Назад они тоже пошли пешком и после второго квартала держались за руки. Она пригласила его зайти выпить на сон грядущий. Слово «сон» было произнесено с еле заметным ударением.
Пока он смешивал коктейль, она зажгла растопку в камине, и они сели рядом, глядя на пламя.
Стив живо помнил все ощущения этого часа, то, как в отблесках огня ее волосы отливали золотом, а на ее классический профиль ложились тени и какой пленительной казалась ее внезапная улыбка. Ему всем существом хотелось обнять ее, но он ограничился мимолетным поцелуем, когда уходил.
В субботу, если вы не заняты Он выжидающе замолчал.
Я не занята.
Так я позвоню утром.
И пока он ехал домой, ему стало ясно: неутолимый мучительный сердечный голод последних двух лет, возможно, исчезнет Если я с тобой расстанусь Не расставайся со мной, Шэрон!
Когда он вошел в дом номер 1347 на авеню Америк, было без четверти восемь. Сотрудники журнала «События» не имели обыкновения являться в редакцию спозаранку. Коридоры были безлюдны. Кивнув охраннику возле лифта, Стив поднялся на тридцать шестой этаж к себе в кабинет и позвонил домой. Трубку взяла миссис Луфтс.
О, с Нийлом все хорошо. Он как раз завтракает, а вернее, поклевывает. Нийл, это твой папа.
Привет, пап, послышался голос Нийла. Ты когда придешь домой?
В полдевятого наверняка. В пять у меня заседание. А Луфтсы все еще хотят пойти в кино, так?
Угу.
Шэрон приедет до шести, так что пусть идут.
Я знаю. Ты мне говорил. Голос Нийла ничего не выражал.
Ну, желаю тебе хорошего дня, сынок. И оденься потеплее. Сейчас сильно похолодало. А снег у вас идет?
Нет. Только пасмурно.
Ну ладно. До вечера.
Пока, пап.
Стив нахмурился. Как-то не верилось, что когда-то Нийл был жизнерадостным, солнечным ребенком. Смерть Нины изменила все. Вот если бы Нийл и Шэрон сблизились? Шэрон делала для этого все, искренне стараясь разбить его скорлупу, но Нийл не поддавался ни на дюймво всяком случае, пока.
Время. Все требовало времени. Со вздохом Стив повернулся к своему письменному столу и протянул руку за редакционной статьей, над которой работал накануне вечером.
Глава 3
Человек из номера 932 ушел из «Билтмора» в 9.30 утра. Он вышел через выход на Сорок четвертую улицу и пошел на восток в сторону Второй-авеню. Резкий жалящий снегом ветер подгонял пешеходов, заставляя их втягивать головы в плечи, повыше поднимать воротники.
Такая погода его устраивала. В такую погоду люди не замечают, что делают другие люди.
Его первой целью была лавка подержанных вещей на Второй-авеню за Тридцать четвертой улицей. Игнорируя автобусы, которые каждые несколько минут обгоняли его, он прошел четырнадцать кварталов. Прекрасная разминка, а ему следовало держать себя в форме.
Лавка была пуста, если не считать пожилой продавщицы, которая уныло читала утреннюю газету.
Что вам требуется? спросила она.
Да так. Я просто посмотрю.
Он высмотрел вешалку с женской верхней одеждой и подошел к ней. Перебирая дешевые пальто, он остановил выбор на темно-сером, широком и вроде бы достаточно длинном. Шэрон Мартин, пожалуй, выше среднего роста, решил он. Неподалеку стоял лоток с головными платками. Он взял самый большойвыцветший голубой прямоугольник.
Продавщица уложила его покупки в сумку.
Затем в военный магазин. Там было просто. В туристическом отделе он купил большой брезентовый мешок, выбрав его с большим тщанием, убедившись, что он достаточно просторен, чтобы в нем уместился мальчишка, и настолько жесткий, что снаружи невозможно будет догадаться о его содержимом, а отверстие, если затянуть шнур не очень туго, будет пропускать достаточно воздуха.
В универмаге Вулворта на Первой-авеню он купил шесть широких бинтов и два больших мотка толстой бечевки. Свои покупки он забрал в «Билтмор». Кровать в его номере была застелена, а в ванной висели чистые полотенца.
Его глаза забегали в поисках признаков, что горничная заглянула в стенной шкаф. Но его запасные башмаки стояли там точно так же, как он их оставилодин на волосок позади другого, и оба чуточку не прикасаясь к старому черному чемодану, запертому на оба замка, который был задвинут в угол.
Заперев дверь номера на задвижку, он положил пакеты с покупками на кровать. Очень осторожно он вынул чемодан и положил его в ногах кровати. Из отделения бумажника он извлек ключ и отпер чемодан.
Он тщательно проверил его содержимоефотографии, порох, будильник, провода, запалы, охотничий нож и пистолет. Убедился, что все в порядке, и снова запер чемодан.
Он вышел из номера с чемоданом и сумкой. На этот раз он спустился в вестибюль «Билтмора» к подземному проходу, который вел в верхний зал Центрального вокзала. Утренняя волна пассажиров из пригородов рассосалась, но вокзал был все равно полон людьми, спешащими на поезда и сошедшими с поездов, людьми, проходящими через него на Сорок вторую улицу или на Парк-авеню, людьми, направляющимися к магазинчикам, в рестораны быстрого обслуживания, к газетным киоскам.
Он торопливо опустился по лестнице в нижний зал и зашагал к перрону 112, куда прибывали и откуда отходили маунт-вернонские поезда. До прибытия ближайшего поезда оставалось восемнадцать минут, и там было пустынно. Быстро оглядевшись, он убедился, что никто из охранников не смотрит в его сторону, и исчез из виду, спустившись на перрон.
Перрон подковой огибал конец путей, и по ту их сторону крутой пандус уводил в недра вокзала. Он бросился к пандусу, движения его стали поспешнее, вороватее. В этой части вокзала звуки изменились, вверху залы заполнял шум приезжающих и уезжающих тысяч пассажиров. А здесь вибрировал насос, рокотали вентиляторы, по сырому полу журчали струйки воды. По туннелю под Парк-авеню бесшумно бродили тощие бездомные кошки. С поворотного круга, откуда начинали свой путь все отбывающие поезда, доносился нескончаемый глухой гул составов, набиравших скорость.
Он продолжал спускаться, пока не оказался у подножия крутой железной лесенки. Он полез вверх, бесшумно ставя ноги на железные ступеньки. Иногда сюда забредали охранники. Освещение было слабым, но все же
Вверху была маленькая площадка перед тяжелой металлической дверью. Аккуратно опустив чемодан и сумку на площадку, он нащупал в бумажнике ключ и достал его. Быстро, нервничая, вставил в скважину. Замок с неохотой уступил нажиму, и дверь распахнулась.
Внутри стоял непроницаемый мрак. Он пошарил по стене, нащупал выключатель и, прижимая его рукой, другой втащил внутрь чемодан с сумкой, а потом бесшумно закрыл дверь.
Мрак теперь стал абсолютным. Он ничего не видел. От душного запаха у него закружилась голова. Глубоко выдохнув, он попытался расслабиться и прислушался. Но звуки вокзала доносились сюда так слабо, что уловить их удавалось лишь с усилием.
Прекрасно.
Он повернул выключатель, и комнату залил мутный свет. Пыльные флюоресцентные трубки запульсировали на потолке и лупящихся стенах, отбрасывая черные тени по углам. Комната имела форму горизонтального «Г», бетонная комната с бетонными стенами, с которых свисали толстые завитушки серой отсыревшей краски. Слева от двери стояли две глубокие мойки в подтеках ржавчины от капающей из кранов воды, промывшей бороздки в толстом слое наросшей грязи. В центре помещения неровные, сбитые гвоздями доски прятали широкий цилиндр междуэтажного посудного подъемника. Узкая дверь в правом закоулке была открыта, а за ней виднелась грязная уборная.
Он знал, что бачок работает. Он побывал в этой комнате на прошлой неделе, в первый раз после двадцатилетнего перерыва, и проверил электричество и водопровод. Что-то заставило его прийти сюда, что-то напомнило ему об этой комнате, когда он начал обдумывать свой план.
К дальней стене была придвинута колченогая армейская парусиновая койка, а рядом с ней стоял перевернутый ящик из-под апельсинов. Койка и ящик его тревожили. Кто-то еще в какое-то время набрел на комнату и пожил в ней. Но пыль на койке и затхлая сырость указывали, что дверь не отворялась много месяцев, если не лет.
Сам он бывал здесь в шестнадцать лет, более половины жизни тому назад. Тогда помещение использовал «Устричный бар». Оно находилось прямо под кухней «Устричного бара», и старый обшитый досками лифт спускался сюда с пирамидами жирных тарелок, которые надо было вымыть в глубоких мойках, вытереть и отослать наверх.
Много лет назад кухню «Устричного бара» переоборудовали и установили в ней посудомоечные машины. А это помещение заперли. И к лучшему. Кто бы согласился работать в этой вонючей дыре?
Но для кой-какой цели она вполне годилась.
Обдумывая, где припрятать сына Питерсона до получения выкупа, он вспомнил про эту комнату. Осмотрел ее и убедился, как замечательно она подходит для его плана. Пока он работал тут руками, распухшими от моющих средств, горячей воды и тяжелых мокрых полотенец, вверху на вокзале хорошо одетые люди торопились на поезд, чтобы вернуться к своим дорогим домам и машинам, или сидели в ресторане, пожирая креветок, мидий, устриц, окуней и зубаток, объедки которых он соскребал с тарелокжрали, а про него и думать не думали.
Ну так он заставит всех в Центральном вокзале, в Нью-Йорке, во всем мире заметить его существование. После среды они о нем уже не позабудут.
Проникнуть в комнату было просто. Восковой отпечаток скважины заржавевшего замкаи он изготовил ключ. И теперь мог приходить и уходить, когда хотел.
А сегодня вечером здесь с ним будут Шэрон Мартин и мальчишка. Центральный вокзал. Самый людный железнодорожный вокзал в мире. Лучшее место, чтобы прятать людей.
Он громко захохотал. Здесь он мог позволить себе посмеяться. Он ощущал ясность и блеск своих мыслей, бодрящую энергию. Лупящаяся краска, провисшая койка, капающие краны и треснувшие доски возбуждали его.
Тут он был властителем, стратегом. Он устроит так, чтобы получить деньги. Он навсегда закроет эти глаза. Хватит им ему сниться! Он просто не выдержит. А теперь к тому же они обернулись реальной опасностью.
Среда. До одиннадцати тридцати в среду утром оставалось ровно сорок восемь часов. Он будет лететь на самолете в Аризону, где его никто не знает. В Карли оставаться опасно. Слишком много вопросов там задают.
Но вдалеке с деньгами без преследующих глаз и если Шэрон Мартин в него влюблена, он возьмет ее с собой.
Он оттащил чемодан мимо койки и осторожно положил его на пол нижней стороной. Открыл, достал миниатюрный кассетный магнитофон и фотокамеру и положил их в левый карман своего бесформенного коричневого пальто. Охотничий нож и пистолет отправились в правый карман. Толстая материя над глубокими карманами совсем не оттопырилась.
Он взял сумку и аккуратно разложил ее содержимое на койке. Пальто, платок, бечевку, пластырь и бинты он сунул в брезентовый мешок. Под конец он извлек свернутые в трубку фотографии размерами с афишу, разгладил их, закатал в обратную сторону, чтобы они не скручивались, разложил и долго на них смотрел. Его узкие губы растянулись в задумчивой улыбке, навеянной воспоминаниями.
Первые три он аккуратно приклеил к стене липкой лентой. Четвертую после еще одного долгого взгляда медленно свернул.
Пока еще рано, решил он.
А время шло. Он выключил свет и только тогда чуть приоткрыл дверь. Вслушался, но вокруг все было тихо.
Выскользнув наружу, он бесшумно спустился по металлическим ступенькам и торопливо прошел мимо вибрирующего генератора, погромыхивающих вентиляторов и зияющего туннеля вверх по пандусу, по изогнутому перрону на Маунт-Вернон, вверх по ступенькам в нижний зал Центрального вокзала, где стал частью людского потокаширокогрудый мужчина под сорок лет с мускулистой фигурой, прямой осанкой, обветренным опухшим скуластым лицом. Узкие губы были крепко сжаты, тяжелые веки полуприкрывали почти бесцветные глаза, которые быстро косились по сторонам.
С билетом в руке он поспешил к дверям в верхнем зале, выходившим на перрон, откуда отправлялся поезд в Карли, штат Коннектикут.
Глава 4
Нийл стоял на углу, ожидая школьного автобуса. Он знал, что миссис Луфтс следит за ним из окна. Его это злило. За другими ребятами матери не следили, как миссис Луфтс за ним. Будто он детсадовец, а не первоклассник!
Если шел дождь, его заставляли ждать автобуса в доме. И он тоже злился. Будто он девчонка. Он пытался объяснить это отцу, но папа ничего не понял, а сказал только, что Нийлу нужен особый присмотр из-за приступов астмы, которые у него бывают.
Сэнди Паркер учился в четвертом классе. Жил он на соседней улице, но автобуса ждал на этой остановке. И всегда садился рядом с Нийлом, а Нийл этого не хотел. Сэнди всегда заговаривал о том, о чем Нийл говорить не хотел.
В ту секунду, когда автобус выехал из-за угла, пыхтя, подбежал Сэнди, прижимая к груди выскальзывающие из рук учебники. Нийл попробовал пробраться к свободному месту сзади, но Сэнди сказал:
Сюда, Нийл, вот же два сиденья рядом!
В автобусе стоял шум. Все ребята перекрикивали друг друга. Сэнди не кричал, но слышно было каждое его слово до единого.
Сэнди распирало возбуждение. Они не успели сесть, а он уже начал:
Мы видели твоего отца в «Сегодня», когда завтракали.
Папу? Нийл мотнул головой. Ты меня разыгрываешь.
Вот и нет. И еще выступала та дама, я ее у тебя видел. Шэрон Мартин. Они спорили.
Почему? Нийл пожалел, что спросил. Ему всегда казалось, что Сэнди лучше не верить.
Потому что она не верит, что плохих людей надо убивать, а твой отец верит. Мой папка сказал, что твой папка говорит верно. Он сказал, что парня, который убил твою мать, надо поджарить. И Сэнди повторил с ударением:Поджарить!
Нийл отвернулся к окну и прижал лоб к прохладному стеклу. Снаружи все было серым и начал сыпать снег. Лучше бы уже настал вечер. И лучше бы папа пришел домой вчера вечером. Он не любил оставаться только с Луфтсами. Они были с ним ласковыми, но много спорили между собой, и мистер Луфтс уходил в пивную, а миссис Луфтс очень сердилась, хотя и старалась ему этого не показывать.
А ты разве не рад, что в среду Рональда Томпсона убьют? приставал Сэнди.
Нет ну я про это не думаю, тихонько сказал Нийл.
Это была неправда. Он очень много об этом думал. И сны про это видел: всегда один и тот же сон про тот вечер. Он играл с поездами у себя в комнате. А мамочка на кухне разбирала покупки. За окнами только-только начинало темнеть. Один поезд у него сошел с рельсов, и он выключил ток.
И вот тут услышал непонятный звук, вроде крика, только тихого. И побежал вниз. В комнате было совсем темно, но он увидел ее. Мамочку. Ее руки старались оттолкнуть кого-то, и она очень страшно хрипела. Какой-то человек закручивал что-то на ее шее.
Нийл остановился на площадке лестницы. Он хотел помочь ей, но не мог сдвинуться с места. Он хотел закричать, позвать на помощь, но голос его не слушался. И он начал дышать, как мамочка, как-то странно, побулькивая. Человек услышал, обернулся и дал мамочке упасть.
И Нийл тоже падал. Он чувствовал, как падает. А потом в комнате стало светлее. Мамочка лежала на полу. Язык у нее торчал изо рта, лицо было синее, глаза выпучились. Человек стоял возле нее на коленях, его руки были у нее на горле. Он поднял голову, увидел Нийла и убежал, но Нийл ясно разглядел его лицо. Потное, испуганное.
Нийлу пришлось все про это рассказать полицейским и указать в суде на этого человека. Потом папа сказал: «Постарайся забыть, Нийл. Вспоминай только, как нам было хорошо и весело с мамочкой». Но он не смог забыть, и все время видел это во сне, и просыпался от астмы.
А теперь папа, может быть, женится на Шэрон. Сэнди сказал ему, будто все говорят, что его папка, наверное, снова женится. Сэнди сказал, что чужие дети никому не нужны. Особенно которые то и дело болеют.
Мистер и миссис Луфтс все время говорили о том, что переедут во Флориду. А что, если папа отдаст его Луфтсам, когда женится на Шэрон? Ну, может быть, все-таки нет. Он тоскливо уставился в окно и так задумался, что Сэнди пришлось ткнуть его в бок, когда автобус остановился перед их школой.
Глава 5
Взвизгнув тормозами, такси остановилось у здания «Ньюс-Диспетч», на Восточной Сорок второй улице. Шэрон порылась в сумочке, выудила два доллара и заплатила шоферу.
Снег перестал падать, но температура опускалась все ниже, и тротуар был скользким.
Она пошла прямо в отдел новостей, где уже кипела подготовка дневного номера. В ее ячейке лежала записка, приглашающая ее немедленно зайти к редактору.
Встревоженная настоятельностью тона, она почти побежала через шумный зал. Он сидел один в своем маленьком загроможденном кабинете.