От чего?
Он замолкает, и мне кажется, что все уже кончилось.
Ее Наташа. Ты знаешь? Ты найди, если
Я постараюсь. Я передам, что ты ее искал.
Я искал
Что с женой? Что с Лизой? Может, ей нужна помощь?
Лиза Нет
То есть?
Я хотел сказать. Я хотел
Что. С. Лизой? требовательно спрашиваю я, понимая, что он вот-вот откинет копыта, а я так и не узнаю ничего.
Она все. Я хотел сказать. Наташе. Мамы нет. Я сам
Он замолкает. Через несколько минут прилетает «скорая», но ее врачи диагностируют только смерть. Я стою в сторонке, и на меня оглядываются люди, которые наблюдали эту сцену. Я хотел бы пообещать себе, что найду дочь Зефирова, но не стану. Какое ей до этого дело? Некоторые люди просто умирают, без всяких последствий. Разве что принося облегчение окружающим. Я стою и смотрю, как тело Зефирова уносят в карету скорой помощи. Я. Унылый бездомный пьянчуга и инвалид, почему-то болтавший с умирающим безногим калекой-пропоицей. И больше ничего.
Видимо, в контроле сборов что-то пошло не так. Иначе я объяснить такой шаг Хазана не могу.
Вечером очередного дня дверь в квартиру распахивается, и один из тех самых казахов в вечной черной пацанской куртке вносит крупный рулон плотного полиэтилена. Расстелив его по полу, он получает лист два на два метра.
Затем все тот же казах и его товарищ затаскивают в комнату и швыряют на полиэтилен бессознательное тело со связанными руками, одной вяло болтающейся ногой, замотанной головой и дополнительно заклеенным ртом. После ряда манипуляций, тело приходит в себя и начинает мычать, и тогда же в комнату заходит Алена. Почему-то с ножовкой в руке.
Вот этот гражданин решил, что он самый умный, без прелюдий объясняет Алена. И что он может почти все бабки переводить куда-то себе, а нам с вами не приносить ни шиша. Чтоб вы не сомневались, что у нас с вами все будет нормально, мы решим этот вопрос быстро.
Дальнейшая картина заставляет содрогнуться даже самых стойких и повидавших дерьма калек. Мычащему телу Алена своими собственными руками отрезает пилой руки сначала оставшуюся ногу, а затем одну руку. Море крови растекается по полиэтилену, и сравнительно небольшой лист не справляется, и кровь течет дальше на пол, но мне кажется, что так и было задумано. В момент отрезания руки, тело уже снова находится без сознания.
Вопросы есть? громко спрашивает Алена, швыряя пилу в лужу крови. Тогда ликбез закончен. Спите спокойно, дорогие товарищи.
Тело и обрубки уносят, а полиэтилен и кровь убирают позже. По всей квартиретишина. Слышно только редкий шепот.
Это ладно. Хотя бы за дело, бормочет на уровне этого шепота Володяинвалид-колясочник без ног и одной руки. Вот вчера паренька прессанули крепко. Решил пожаловаться ментам на то, что я постоянно торчу в переходе, заставил их прийти, разбираться. Они же не скажут, что их смены уже на месяц вперед проплачены. Начали темнить, отбалтываться.
И что?
Ну, там поток пошел, на переход. И паренька Славка Бурый перехватил, вроде как случайно. В общем, увезли его.
Дюлей давать?
Славка сказал, парень несговорчивый попался. Они его хотели просто на пустыре бросить. А он орал, что ментов на них натравит, и что у него знакомый в прокуратуре.
Я хочу попросить продолжения, но в горле застрял комок, и неприятное, пугающее предчувствие душит меня, заставляя задержать дыхание.
Короче, размолотили ему башку, распилили по-быстрому и закопали там же. Довоевался.
Может, прогон? предполагаю я.
Мой собсеседник только качает головой и молча ложится спать.
Мне кажется, что эта история выглядит обычной устрашающей уткойодной из тех, благодаря которым здесь все еще сидят те, кто мог бы сбежать. А вот произошедшая только что сценаэто идеальный пример для демонстрации того, какие штрафы грозят тому, кто решит кинуть контору. Заодно это помогает мне понять, что из себя представляет Алена. И Гаджи кажется, на ее фоне, просто воспитательницей детского сада. Я не знаю, что именно сделало ее такой, но из женщины и даже из человека она уже переросла в нечто иное. Нечто ужасное.
На Новочеркасской, откуда я начну сегодня смену, как назло, вместе с пресловутой Аленой, играющей привычную ей роль родственника-сопроводителя калеки, на полу сидит парень с дистрофично, неестественно тонкими ногами и слишком белой кожей, хотя и кавказскими чертами лица. Табличка рядом с ним гласит «Помогите на лечение», и рядом стоит коробка с иконой, но парень не торопится работать и голосить, а просто сидит с закрытыми глазами.
Вот скотина, спит на рабочем месте, ухмыляется Алена, оглядывается по сторонам и быстро отвешивает солидного пинка калеке.
Разумеется, это его будит, и он, едва открыв глаза, начинает стонать и плакаться, и Алена шипит ему «Еще раз увижуспишу на свалку. Поедешь за Вадиком в Осиновую Рощу», и мы идем дальше.
День выдается крайне напряженным, но никаких претензии ко мне нет, а потому никаких комментариев со стороны Алены вечером я не получаю. После аварии, первоначальной боязни побираться, избиений и окунания в дерьмо, Алена становится для меня неким олицетворением нового страха, превозмогающего все прочие.
Мне дают шанс на прогулку под присмотром Гаджи. Ему нужно в мой бывший район проживания, и сегодня Хазан оказывается в подходящем настроении, чтоб отпустить меня по моей давней просьбе.
Я добираюсь до Ульянки и выхожу за одну остановку до нужной мне. Странная, идиотская ностальгия ведет меня в места, где я жил, чтобы вспомнить то счастливое время, когда у меня было на одну ногу больше и не было пожизненной привязки к фирме Хазана.
И вот, я около своего дома. В мусорном баке, до которого я изредка доходил с пакетом уже полусгнившего мусора, копается наполовину утонувший в мусорных пакетах бомж. Когда я прохожу мимо, сзади слышится топот ног, и я оборачиваюсь и вижу, что двое других бездомныхплотно одетых в лохмотья и с лицами, больше похожими на перемороженные картофелины, нападают на ковырявшегося в пухто коллегу со словами «Ты опять что ли сюда пришел?»
У них своя жизнь, свой социум и свои традиции. Раньше я не рассматривал бомжей, как людей, вообще. Мне они казались какими-то инопланетными монстрами, гуманоидами с частично развитым речевым аппаратом. Теперь же я могу на полном серьезе сравнить себя и этих ребят. Лучше ли мне сейчас в системе поборов с населения, чем этим бомжам? Они мерзнут зимой, а у меня есть свой угол. Но они могут уйти куда угодно, сменить район, даже поменять жизнь, перекантовавшись в ночлежке, хотя никому из них эта реабилитация на хрен не нужна. Я уверен, что каждый из них оказался в этом положении не благодаря судьбе-злодейке, а из тех же примерно побуждений, что и я, когда-то сидевший на скамье в Сосновке и слушающий байки Хазана. Вот только Хазана в жизни этих бомжей нет. И Алены. И вообще всего того принуждения, которое испытываю я сейчас. Птицам я уже проиграл спор в части свободы. Значит, два-один в пользу птиц и бомжей?
Фасад дома, видимо, ремонтируют и зачищают, и сейчас его белые панели покрыты огромными толстыми трещинами. Кажется, что эта огромная пластина бетона с копошащимися внутри человечками, вот-вот развалится по линиям трещин в фасаде и рухнет прямо на меня и засыплет к чертовой матери. Но даже в этом случае, мне кажется, Алена найдет меня.
Перебирая костылями в сторону остановки, я вижу парня на коляске, двигающегося в торговый центр вместе с тремя приятелями. Я видел его раньшемодная коляска с цельными дисками на колесах; всегдакак минимум, один из друзей рядом, иногда целые компании. Я не вспоминал о нем до этого момента. Возможно, я многое сделал бы иначе, если б тогда, в ходе дикого запоя, шагая в магазин за очередными пакетом с водкой и чипсами, увидел, как чисто, неподдельно улыбается своим друзьям и подругам этот молодой парень, ставший инвалидом в самом расцвете сил, Но это всего лишь одна из вероятностей.
И вотя стою около окошка шавермы рядом с метро Ветеранов, опираясь на один костыль, и со зверским аппетитом уминаю в себя целую шаверму, после чего прошу еще двойной чизбургер. Глотаю крупные куски этого чизбургера вместе с табачным дымом проходящих мимо незнакомцев. Жирный, раздутый, с кривыми, дурно пахнущими котлетами, политыми источающей тухлую вонь смесью дрянного кетчупа и белой жижи из грязного чана, этот сэндвич кажется мне самым вкусным, насыщенным, изысканным блюдом, что мне приходилось пробовать в этой жизни. Я так и не увидел ничего особенного там, где я прожил, по сути, лучшие годы своей жизни. И если вспомнить, как я потратил эти годы и чего добился, то средняя оценка этой жизни в целом выходит не выше двух. Из десяти. И этотолько за выживание.
На корпоративной хате жутко воняет химикатами. Как оказалось, меня выгнали погулять не одного. Наиболее примерных сотрудников сегодня выводили на прогулку, а самых упоротых переводили в другую квартиру, чтоб продезинфицировать помещение. Комнату явно обливали хлоркой и чем-то еще для того, чтобы ее обитатели не передохли от отравлений и не заблевали ее до самого потолка в случае таковых.
Вечером к нам привозят на редкость болтливого мужика без рук. Он час подряд без устали донимает меня тупыми вопросами, пока не подкатывается Володя, который без обиняков дает новичку команду свалить с его места и становится в своем кресле рядом со мнойна месте Пашки, которого сегодня нет.
Как у тебя вообще вышло? интересуюсь у него, показывая на кресло.
Да, по глупости, одной рукой доставая сигарету и прикуривая в ловкой, отточенной манере, отвечает Володя. Был угонщикомв основном, недорогих машин, на разбор. На одном районе просекли. Как-то на одной работе застрял с «сигналкой», а меня уже пасли. Ну, и пацаны решили переломать мне ноги и руки. Перестарались немножко, да еще и бросили в грязи, в лесу. Не знаю, как дополз до трассы, но руки-ноги пришлось ампутрировать.
Жестко. Я-то просто в ДТП попал.
Да ладно. Я их, в каком-то смысле, понимаю. Пидорасы они только в том смысле, что в лесу кинули.
Мы с ним знакомы уже не одну неделю, а я даже не знал этой его истории. Впрочем, здесь всем плевать на трудности ближнего. А в таком случае я и сам не знаю, на чьей стороне. Вспоминается, как мы со знакомыми наказали одного умника, который повадился защелкивать на ручки машин замки и оставлять номер телефона для перевода денег за безболезненное снятие замка. Он умудрился дважды поставить замок в одном дворе, и одна из машин принадлежала моему хорошему знакомому, призвавшему меня и еще ряд людей помочь разобраться. Выследить придурка оказалось нетрудноон получил деньги переводом, но не рассчитал момент передачи ключа от замка, а дальше было дело техники. Били мы его сильно, и даже очень. Вывезли на пустырь с мешком на голове, отлупили, не снимая мешка, и даже немного придушили, но не убили, конечно. Владелец одной из машин еще и помочился ему на головуточнее, на мешок, в который она была завернута. Вспоминая то чувство восстановленной справедливости, что я испытывал во время этой казни, я вполне понимаю, за что покалечили Володю его обидчики.
Не жалеешь, что так жил?
Нет. А как иначе? Каждый зарабатывает, как может. Ну, не стану гонять машины ябудет кто-то другой. Мылюди, вообще такие твари. Если один не срет ближним, другой займет нишу. Да, и не так уж это страшноостаться без тачки. Все-таки, без ног похуже будет.
Кое-что меня насторожило не так давно в разговорах Алены и Хазана по телефону, и я решаю поинтересоваться, не в курсе ли этого Володя, у которого обычно ушки на макушке.
Знаешь, кто такой Баха? Бахти, цыган.
Слышал.
И что?
Суровый мужик. Вместо перечницы, говорят, использует баллончик «ШОК».
Ясно.
Ну да. Этим все сказано. Конечно. Ни черта мы оба не знаем.
Холодное лето какого-то года
Меня вызывает начальство. Когда я прокручиваю эту фразу в голове по дороге в соседнюю квартиру, становится жутко смешно, и я разражаюсь гоготом, едва не роняя костыль. Я давно наловчился ходить с одним костылем, и это вынуждает меня заниматься силовым спортом каждый день. Возможно, сейчас я здоровее, чем был тогда, с двумя ногами.
Когда я подхожу к Хазану, он еще говорит по телефону. Жестом он дает мне команду подождать, и я сажусь на скрипучий обветшалый стул, бережно придерживая костыль.
Слушай, я бы не стал Да ладно тебе Ах вот оно как? Так слушай меня внимательно и запоминайя делаю дела только с людьми, которых уважаю, а ты сейчас Нет, ты слушай меня Насрать вообще. Имей в видуя цену не меняю. Если у тебя проблемы со сборами или ты хочешь снова своих людей в дело пускатьпусть товар пропадет. Я их скину в бокс или в подъезд кому-нибудьне вопрос Да, я смогу. Смогу и продать кое-кому, кто просто разберет их и сольет по частям Короче, это мое последнее слово. Подумай Да ну? И кто же? Тот мальчишка, которому отрезали руки, чтоб его было легче носить, и который свалил от вас? Не говори мне о контроле качества и порядке, ага?.. Я все сказал!
Хазан нервно бросает трубку и швыряет телефон на стол.
Долбаное чмо. Возомнил о себе.
Проблемы? усмехаюсь краем рта.
Да, забей. Баха жадный стал, как сука.
Тот самый?
Ага, достает пачку «данхилла», выдает мне сигарету и потом прикуривает сам. Не, ну ты прикиньу меня на складе лежат двое младенцев, сама Алена лично доставала, под заказ. А этот урод теперь говорит, что я должен ему уступить по цене. Говорит, его сраные цыганки не справляются, денег нет, все такое.
Эм
Как будто они не справляются из-за того, что у меня дети паленые, ага? А знаешь, почему они не справляются?
Пожимаю плечами, стараясь осмыслить все то, что говорит Хазан. Я знал, что он много чем занимается, но вот эта сфера деятельности мне казалась совсем уж запредельной даже для него.
Потому что они колхозницы. Они не умеют работать, как я, как ты, как наши ребята. Не следят за детьми и потом по два-три дня сидят с трупиками, чтобы отбить вложения. В Москве одну так даже левые менты взяли с дохлятиной. Просто скот, делает длинную затяжку и машет рукой, разгоняя дым перед собой. Забудь, короче. Как сам-то?
Нормально. Работаю.
Да, забей ты на формальности. Я же помню, как ты тогда сидел в Сосновке. Тяжко было?
Ну, да. Нелегко.
Вот и я думаю. А сейчас всем тяжко. Прикурить? протягивает мне зажигалку, вроде как извиняясь за забывчивость.
Киваю и прикуриваю с высокого длинного огня бензиновой зажигалки. Хазан как-то странно на меня смотритизучающим, полным хитрости взглядом. Что-то он хочет увидеть, понять, прочувствовать во мне. И я ощущаю себя, будто под рентгеном всего тела.
«Дневник» у тебя теперь еще на три тысячи вырастает, говорит он, как бы невзначай.
Только у меня?
Ты последний, до кого дошло. Так что не серчай.
Ясно.
Такие дела. Инфляция. Планы продаж приходится растить
Продаж? Это же просто поборы.
Свихнулся вконец? грубо хохотнув, Хазан садится на стол и продолжает, глядя в экран подобранного им обратно мобильника. Конечно, мы продаем. Мы продаем гражданам их уверенность в том, что они сделали доброе дело. Продаем очищение их душ от зерен безразличия и бездуховности. Это, чтоб ты знал, очень дорогие услуги, и в церквях за это берут гораздо больше. А мы даем им то же самое за копейки. Так чтосмотри
Он рассказывает мне, сколько денег и как я должен сделать в этом месяце. Дает добро на то, чтобы начать пользоваться формой десантника, причем с наградами и показывает, собственно, на лежащий на стуле рядом комплект. Откуда он достал эту формумне не особо интересно. Наверное, в «Военторге». Вот только вид у нее довольно потрепанный.
Может, сделаем тебе протез, продолжает рассуждения Хазан. Будешь «черный» и амфетамин в Москву перевозить. Посмотрим.
А что с ними делают?
С кем? С «черным» и амфетамином?
С детьми.
Ну, ты как маленький. Это даже терпилы сейчас знают. Заливают водкой или ширяют герой и держат, как рекламный щит. Людям нравится. Ну, и стараются сделать так, чтобы дите подольше прожило, если покупное, а не просто ворованное. Дают по чуть-чуть, потом калечат с возрастомпо-разному, короче.
Угу.
Я бы не хотел больше говорить сейчас с Хазаном, но он хочет мне еще что-то сказать.
Кстати, Гаджи с тобой больше не работает, если что.
А что с ним?
Менты взяли. Не мои, левые. За «спайс». Цену заломили, так что пришлось с сокамерником договориться.
В смысле?
Нету больше Гаджика, Костян. Нету, Хазан громко смеется и хлопает меня по плечу.
Я пытаюсь улыбаться. Хотя уже не уверен, что умею.
Перед выходом на Владимирской в разгар рабочего дня я наблюдаю странную картину. Сидящего с закрытыми глазами мужика с удивительно смятым лицомтак, что невозможно понятьузбек он или ему просто вмяли череп ударом гирей. Он трижды роняет кнопочный мобильник из рук и трижды медленно, мучительно поднимает его, прежде чем отчаивается и кладет его куда-то за пазуху, откуда он все равно дважды вываливается, прежде чем мужик осознает, что поезд приехал на его остановку. И когда он начинает суетливо выбираться из вагона, мобильник снова покидает его, на этот раз заваливаясь куда-то между вагоном и перроном на рельсы, но мужик этого уже не замечает. Он очевидно поддатый. Мне хочется остановить его, хочется сказать, что его жизнь еще идет, что в ней, каким бы дебилом он ни был, есть больше, чем возможность упиваться и засыпать пьяным в метро, теряя телефон и время жизни, но я уже ничего ему не скажу. Как не скажу это никому, потому что никто не послушает.