, пусть даже поначалу он их не понимал, что его язык будет формировать сокровищница лучшей поэзии и прозы. Так что Лидия начала с Маркеса, Толстого и сестер Бронте. Однако, по мере того как росла ее тревога, она сменила тон: теперь она читала вовсе не так, как обычные родители читают своим детям сказки, но с настойчивостью безумного человека, который надеется спасти ребенка от немоты. Когда ее страхи расцвели пышным цветом, а чтение с сыном вошло в привычку, Лидия прибегла к помощи Октавио Паса, Карлоса Фуэнтеса, Марка Твена и Росарио Кастельянос. Лидия свободно говорила по-английски (она учила его в колледже), поэтому иногда обращалась к Йейтсу, воздавая почести зеленым лугам Ирландии с мексиканским акцентом.
Когда Лука был еще младенцем, она приносила его на работу в слинге; в перерывах между обслуживанием покупателей, оформлением доставки, уборкой и расстановкой новых книг мать с сыном читали вместе. Иногда магазин подолгу пустовал, и тогда они с головой погружались в какую-нибудь историю. Когда Лука немного подрос, Лидия стала сажать его в детское кресло-качалку или на коврик, расстеленный на полу за прилавком. Вскоре мальчик уже мог ковылять по магазину самостоятельно, но, когда наступало время чтения, сам охотно садился рядом, скрестив ноги и слегка склонив голову к плечусловно бы выставляя специальный туннель для слов, которые передавала ему мать. Она пробовала самые разные книги: с картинками и без, разноцветные, тактильные, сборники стихов, альбомы с фотографиями и репродукциями картин. Детские, кулинарные, Библию. Лука осторожно проводил пальцами по глянцевым или тонким страницам, но по-прежнему молчал. Иногда Лидия читала до хрипоты, но порой одинокое эхо собственного голоса так ее угнетало, что ей хотелось все бросить. Однако в таких случаях Лука настойчиво заталкивал книгу обратно ей в руки. Раскрыв страницы, он клал книгу матери на колени.
Как-то раз, примерно за неделю до четвертого дня рождения Луки, они всей семьей ели похлебку посоле и Лидия в очередной раз сокрушалась о немоте сына. Тогда Себастьян положил свою ложку на край тарелки и стал внимательно изучать лицо мальчика. Тот внимательно изучал отца в ответ.
Может, ты не говоришь по-испански? спросил Себастьян.
Подражая ему, Лука тоже положил свою ложку на край тарелки.
Так вот оно в чем дело, да? ¿Cuál idioma hablas, mijo? Может, на английском? Может, ты американец? А, нет, знаю! Себастьян щелкнул пальцами. Ты гаитянин! Или араб? Нет, филиппинец!
Не сводя глаз с мужа, Лидия медленно моргнула, но Лука вдруг улыбнулся и тоже попытался щелкнуть пальцами. Себастьян стал его учить. Щелк-щелк-щелк. Лидия осталась наедине с собственным отчаянием. Она решила, что Себастьян тоже, должно быть, переживает, но не показывает этого в силу своего упрямого оптимизма. Доктора говорили, что с мальчиком все в порядке. Лидии хотелось кричать.
И все же она терпеливо продолжала свои занятия. Альенде, Борхес, Сервантес. Она читала и надеялась, что с помощью этих драгоценных слов преодолеет замкнутость сына. И вот однажды, когда Лидия дочитала одну скверную повесть молодого самовлюбленного писателя, Лука приподнялся и покачал головой. Потом потер руками коленки. Захлопнув книгу, Лидия положила ее на столик рядом с креслом-качалкой, где они сидели вместе с сыном. Мальчик взял книгу в руки, открыл первую страницу и сказал:
Мами, прочитай, пожалуйста, снова, но только давай придумаем более подходящий конец.
Идеально. Вот так вот запросто, словно в продолжение разговора, который они вели всю его жизнь. Лидия была так ошарашена, что чуть не отшвырнула сына в другой конец комнаты. Спихнув его с колен, она поставила мальчика на ноги, развернула к себе и уставилась на него:
Что?
Лука сжал губы.
Что ты сказал? И Лидия схватила его за плечи, пожалуй чересчур грубоиз страха, что она начинает терять рассудок. Ты заговорил! Лука! Ты ведь заговорил?
После короткой, леденящей душу паузы мальчик кивнул.
Что ты сказал? прошептала Лидия.
Я бы хотел прочитать эту книгу еще раз.
Лидия зажала его лицо в ладонях и рассмеялась сквозь слезы.
Боже мой! Лука!
Только чтобы конец был лучше.
Она прижала его к груди, стиснула изо всех сил, а потом подскочила на ноги и закружилась вместе с ним.
Повтори еще раз! Скажи что-нибудь еще!
Что же мне сказать?
Да! Именно это! Милый! Ты говоришь!
Закрыв магазин пораньше, она отвела сына домой, чтобы тот во всей красе показался отцу. Этот эпизод запомнился Лидии в таких подробностях, что она боялась доверять собственной памяти: чем дальше удалялось от нее прошлое, тем больше оно походило на сказку. Как же так получилось, что он молчал все эти годы, а потом просто взял и заговорил? Как ведущий новостей или профессор, такими сложными, красивыми предложениями? Невероятно. Лингвистическое чудо.
В течение четырех лет Лука великолепно говорил на двух языках, но теперь в бирюзовом доме Карлоса голос мальчика начал пропадать; к нему возвращалось былое безмолвие. Лидия видела, как это происходит, но ни она, ни ее сын не могли ничего с этим поделать. Поначалу тишина опустилась легкой дымкой, но вскоре затвердела, словно смола. К среде немоту Луки уже нельзя было не замечать. На прямые вопросы он отвечал лишь мимикой и жестами. Он вновь освоил технику отрешенного взгляда, и тогда Лидия почувствовала, как где-то внутри от нее откололся последний кусочек рассудка.