Лето в разгаре, и я решаю посидеть немного днем снаружи, недалеко от метро на лавочке. Но спокойно отдохнуть мне дают минут десять. Странные стечения обстоятельств постоянно сводят меня с одними и теми же людьми, и это понемногу начинает бесить.
Здорово, подсаживается ко мне и протягивает руку в приветствии тот самый, рекламировавший альтернативу моей жизни высокий парень с такой же, явно поддерживаемой для имиджа короткой стрижкой. Никита.
Здорово, коль не шутишь, пожимаю в ответ руку, не считая нужным представляться.
Как самочувствие? этот вопрос ставит меня в тупик, как и присутствие со мной рядом троих человек, ни один из которых мне не симпатичен.
Мы следили за вами давно, начинает с места в карьер девица, сопровождающая Никиту и его кореша с залысинами. Мы все видели. Пойдемте с нами. Вот сейчас и есть ваш шанс.
Ребятя начинаю нервничать, потому что знаю реальный расклад, а этим троим явно кажется, что все для них вполне безопасно.
Я понимаю, что трудно. Понимаю, что страшно. Но мы уводим людей с улицы и помогаем им, Никита кладет мне руку на плечо, заставляя меня нервно дернуться. Мы все знаем, про этот бизнес. Знаем, как Вас используют. Это надо прекратить. Понимаете? Надо менять этот мир. Наше движение«Альтернатива», для того и предназначено.
Ты хоть понимаешь, о чем толкуешь? я пытаюсь злобно улыбнуться, но даже так не выходит. Ты сейчас своих ребят подставляешь. Гуляй отсюда, мой тебе совет.
Надо просто уйти, просто попробовать, пойми, гнусавит парень с залысинами и оглядывается по сторонам. Погнали.
Меня начинают уводить силой. Никита, что-то приговаривая, подхватывает меня под руку и поднимает, а его дружок забирает костыли и помогает мне сделать шаг вперед. Но я-то знаю, чем это может кончиться, и решаю, что так просто нельзя. Желание жить самому оказвыается превыше альтруизма, и я подаю сигнал дежурящему около метро ППСнику, имеющему, как я знаю, свой шкурный интерес. Его зовут Игорь. Я знаю поименно всех этих ублюдков в форме, купленных Хазаном вдоль веток метро, где я работаю. Забавно, но это оказывается полезно только в ситуации, когда я создаю проблемы тем, кто хочет мне помочь.
Дальше все происходит быстро и без моего какого-либо участия. Не знаю уж, по какой статье производят этот арест, но ментам виднее. Они скручивают обоих парней и девушку, несмотря на их крики и сопротивление, и защелкивают наручники на их руках, после чего уводят в патрульный «бобик». Вот и вся социальная ответственность. Стыдно ли мне за это? Черт с два. Не я виноват, что ко мне суются люди, которые совершенно не понимают, что и как происходит в мире вокруг них
Сегодня меня забирает с точки вместе с двумя другими нищими Алена. На трех стоящих подряд рекламных щитах, которые я вижу по дороге на квартиру, огромными буквами выведены довольно забавные фразы. Почему-то они мне очень хорошо запоминаются, и я потом весь вечер посмеиваюсь над этой комбинацией фраз, переставляя их местами и меняя слова.
«В МИРЕ, ГДЕ ПРАВИТ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО СЛУЧАЙ» на первом щите.
«СТАБИЛЬНОСТЬ ВАЖНЕЕ ГРОМКИХ ОБЕЩАНИЙ» на втором.
И на третьем«ПРЕЗЕРВАТИВЫ DUNEX»
Я на подкорке зазубрил несколько ключевых фраз, помогающих отвечать на типичные провокационные вопросы окружающих о моем состоянии и образе жизни, источнике моей инвалидности и прочих проблем.
В очередную смену, когда я прохожу мимо плотной укладки пассажиров, меня останавливает одумавшаяся женщина в белой шубе, торопливо достает из кошелька «полтинник» и передает его мне. Как только я выдаю ей штатную благодарность, сидящая напротив нее длинноносая хабалка начинает настойчиво доказывать ей, что она не права.
Зачем вы подаете? Кому вы подаете?
Женщина в белой шубе просто машет рукой и кладет кошелек обратно, но я все равно чувствую себя некомфортно, поскольку Буратино напротив не унимается.
Это же бандиты, мошенники! Как вам не стыдно?
Сегодня праздник, с легкомысленной улыбкой парирует моя благодетельница, и я на какой-то момент ощущаю себя обязанным ей моим же оправданием; не особо приятное ощущение, кстати.
Я просто не могу найти работу, решаюсь я пробубнить одну из ключевых фраз в ответ на вопрос, который не был задан.
Фраза пролетает мимо ушей обеих женщин.
Какой? не унимается Буратино.
Святой праздник. Сегодня можно.
Кажется, сама дама в белой шубе уже сомневается в правильности своего жеста, и я так и хочу поддержать ее, прокричать «Ну, давай же, пошли ее куда подальше, чтоб я ушел с чистой совестью!», но тут наступает время очередной остановки, и Буратино встает со словами «Вот сделают что-нибудь Вашим детям или Вамтогда и посмотрите» и направляется к выходу.
Я от этого не обеднею, уже куда-то в воздух произносит окончательно потерявшаяся благотворительница.
Я на какой-то момент подумываю о том, чтобы задержаться и успокоить ее, объяснить, что ничего страшного с ней не случится, но я и сам в этом не уверен, да и план на день стоит приличный, и неизвестно, сколько еще поездов мне нужно пройти.
Я просто не могу найти работу, тихо повторяю я вслух, но теперь меня уж точно никто не слушает.
Не знаю, почему мне так тяжело. Я торопливо передвигаю костыли по перрону и задумываюсь о том, насколько важен профессионализм даже в попрошайничестве. Вспоминаю слова Хазана о продажах и оказываюсь вынужден признать его правоту. Я получил оплату, но не выдал плательщику квитанциитого успокоения, которое каждый подающий хочет получить в счет этой оплаты. И теперь-то я точно понимаю, что яобычный попрошайка. И вхожу в следующий вагон.
Утром следующего дня, когда я ухожу из квартиры на смену своим ходом, навстречу мне по коридору тянут едва подающее признаки жизни тело. Даже полностью залитое кровью и превращенное в один сплошной синяк лицо выдает того самого Никитузачинщика от имени общественного движения. Я столбенею и жду, пока его протащат мимо меня в корпоративную квартиру, но сам вернуться и посмотреть, что там будет происходить, не решаюсь.
Позже я расспрошу местных и выясню, что парня тащили в санузел, чтобы привести в чувство. В квартире, где его избивали несколько часов подряд, то выводя из сознания, то возвращая обратно, давно не было воды. Таким образом, я узнал о наличии еще одной своеобразной пресс-хаты в этом же домевдобавок к той, где бедолагу Колю сожгли в кислоте. Не исключаю, что здесь было еще много квартир корпоративного толка. Может, даже весь дом по-тихому был снят или выкуплен под нужды бизнеса. Я в это никогда не совался. И вам не посоветовал бы. В какой-то степени, это оправдывает мое бездействие в то утро. Так что, альтернативы у Никиты в какой-то момент не стало. Как и у меня.
Все утро над городом стоит туман. Плотный, охлажденный, невозмутимый. Примерно в ста метрах видимость теряется, и мир превращается в сплошное белое облако. Но так легче его созерцать, как ни странно. Легче видеть это белое ничто, чем лица людей, которых я вскоре буду просить о помощи, которая мне, в общем-то, ни к чему.
Следивший за мной вчера и проверяющий мою работу на середине четвертой ветки метро новичок Махмуд, как я сегодня узнаю, тоже получил свое. Половина его лицатемно-синего цвета. Он постоянно уводит взгляд в мобильник и, как мне кажется, большую часть дня бродит за одним мной, хотя на его попечении, с недавнего времени, еще трое нищих.
На Ладожской из метро выносят мертвого, лишь накрыв ему лицо каким-то пакетом. Водитель скорой уже не торопится. Да и стал бы кто-то торопиться ради него? По форме ног, одежде и тонким, остекленевшим длинным пальцам я, кажется, узнаю того самого калеку, которого пинала на Новочеркасской Алена. Он постоянно терся на этой ветке. Жил на какой-то из корпоративных хат, как я слышал. Часто слонялся на костылях по улице, за что был бит и бит отчаянно. Посмотри на него, на этого паренька. В иных условиях он мог бы стать одним из этих телегероев, которых подняли на ноги родственники или сотрудники какого-нибудь благотворительного фонда. Но здесь надежд у него не было. От чего он умер? Разрыв селезенки? Голод? Падение под поезд?
Я видел одного придурка, прыгнувшего под поезд. В две тысячи седьмом, причем, здесь же, на Ладожской. Он выглядел здоровым и прилично одетым. И я видел, как он выбрал свободное место на платформе и прыгнул прямо на поезд, разбив стекла кабины и сделав калекой его машинистабедняге в лицо попали крупные осколки стекла. Придурок даже не загнулся сразу, а только сломал позвоночник или что-то в этом духе. Его вытащили, лишь временно остановив движение поездов на ветке. Мерзкого, конвульсирующего, с черной кровью, текущей изо рта. Он не хотел жить жизнью, в которой он, по крайней мере, мог нормально ходить и был полноценным человеком. А этот жалкий инвалид выживал до последнего и вытерпел безумные мучения, но, конечно, не справился со всем. А что ты? Ты все еще ищешь, как бы что-нибудь свистнуть у соседа или мучаешься от любовных ран или считаешь главным выбором жизни, какие туфли обуть? А вот у кривоногого калеки этих выборов не было. Просто есть последний момент полной боли жизни и полное отключение от системы. И все. И, возможно, оно и к лучшему. Иногда я и сам не понимаю, за что держусь, но тяга просто жить сильнее прочих чувств.
Вечером, в ожидании обещавшей забрать меня Алены, я захожу погреться в торговый центр рядом с метро. У лифта стоит парочкамолодая девица в шубе и седой мужик в дорогом на вид пальто. Явно, они держатся за руку по большой любви. Любви к его бабкам.
Как-то с Гришей мы разглядывали такую же парочку, сидя в шаверме и попивая слишком горячий растворимый кофе из тонких одноразовых стаканчиков. Парочка приехала в шикарный ресторан на другой стороне дороги на серебристом «мазератти».
Умеют же люди жить, усмехнулся я, намекая на контраст «мазы» и ресторана с нашими «газелью» и шавермой.
Хер в пальто и манда в шубе, вот и все, констатировал уже изрядно поддатый Гриша
Хотя бы в пальто и шубе, пожал плечами я.
Никакой разницы. Мужиккак и мы с тобой, ничем не отличается, только тщедушный. А бабану, в мехах. И че? Такая же, как моя Нинка, он задумался на пару секунд. Только у моей сиськи побольше.
И обвисшие, как уши спаниеля, а не силиконовыедодумал я тогда, но ничего ему не сказал, а только согласно кивнул.
В какой-то момент своей жизнито ли до, то ли после инвалидности, я задумался от том, что в моем окружении, в среде моих знакомых никогда не было не то, что богатыхда просто состоятельных людей. Я никогда не общался ни с кем, кто поднялся бы достаточно высоко в своем социальном статусе, чтобы позволять себе все блага жизни и не стыдиться бедности, а ещеподавать пример таким, как я. Следы грязных ботинок всех тех неудачников и откровенных придурков, что окружали меня, остались на мертвом теле того Кости, который подавал надежды в школе и мог приехать в большой город не кататься складской «шестеркой» на «газели», а учиться и строить карьеру, реализуя еще функционирующий на тот момента, может, кое-что соображающий и кое-что да понимающий, хотя и совершенно поконченный сейчас, мозг.
Деньги вообще практически перестали играть для меня значимую роль. Изначально я подсчитывал после смены, сколько денег делал за день. Но со временем мне это опротивело. Я понял, что ничего, кроме возможности продолжать жизнь, я все равно не заработаю, а попытка что-то утаить может стать роковой. Вполне возможно, я зря перестал прикидывать эти суммы. Ведь именно та цифра, которую записывал, выгребая мелочь из моей сумки, ассистент Хазана, и была значением, отпечатанным на каждом моем ценнике на завтра, и знай я эту цифру, я всегда мог бы знать, сколько стоит каждый день моей жизни. А потом мог бы и высчитать, в среднем, сколько стоит моя жизнь по дням. У каждого есть свой ценник на завтра. Только не все его знают. Не знал и я. Возможно, это и привело меня к тому месту и тем обстоятельствам, в которых я нахожусь сейчас. И к Хазану меня привело то же самое, как бы горько это ни звучало.
Капитуляция
Решиться было непросто. Отложить денег незаметно для Алены и Махмуда, продумать все шаги, набраться смелости. Я сижу на лавочке в метро и ем выданный мне в поезде сердобольной бабушкой самодельный чебурек с картошкой. Не очень вкусный. Вижу мента, болтающего с диспетчеромСпящей Тетенькой с Трубкой. Обращаться к нему за помощью, да и вообще подходить ближе, чем на пятьдесят метров, ни в коем случае нельзя. Вообще, обращаться за помощью в полицию без взятки давно стало привилегией наивных идиотов, но в моем случае все куда как серьезнее. Через какое-то время, мент уходит вглубь станции, меняя позицию, и я выбрасываю чебурек за колонну, прямо на пол станции и бегомнасколько возможно бегать с костылями, выдвигаюсь к эскалатору и поднимаюсь наверх. Времени у меня критически мало. Наверху, присмотревшись к ментам, недолго думая, сваливаю из помещения станции.
До вокзала мне придется ковылять пешком, хоть и недолго. Я улучил момент, когда мой куратор не мог за мной следить, а менты не могли ему в этом помочь, и решился на побег. Мой паспорт был якобы потерян все это время, хотя, на самом деле, я бережно хранил его у самого тела, и по нему я смогу пройти на борт любого поезда в дальнейшем, да и от ментов в другом городе смогу отмазаться. Откладывал я по таким копейкам, что моего скромного сбора хватило только на билет в Великий Новгород. Оттуда до дома путь, мягко говоря, неблизкий, и мне останется только добираться попутками, дальнобоемкак угодно, рассчитывая на жалость людей, но именно рывок за двести километров мне нужен, чтобы оторваться от преследования Хазана. Я больше не смогу работать здесь. После всего увиденного и пережитого последней каплей стало то, что сделали с Никитой. Я понимал, почему калечат и убивают тех, кто продался, как я, системе, но вот то, что на моих глазах делали с обычным гражданским, да еще и активистом, который, теоретически, мог бы раструбить налево-направо в интернете все, что узнал, выбило меня из колеи. Остатки гордости, самосознания и самолюбия ведут меня на вокзал. Я хочу просто исчезнуть в Липецке, раствориться, напроситься на помощь знакомыхчто угодно, лишь бы не появляться больше здесь, где жизнь окунула меня на самое дно, а потом добавила еще несколько ударов, чтоб я ощутил все то, что располагается еще глубже. Моя грязная, не менянная и не стиранная несколько дней одежда насквозь пропитана потом. Меня жутко лихорадит, хотя я не болен. Желудок, кажется, сейчас проскользнет через кишки и вылезет из задницы. Никогда еще за всю мою бездарно проживаемую жизнь я не был так возбужден и не окунался так глубоко в страх поражения.
Увы, на тот момент я даже не представлял, насколько бездарно продуман мой план. Тем не менее, даже сдохнуть на федеральной трассе по пути в Липецк представляло собой лучшую перспективу, чем оставаться в рабстве у Хазана, и любой вариант пути домой мне подходил.
Последнее, что я запомнил до того, как прийти в себя в лежачем положении и со связанными рукамиэто визг тормозов и тупой удар по голове. Понять, что моя попытка провалилась, я смог только сейчас, открыв глаза. И увидев над собой громилу с огромными кулачищами в черной униформе какой-то там службы.
Ну, вот я же тебе говорюэто все путинская система, Хазан, я тебе точно говорю, уверенным басом разглагольствует здоровяк.
Ну, а ты за Путина-то не голосовал? с усмешкой на лице спрашивает Хазан. Хотя бы молча, не голосуя ни за кого.
Послушайте, я все объясню Я неу меня заплетается язык, но это неважно, потому что меня все равно никто не слушает, и я не могу толком пошевелить ни рукой, ни ногой, а голова просто раскалывается от боли.
Нет, конечно, уязвлено повышает голос здоровяк. Диктатор должен уйти. Я на митинги за это ходил. Диктатор должен уйти!
Ну, ты хоть знаешь, что это значит? Что значит «диктатор»?
Громила насупливается, почесывает лоб и пожимает плечами.
Точно не знаю. Но знаю, что диктатор должен уйти. И все.
Твоя взяла, наконец обращает взгляд на меня Хазан. Ты проснулась, спящая царевна?
Я могу
Ни хера ты не можешь, Хазан наступает мне на колено целой ноги, и я сжимаю зубы изо всех сил, стараясь не заорать от боли, будто это кого-то волнует. Ты меня расстроил сильно. Злоупотребил доверием. Сейчас вот придется с этим разобраться. И разобраться радикально.
Вот это все от гнилой системы они такие, качает головой громила. Никакого порядка в работе. Менталитет рабский и пронырливый.
Кстати, это у нас Захар, бывший ОМОНовец. Познакомься. ЗахарКостя, КостяЗахар, Хазан небрежно представляет меня здоровяку, и тот усмехается.
А мне вот совершенно не до смеха. Я понимаю, что сейчас со мной что-то случится, и наиболее вероятноэто именно то, избегая чего, я и дошел до последней стадии мыслимого унижения, и вот это обиднее всего. Я дергаюсь, что-то выкрикиваю, умоляю, но ни на кого это не производит никакого эффекта. Больше всех плевать, как мне кажется, Хазануон о чем-то говорит по телефону, заодно раздавая указания паре каких-то парней. Тем временем, в ответ на мой выкрик, мне прямо в челюсть влетает массивный кулак Захара. Я, возможно, должен потерять сознание, но этого не происходит, хотя все вокруг и становится расплывчатым, тусклым, бесформенным.
Водку давай, звучит бас Захара, обращенный куда-то в сторону.
Водку? Зачем?
Мне кажется, ты засиделся на месте. Тебе нужно повышение квалификации, Костя, вроде как объясняет то, что будет происходить сейчас, Хазан. И тут я тебе помогу, чем смогу.