Забавно.
Но в то же время и подозрительно. Густые усы Толли казались ей настоящими. Однако снимки уверенно доказывали, что это фальшивка, маскировка.
С чего бы это никому не известному профессору с другого конца света маскироваться в таком месте, где он и без того является иностранцем, до которого никому нет дела?
Разве что ему необходимо остаться неузнанным, потому что не такой уж он неизвестный. По всей вероятности, мы имеем дело с приезжим, которого могут узнать, но который предпочел бы находиться в Лурде инкогнито.
Интрига нарастала со скоростью одна миля в минуту, как говаривала сама Жизель, употребляя полюбившееся ей выражение, вывезенное из Америки. Ее любопытство обострилось до предела.
Какого черта этот профессор боится быть узнанным в Лурде? Опасается столкнуться со старой французской подружкой, которая может находиться здесь же? Или пытается улизнуть от местного кредитора, которому задолжал за прежние развлечения, оказавшиеся не по карману? Или
Не исключено, что этот человек никакой не Сэмюэл Толли. Может быть, имя его точно такая же подделка, как и усы. Что, если он какое-то другое, более значительное лицо, которому вовсе не надо, чтобы его засекли в Лурде?
Какая-то важная шишка?
Жизель отбросила вторую и третью фотографии, сосредоточив все внимание на первой, где Толли получился безусым. Пожилой мужчина со своим собственным лицомреальным, неприкрытым. Жизель поднесла фото к самому носу и прищурила глаза. Это лицо имело явно славянские черты. В мире насчитываются тысячи важных лиц, а ей были известны лишь немногие, в основном из мира шоу-бизнеса и политики, да еще кое-какие из тех, что мелькают в ежедневных газетах. И все же в этой фотографии человека, который называл себя Толли и носил накладные усы, было что-то знакомое.
Где-то она его раньше видела.
Да, явно славянская внешность. Плюс характерная верхняя губа, которую теперь можно было рассмотреть во всех подробностях. Бородавка на этой губе. Славянская внешность вовсе не удивительна у американца русского происхождения, который преподает русский язык в Колумбийском университете. И все-таки вполне возможно, что он не тот, за кого себя выдает
Жизель заморгала. А если он русский, настоящий русский?
И тут ее словно громом ударило. Она узнала его!
Она точно видела этого мужчину или его двойника. В том числе в газетах! Жизель постаралась восстановить в памяти недавнее прошлое, месяцы, проведенные в ООН. Да, именно там встретилось ей это лицо с бородавкой. Ее любовник Шарль Сарра повел ее как-то на прием в ООН, и она увидела там этого великого человека, испытав восторг и благоговение от близости к нему. А не далее как позавчера она видела его фото на первой полосе «Фигаро».
Жизель начала быстро перебирать кипу непрочитанных газетных номеров. Ага, позавчерашний выпуск, первая страница. Вот он, перед ней! Один из трех кандидатов, которых прочат в преемники больному председателю правительства Советского Союза. То же самое лицо, что и на цветной фотографии, сделанной у грота.
Сергей Тиханов, министр иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик.
Нет, это невероятно, просто невероятно! Но тем не менее очень похоже на правду. Должна же она верить собственным глазам.
Жизель быстро положила обе фотографии рядом: одну из парижской газеты и другую, сделанную накануне ею самой рядом с гротом. Еще раз сравнила оба снимка.
Сомнений быть не могло: на снимках запечатлен один и тот же человек. Сэмюэл Толли с фальшивыми усамиэто не кто иной, как знаменитый и могущественный Сергей Тиханов.
Господи Иисусе, подумать только!
Ее аналитический разум лихорадочно перебирал возможные объяснения. Напрашивался один логический вывод.
Тот, кто должен взять на себя руководство Советским Союзом, болен. Представляясь в качестве американца Толли, он сам признавался, что болеет. Перед ним открывалась высшая должность в России. Но его подтачивала болезнь, и врачи, должно быть, не слишком обнадеживали его. А потому он искал исцеления любым путем. Между тем в последние недели газетные заголовки только и кричали о Лурде. Отчаявшись, министр решился на поездку в Лурд. Однако, будучи одним из руководителей крупнейшей атеистической державы в мире, он не мог допустить огласки столь идеалистического и эксцентричного поступка со своей стороны, как попытка выпросить исцеление у Девы Марии в наиболее уважаемой католической святыне. Таким образом, ему пришлось приехать сюда, изменив имя и внешность.
Жизель откинулась на спинку стула, потрясенная масштабами своего открытия.
А вдруг это и в самом деле так?
Открытие тянуло на крупную премию, но должно было соответствовать истине. Его необходимо было проверить и подтвердить. Здесь недопустима ошибка. Единственным свидетельством было очень четкое фото Толли-Тиханова, снятое возле пещеры. Этот человек поразительно напоминал главу советского МИД, которого ей довелось мельком видеть на приеме в ООН. Но память могла подвести ее, поскольку память не в состоянии удержать все детали. Была еще, конечно, фотография в газетечеткая, но не в достаточной мере, воспроизведенная по дешевой полиграфической технологии.
Какие еще нужны доказательства?
Прежде всего фотография лучшего качества, более четкая, чем в газете. Необходим качественный отпечаток, который она могла бы смело сопоставить с безусловно четким снимком, сделанным ею у грота.
И еще одно. Надо получить неопровержимое свидетельство того, что имя Толливыдуманное, что оно на деле не принадлежит ему и является такой же маскировкой, как и накладные усы. Если удастся доказать, что Толли на самом деле никакой не Толли, и раздобыть более достоверную фотографию Тиханова, которая подтвердила бы, что у грота находился именно он, то сомнений больше не останется. И она сможет разоблачить того, кто всеми силами хотел бы избежать разоблачения. Это был бы действительно крупный улов, крупнейший за всю ее молодую жизнь.
Но сначалаулики.
Жизель стала обдумывать следующий шаг, вернее, два шага, которые ей предстоит предпринять. Ей хватило нескольких секунд, чтобы понять, что именно нужно сделать.
Первоеболее надежная фотография министра Тиханова. Как только у нее будет это свидетельство, можно переходить ко второму этапу. А первый этапполучение более качественного снимканевозможен без помощи со стороны. По всей видимости, со стороны какого-нибудь фотоагентства или отдела фотохроники какой-то газеты. С этим возникали проблемы. Никакого фотоагентства в Лурде не было и в помине, а местная газета была слишком мала и провинциальна, чтобы иметь в своем досье раздел с портретами советского министра иностранных дел. Такую папку может вести только газета в каком-нибудь крупном городе вроде Марселя, Лиона или Парижа. Вот если бы удалось связаться с одной из таких газет И ее тут же осенило, как это можно организовать.
С этим ей поможет закадычная подругаМишель Демайо, начальница пресс-бюро святилища.
Жизель посмотрела на часы. Времени сбегать в пресс-отдел и поболтать с Мишель уже не оставалось. Тогда бы она точно не успела в город к началу тура. Но кто сказал, что нужна личная встреча с подругой? Достаточно поговорить по телефону. Решительно отодвинув в сторону тарелку с недоеденным салатом, Жизель побежала в гостиную и отыскала красно-белый телефонный справочник, озаглавленный «Верхние Пиренеи». Эта книга содержала телефонные номера Лурда и Тарба. Найдя там телефон пресс-бюро святилища, девушка подсела к аппарату и набрала номер.
Ей ответил незнакомый женский голос.
Мишель Демайо на месте?осведомилась Жизель.
Выходит в эту секунду за дверь. У нее обед начинается. Постараюсь ее перехватить.
Будьте так добры! Скажите ей, что звонит Жизель Дюпре.
Жизель в напряжении прижимала трубку к уху. У нее отлегло от сердца, когда она услышала знакомый голос.
Привет, Мишель! Это Жизель. Не хочу отрывать тебя от обеда, но мне действительно нужно от тебя одно одолжение.
Всегда пожалуйста. А какое?
Мне нужны снимки министра иностранных дел Советского Союза. Ну, знаешь, Сергея Тиханова. Как можно скорее.
Зачем они тебе?
Потому что Потому что когда я была в ООНпомнишь?я там с ним как-то встретилась. И один маленький журнальчик просит меня написать о нем заметку. Но у них нет его фотографии, а без фотографии они у меня заметку не возьмут. Вот я и подумала, не приезжает ли к тебе в Лурд сегодня-завтра кто-нибудь из прессы. Кто-то, кого ты могла бы попросить прихватить с собой несколько фоток Тиханова. Тебе никто на ум не приходит?
Видишь ли, сюда уже почти все съехалисьждут Новоявления. Но кто-то еще может приехать. Погоди, дай проверю.
Мишель молчала полминуты, а потом снова взяла трубку.
Проверила. Может, тебе и повезет. Приезжает тут один вечером из Парижафотокор «Пари матч». Будет делать целый разворот о том, что здесь происходит. Собирается рыскать тут, чтобы сфотографировать того, кто узрит Деву Марию, если, конечно, кто-нибудь сподобится. Я могу позвонить ему в «Пари матч», вдруг еще застану. Значит, тебе нужна фотография Сергея Тиханова?
Да, четкий глянцевый портрет из их досье. Я заплачу. А если у них окажется пара снимков, то будет еще лучше. Можешь мне позже отзвонить? Я сейчас по этому номеру.
Она продиктовала телефонный номер Доминик.
Ладно, Жизель, договорились. Звоню в Париж сию же секунду. Если в ближайшие пять минут у меня не получится, дам тебе знать. А если он сможет привезти тебе снимки, то перезванивать не буду. В таком случае просто знай: получишь их сегодня вечером. Заберешь их в пресс-бюро примерно в восемь вечера. Ну как?
Супер! Мишель, ты лапочка. Спасибо тебе миллион раз!
Она положила трубку, а в голове все звенело: «Миллион, миллион» Бог знает, сколько это действительно стоит, если окажется правдой.
Жизель сидела у телефона, изо всех сил надеясь, что он не зазвонит. Прождала пять минут, шесть, семь, десять. Звонка не было.
Это означало, что ее подруга дозвонилась до «Пари матч». И сегодня вечером фотографии Тиханова будут у нее в руках.
Итак, первый этап идет полным ходом.
Затем этап номер два: выяснить, действительно ли Толлиэто Сэмюэл Толли, профессор отделения лингвистики Колумбийского университета. Жизель отлично представляла себе, как достигнет этой цели. Ее старый американский дружок Рой Цимборг был выпускником Колумбийского университета. Она бросила взгляд на часы, стоящие на каминной полке. Звонить в Нью-Йорк уже некогда. Надо бежать на работу. К тому же совершенно негуманно будить Цимборга в столь ранний час по нью-йоркскому времени. Лучше звякнуть ему позже, может быть, в полночь, когда в Нью-Йорке будет шесть вечера, а в ее распоряжение поступит фото из архива «Пари матч». Она к тому моменту уже успеет удостовериться, тот ли самый это человек, которого она поймала в свой любительский кадр у грота.
Жизель сидела очень тихо, с мечтательной улыбкой на лице.
Воистину, в Лурде свершалось чудо. Чудо, которое касалось только ее.
К вечеру она сумеет обеспечить себе билет и пропуск в Организацию Объединенных Наций. Она не думала об этом как о шантаже. Ей просто повезло. И повезло вполне заслуженно.
11
17 АВГУСТА
Они вышли с парковки на Лурдской улице в Невере, где оставили свой арендованный «пежо», и двинулись в гору, к женскому монастырю Святого Жильдара, туда, где окончила свой земной путь Бернадетта.
Ранним утром Лиз Финч и Аманда Спенсер вылетели рейсом «Эр Интер» из Лурда в Париж, взяли напрокат машину и выехали в Невер. Дорога заняла три часа.
Шагая под палящим полуденным солнцем, Аманда заговорила с сомнением в голосе:
Думаешь, из этого что-нибудь получится? Может, мы гоняемся за призраком?
Лиз пожала плечами:
В таком деле ничего наперед не известно. В моей работе нельзя пренебрегать никаким шансом. Роешь землю и мечтаешь, что вот-вот блеснет золото. Надеюсь, нам не придется здесь столкнуться с какой-нибудь сволочной личностью вроде отца Кайю. А вот найти кое-что стоящее мы можем.
Они добрели до монастырской стены высотой около двух с половиной метров. Ворота в монастырь были распахнуты. В них стояла крохотная монашка средних лет в серой накидке и короткой юбке, явно поджидавшая гостей. Брови у нее были широкие и гладкие, цвет лицанежно-персиковый. Темные глаза светились умом, а улыбка подкупала мягкостью.
Мисс Лиз Финч? Мисс Аманда Спенсер? Наверное, вы и есть те самые американки, которых мы ждем?
Угадали, ответила Лиз.
А я сестра Франческа
Которая говорит на отличном английском, добавила Лиз.
Хотелось бы надеяться, усмехнулась монахиня, коль скоро отец у меня американец, а мать француженка. Что ж, добро пожаловать в монастырь Святого Жильдара. Она выдержала секундную паузу. Насколько я понимаю, вы, мисс Финч, пишете статью о святой Бернадетте, а мисс Спенсер вам помогает. Рады и мы помочь, чем можем. Вы только скажите, о чем хотели бы узнать. Вам, конечно, уже известно, что монастырь Святого Жильдара стал для святой Бернадетты последним земным пристанищем. Может быть, сначала я проведу вас по монастырю?
Было бы замечательно, согласилась Лиз. Мы с мисс Спенсер хотим увидеть все, что имеет отношение к Бернадетте. А после нам хотелось бы порасспросить вас немного о том о сем.
Надеюсь, что смогу ответить на ваши вопросы, сказала сестра Франческа. Но начнем с небольшой экскурсии.
Монахиня повела их вдоль длинного ряда бледно-лиловых цветов и через некоторое время замедлила шаг.
La Grotte de Lourdes,объявила сестра Франческа.
К удивлению Аманды, они оказались у копии грота в Лурде. Копия была меньше оригинала, но и совсем уж миниатюрной ее никто бы не назвал. Здешняя пещера была вырыта в склоне, который уходил вверх.
Для богослужений на открытом воздухе, пояснила монашка.
Только теперь до Аманды дошло, что за их спиной выстроились ряды скамеек, с которых как раз в этот момент поднималась толпа паломников и направлялась к боковому выходу.
Это немецкое паломничество из Кельна и Дортмунда, пустилась в разъяснения благочестивая сестра. Всего около четырехсот странников. Они только что завершили службу и пойдут сейчас через бульвар Виктора Гюго в «Приют пилигрима»наше общежитие для приезжих. Паломники здесь переночуют, а потом уже отправятся в сам Лурд.
Аманда снова внимательно присмотрелась к копии грота. Чуть выше и правее ее в нише стояла статуя Девы Марии в голубом и белом цвете.
Табличка под статуей, продолжила сестра Франческа, гласит, что этот небольшой камень является подлинным обломком скалы из грота Массабьель в Лурде. Теперь позвольте показать вам нашу монастырскую церковь и саму святую Бернадетту.
Проследовав через площадку, она сделала Аманде и Лиз знак идти за ней в боковую церковную дверь, рядом с которой возвышалась большая статуя Богородицы из мрамора.
Внутри монастырской церкви, идя по центральному проходу между рядами скамей, сестра Франческа понизила голос:
Эта церковь была построена в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. Дважды перестраивалась, в последний раз в тысяча девятьсот семьдесят втором году. Белый алтарь сделан из бетона.
Церковное убранство выглядело современно. У Аманды возникло чувство, будто она здесь уже бывала. Ей довелось посетить по меньшей мере сотню церквей в Европе, и все они были на одно лицо. Высоко над алтаремсводчатый потолок и окна с разноцветными стеклами. Позади алтаряраспятие: бронзовый Иисус на кресте из светлого дерева. Справа и слеваряды скамей из дуба и древесины грецкого ореха. На скамьях немногочисленные верующие, погруженные в молчаливую молитву или раздумья.
Лиз и Аманда подошли к двум ступенькам, ведущим к алтарю, и остановились вместе со своим экскурсоводом. Голос сестры Франчески стал еще тише:
После явлений Девы Бернадетта не могла найти себе места, не знала, как ей жить дальше. Да, она ходила в школу, подрабатывала няней, чтобы помочь родителям деньгами, но при этом была объектом постоянного внимания со стороны соседей и приезжих, которые потекли в Лурд бесконечным потоком. Она не могла побыть наедине с собой, ежедневно к ней лезли с расспросами все кому не лень. К тысяча восемьсот шестьдесят третьему году ее наставники решили, что у Бернадетты есть призвание, и предложили ей вступить в какой-нибудь святой монашеский орден.
Может быть, служители церкви попросту хотели убрать ее с глаз долой?задала Лиз провокационный вопрос. К тому времени она начала превращаться в живую легенду, но не всегда вела себя подобающим образом. Как я слышала, она была довольно упряма, не очень-то соблюдала дисциплину, любила устраивать розыгрыши и питала слабость к нарядам. Вот, наверное, отцы церкви и решили упрятать ее куда подальше. А женский монастырь для такого деласамое лучшее место.
В обстановке церковного благолепия высказывание Лиз прозвучало довольно резко, и Аманда со страхом подумала о том, как отреагирует на это их провожатая. Однако реакция сестры Франчески была на удивление сдержанной.
Кое-что из того, что вы сказали, вполне может быть правдой, согласилась она. Но вообще-то многие монастыри видели в ней ценное приобретение и хотели завлечь ее к себе, хотя и с некоторыми оговорками, поскольку здоровье у нее было очень слабое, а ее известность могла нарушить размеренный ход монастырской жизни. Ее наперебой зазывали к себе кармелитки и бернардинки. Но она отвергла приглашение бернардинок, потому что сочла нелепыми их головные уборы. Остановив выбор на ордене в Невере, она заметила: «Я отправляюсь в Невер, потому что они не заманивали меня». Мэр Лурда хотел, чтобы она стала портнихой, но Бернадетта заявила ему, что уж лучше станет монахиней. Четвертого июля тысяча восемьсот шестьдесят шестого года, в возрасте двадцати двух лет, она навсегда покинула Лурд, в первый и последний раз в жизни села на поезд, приехала в Невер и вступила в орден. Она оставалась здесь до самой кончины, которая настигла ее шестнадцатого апреля тысяча восемьсот семьдесят девятого года в возрасте тридцати пяти лет. А к лику святых ее причислили в тысяча девятьсот тридцать третьем году.
Монашка ненадолго умолкла, улыбнулась и продолжила:
Теперь мы можем взглянуть на саму святую Бернадетту. Она покоится в часовне у алтаря.
Послушно следуя за двумя женщинами, Аманда не знала толком, чего ожидать.
Они стояли перед часовенкой, которая, по сути, представляла собой узкий альков, почти стерильный в своей простоте. Готический свод потолка, темно-синее стекло высоких окон. Три стены часовни были сложены из серого камня, а в центре ее стоял большой стеклянный гроб, отделанный золотом. В нем лежало тело молодой женщиныто, ради чего они сюда приехали.
Бернадетта, прошептала монашка.
Какая-то неведомая сила притягивала Аманду к этому гробу. Подойдя к низкой ограде, обрамлявшей часовню, она почувствовала боевой настрой, будто готовилась лицом к лицу столкнуться с другой женщинойтой, которая встала между нею и Кеном, разрушая планы их совместной жизни. Однако теперь, опередив Лиз и сестру Франческу в стремлении ближе рассмотреть гроб, Аманда обнаружила, что гнев ее куда-то ушел. Ее охватило чувство благоговения перед этой молодой женщиной, которая в день своей кончины была чуть старше Аманды. Неграмотная крестьянская девушка достигла подлинного величия в своей неколебимой вере.
Гроб со стеклянными боками, оправленный в золото, выглядел роскошно. Он покоился на резной подставке из тяжелого дуба. Такова была усыпальница Бернадетты, которая лежала в черно-белых одеяниях своего монашеского ордена. Ее глаза были навеки закрыты, руки сложены на груди, словно в молитве. Она казалась спящей, умиротворенно отдыхающей после долгого, трудного дня.
Это и есть Бернадетта?тихо спросила Аманда, когда Лиз и сестра Франческа подошли к ней.
Да. Блаженная святая Бернадетта, сказала монахиня. Только лицо и рукине ее.
Лицо и руки?удивилась Аманда.
По правде говоря, это восковые слепки ее лица и рук, сделанные после третьей, и последней, эксгумации.
Так вот почему она выглядит столь безупречно,догадалась Лиз.
Должна вам кое-что пояснить, произнесла сестра Франческа. Смерть Бернадетта встретила в плачевном физическом состоянии: пролежни на спине, распухшее от туберкулеза колено, разрушенные легкие. Тем более примечательно то, что произошло после ее кончины. Ее тело было выставлено в течение трех дней. Потом ее положили в свинцовый ящик, который, в свою очередь, поместили в дубовый гроб и захоронили в склепе под садовой часовней. Через тридцать лет после похорон, когда епископальная комиссия предприняла первые шаги по возведению Бернадетты в сан святой, гроб был открыт. Произошло это в тысяча девятьсот девятом году.
Зачем?поинтересовалась Лиз:
Чтобы увидеть, в каком состоянии она находится, ответила монахиня. В большинстве случаев тела естественным образом разлагаются. Однако, согласно церковной традиции, тело кандидата на канонизацию должно избегнуть тления. Так вот, когда гроб открыли, останки Бернадетты находились в отличном состоянии. В отчете врача, производившего осмотр, говорится: «Голова слегка наклонена влево. Лицо матово-белое. Кожа хорошо прилегает к мышцам, а мышцык костям. Глазницы накрыты веками. Брови гладкие, размещаются на надбровных дугах. Ресницы правого века хорошо держатся на коже. Нос расширен и сморщен. Рот приоткрыт, и видно, что зубы на месте. Руки, сложенные на груди, отлично сохранились, как и ногти. В руках по-прежнему сжаты заржавевшие четки».
И что же дальше?спросила заинтригованная Лиз.
Тело Бернадетты омыли, одели и захоронили вновь. По мере того как ее канонизация становилась все ближе, были произведены еще две эксгумации: однав тысяча девятьсот девятнадцатом году, и последняяв тысяча девятьсот двадцать пятом. Оба раза тело оказывалось хорошо сохранившимся, что служило веским признаком святости. Однако то, что оно неоднократно подвергалось воздействию воздуха и света, не могло пройти бесследно. Тело начало чернеть. Поэтому с лица и рук Бернадетты были сняты слепки. По ним в Париже были изготовлены восковая маска для лица и восковые накладки для рук. Должна признаться вам, что художник позволил себе кое-какие вольности: на маске Бернадетты он чуточку удлинил нос, несколько проредил брови, а на руках отполировал ногти. В конце концов маска была надета, тело перебинтовано и облачено в новые одежды, с тем чтобы теперь его можно было показать всему миру. Здесь она и покоится с тех пор. Если вас интересует что-то еще
У меня есть несколько вопросов, твердо произнесла Лиз.
В часовню со стороны алтаря вошел мужчина с нарукавной повязкой. Он несколько секунд подержал над гробом какую-то фотографию и вышел.
Что это было?спросила Аманда.
По всей видимости, какая-то просьба к святой, ответила сестра Франческа. Кто-то из паломников привез фотографию близкого человека, который болен. Паломник надеется вымолить для родственника исцеление. Вот гид и согласился отнести эту фотографию к самому гробу с целью освятить ее. Считается, что близость к телу Бернадетты способна помочь. Она подняла взгляд на Лиз. Так вы говорите, у вас есть вопросы?
Да, подтвердила Лиз.
Прекрасно. Думаю, лучше я попытаюсь ответить на них за пределами церкви, чтобы никому здесь не мешать. Давайте выйдем во двор.
Едва они вышли на солнечный свет, к подножию мраморной статуи Девы Марии, как Аманда поторопилась задать собственный вопрос, прежде чем Лиз приступит к запланированному дознанию:
Интересно, чем занималась Бернадетта все тринадцать лет, что провела здесь, в монастыре Святого Жильдара? Только и делала, что молилась?
Не только, сказала сестра Франческа. Конечно, сегодняшние монахини, которые занимают верхние этажи монастырского здания, посвящают себя главным образом молитве и различным хозяйственным хлопотам. Кое-кто из нас, естественно, работает с туристами. Но Бернадетте в ее времена приходилось заниматься многими делами. Главная ее работа была в лазарете, где она служила помощницей фельдшера. Ей очень нравилось ухаживать за больными. Да и публичного внимания к своей персоне ей было никак не избежать. На протяжении всей жизни слава ее росла, к ней приезжали важные гости. Иногда ее осаждали биографы. Не забывайте к тому же, что частые болезни приковывали ее к постели, и несколько раз она побывала на грани смерти.
Лиз, которой не терпелось задать собственные вопросы, решительно шагнула к монахине.
А я слышала, что еще одним излюбленным занятием Бернадетты в монастыре были постоянные стычки с наставницей послушниц Марией Терезой Возу. Это правда?
Я бы не стала называть это стычками, невозмутимо отвечала сестра Франческа. Как-никак мать Возу занимала более высокое положение, и на стычки с ней Бернадетта никогда не решилась бы.
Только не надо увиливать, заявила Лиз. Из надежного источника мне известно, что обе с самого начала были на ножах.
И все-таки я сказала бы по-другому, не дрогнув, произнесла сестра Франческа. Позвольте мне строго придерживаться известных нам фактов. Поначалу мать Возу приветствовала Бернадетту как «возлюбленное дитя Девы Марии», однако позже стала относиться к послушнице более критично. Во-первых, она не вполне верила в то, что Бернадетте действительно являлась Дева. Во-вторых, ей не по душе был этот разрастающийся культ Девы Марии, поскольку ее собственные верования основывались на примате Иисуса Христа. Что же до разговоров о том, как сурово настоятельница обращалась с послушницей, вплоть до того, что велела ей целовать землю, то таковы были нравы того времени. Задачей наставницы было воспитать в послушницах смирение и заставить их нести епитимью.
Однако Лиз не унималась:
Я слышала, что Бернадетта по-настоящему боялась матери Возу.
Некоторые свидетели это подтверждают. Но у матери Возу был свой резон держать Бернадетту в ежовых рукавицах. Ее беспокоили все эти разговоры о «легендарной Бернадетте». Она опасалась, что слава ударит Бернадетте в голову и тогда девушка, обуреваемая тщеславием и гордыней, не сможет стать хорошей монахиней. Мать Возу считала также, что Бернадетта недостаточно прямодушна, и как-то раз охарактеризовала свою послушницу как «особу заносчивую и весьма раздражительную». Еще раз повторяю, в душе матери Возу по-прежнему жили сомнения насчет того, видела ли Бернадетта Богородицу. У нее в голове не укладывалось, как это Дева Мария может предстать перед простой девочкой столь низкого происхождения. Мать Возу однажды обмолвилась о Бернадетте: «Ведь она была всего лишь деревенской девчонкой. Если бы Святая Дева захотела явиться где-либо на земле, то с чего бы Она предпочла обычную безграмотную крестьянку какой-нибудь добродетельной и высокообразованной монахине?» В другой раз мать Возу недоумевала: «Не понимаю, зачем Святой Деве дарить откровение Бернадетте. Вокруг так много других душ, куда более возвышенных и утонченных!» К тому времени, когда начали говорить о необходимости официально возвеличить Бернадетту, мать Возу совершила восхождение по иерархической лестнице до поста игуменьи нашего монастыря. И когда к ней пришла ее преемница на прежней должности, чтобы упомянуть о возможной канонизации Бернадетты, мать Возу взмолилась: «Подождите, пока я умру».
Разве этого не было достаточно, чтобы покончить с легендой о Бернадетте?спросила Лиз.
Не вполне, ответила монахиня. Потому что на смертном одре мать Возу призналась, что ее сомнения были плодом ее собственной слабости, а не слабости Бернадетты. Последние слова матери Возу свидетельствовали о том, что она сдалась перед Бернадеттой и реальностью свершившегося в Лурде. Ее последние слова были: «Лурдская Матерь Божья, храни меня в час предсмертных мук».
Лиз, похоже, тоже начала сдаваться.
Ну хорошо, сказала она наконец. С этим, пожалуй, хватит. Но еще об одном я все же вас спрошу. Это касается церковной политики, желания некоторых убрать Бернадетту из Лурда и держать ее в относительной безвестности в Невере. Вам, должно быть, известно, что на Бернадетте хотел жениться некий представитель высшего общества, прежде чем та ушла в монастырь?
Известно, подтвердила сестра Франческа.
Вот и было бы интересно узнать, почему церковь не позволила поклоннику Бернадетты сделать ей предложение. Почему ей даже не сказали, что кто-то добивается ее руки? Не потому ли, что церковь не хотела, чтобы Бернадетта оставалась в миру и вела нормальную жизнь, как любая другая молодая женщина? Не для того ли ее скрыли от глаз остального мира, чтобы утвердить ее легенду и создать славу святилищу в Лурде?
Вовсе нет, возразила монахиня. Боюсь, вы все совершенно неверно поняли.
Тогда скажите мне, что вы считаете правильным, язвительно произнесла Лиз.
А верно вот что: молодой дворянин, студент-медик из Нанта Рауль де Трикевиль, в марте тысяча восемьсот шестьдесят шестого года написал монсеньору Лорансу, епископу Тарбскому и Лурдскому, о том, что больше всего на свете мечтает жениться на Бернадетте, а потому просит о содействии. Епископ ответил в довольно раздраженном тоне, что замужество Бернадетты противоречило бы «тому, чего желает Пресвятая Дева». Вскоре после того, как Бернадетта переехала в Невер, молодой человек решил попытать счастья во второй раз. На этот раз он написал епископу Форкаду, спрашивая, не может ли он увидеться с Бернадеттой, чтобы лично сделать ей предложение: «Позвольте мне самому попросить ее выйти за меня замуж. Если она настроена так, как говорите вы, то откажет мне. Если же она примет мое предложение, вы будете знать, что избранное ею служение в действительности не для нее». Епископ ответил, что служение Бернадетты в самый раз для нее, а потому он не желает выступать в роли возмутителя ее душевного спокойствия. Он не счел нужным рассказать Бернадетте ни о молодом человеке, ни о его предложении. Нет ни одного свидетельства о том, что эти отказы являются результатом какого-то церковного заговора или политических происков. Покровители Бернадетты делали лишь то, что в наибольшей степени соответствовало ее интересам.