Ну, это вы так говорите, мрачно заметила Лиз.
Об этом говорят факты, непреклонно заявила сестра Франческа. А теперь мне пора возвращаться к моим прямым обязанностям. Вы поедете в Лурд на машине?
Нет, сначала в Париж, а оттуда вечером в Лурд самолетом. Нам надо успеть на последний рейс.
Позвольте проводить вас до ворот, сказала монахиня.
До ворот они шли в молчании и готовы уже были расстаться, когда Аманда вдруг задержалась.
Сестра, можно еще один, самый последний вопрос?просительно произнесла она.
Конечно можно.
Я хотела спросить о личном дневнике Бернадетты, сказала Аманда. Все говорят, что Бернадетта была неграмотна, не умела писать. Как же она вела дневник?
Сестра Франческа кивнула:
Да, она была неграмотна и не умела писать во время чудесных явлений Богородицы. Но затем, готовясь к первому причастию, Бернадетта пошла в школу и училась при лурдской богадельне. Она научилась очень хорошо писать и написала множество писем, в том числе односамому Папе в Рим. Писала она очень легко, правда, поначалу не по-французски, а на своем местном наречии. Но в конце концов выучила и французский.
Мне интересно узнать насчет дневника, того самого, что был недавно найден, напомнила Аманда. Я читала, что она вела его здесь, в Невере, в этом монастыре.
И я слышала то же самое, кивнула сестра Франческа. Она вела дневник в конце жизни, записывая все, что могла припомнить из своего детства еще до явлений Девы Марии, а также оставляла более детальные воспоминания о своих видениях в гроте. Перед смертью Бернадетта отослала дневник на память какому-то родственнику или другу.
Как же его отыскали столько лет спустя? И где?
Мне известно лишь, что обнаружен он был в Бартре, а выкупил его для церкви кто-то из Лурда. Во всяком случае, заключительную часть дневника.
Ay кого именно в Бартре его приобрели?попыталась уточнить Аманда.
Не знаю. Похоже было, что монашка впервые покривила душой. Можете спросить у отца Рулана, когда вернетесь в Лурд.
Наверное, я так и сделаю. Что ж, спасибо вам за все.
Храни вас Господь, произнесла сестра Франческа и оставила их вдвоем.
Лиз сверкнула глазами вслед монахине.
А благодарить-то тебя не за что, сестра, пробормотала она. Сплошной облом. Но какая четкая партийная линия!
Они зашагали прочь.
Не знаю даже, задумчиво произнесла Аманда. Может, здесь и в самом деле что-то кроется. Не дает мне покоя этот дневник.
В том, что он подлинный, можешь не сомневаться, проворчала Лиз. Папа никогда не огласил бы его содержания, если бы не знал наверняка, что дневник не подделка.
Я совсем не о том думаю. Я думаю о том, что еще там могло быть. Церковь огласила лишь ту его часть, где говорится о явлениях, особенно о том явлении, когда Богородица поведала Бернадетте третью тайну. Но ты же слышала, что сказала сестра Франческа. В дневнике есть сведения не только об этом. Бернадетта оставила самые разнообразные воспоминания о своих юных годах.
И что из этого? Что это тебе даст? Забудь об этом. Мы зашли в тупик и должны это признать. Мы проиграли. Я проиграла своему боссу Траску. Ты проиграла своему дружку Кену. Мы обев пролете.
Аманда медленно покачала головой:
Не знаю. Я пока из игры не вышла. Буду сражаться дальше.
За что?
Да за все тот же дневник. Мне нужно больше разузнать о дневнике, из-за которого мы оказались в Лурде.
Ах вот как, усмехнулась Лиз. Поверь, ни к чему ты этим путем не придешь.
Посмотрим, тихо произнесла Аманда.
* * *
В Медицинское бюро Лурда на второе обследование за день Эдит Мур явилась в точно назначенное время. Она провела в кабинете менее получаса и ушла, обменявшись с доктором Полем Клейнбергом всего несколькими словами. Он лишь поблагодарил англичанку за то, что она пришла снова, извинился за неудачный рентгеновский снимок и передал ее в руки Эстер Левинсон для проведения нового рентгеновского обследования.
И теперь Клейнберг в нетерпении мерил шагами смотровую, ожидая, когда Эстер вывесит негативы и зажжет экран. Оставалась сущая механика, рутина. Скоро он покончит с этим делом и к вечеру вернется в Париж.
Готово, объявила Эстер, зажигая на экране свет. Она отступила в сторону, давая доктору Клейнбергу
дорогу к снимкам.
Это займет не более минуты, рассеянно пробормотал он.
Однако в минуту ему уложиться не удалось.
Прошло десять минут, прежде чем доктор Клейнберг оторвался от рентгеновских пленок, неуверенным шагом подошел к стулу и тяжело опустился на него. Было видно, что врач не на шутку озадачен. Подняв голову, он увидел встревоженный взгляд медсестры.
Опять не получились снимки?спросила она.
Получились очень хорошо, ответил Клейнберг.
Значит, вы можете подтвердить, что мы имеем дело с чудо-женщиной?
Нет, не могу, отрезал Клейнберг.
Что?Эстер в изумлении сделала шаг вперед. О чем вы?
Клейнберг встретился с ней взглядом и покачал головой:
Никакого чуда тут нет. И боюсь, никогда не было. Саркома определенно на месте. Опухоль или вернулась, чего я прежде никогда не встречал, или просто никуда не девалась. Что бы ни произошло, миссис Мур не излечилась.
От шутливого настроения медсестры не осталось и следа.
Но, доктор Это Это невозможно.
Это факт, Эстер.
Но другие снимки. Она словно молила его за миссис Мур. Предыдущие, свежие, на которых нет никакой саркомы. А как насчет отрицательных результатов биопсии? Она должна была выздороветь, должна.
Клейнберг по-прежнему только качал головой:
Я не могу этого объяснить. Это противоречит всякому здравому смыслу.
Разве что другие врачиуж не знаю, что ими двигало, неразумное рвение или что-то еще, как-то подкорректировали предыдущие снимки? Хотя нет, тут же поправилась Эстер, это тоже ничего не объясняет. Миссис Мур стала хорошо себя чувствовать, из инвалида она снова превратилась в здорового человека.
Не спорю, кивнул Клейнберг. Но поймите, Эстер, снимки не лгут. Она сноваили по-прежнемустрадает от рака. Вскоре она будет не функциональна. Ее состояние неизбежно ухудшится. Чудесного исцеления нет. Нет никакой чудо-женщины.
Доктор, это ужасно. Вы Вы должны сказать об этом доктору Берье.
Не могу. Поколебавшись, Клейнберг уточнил:Пока не могу. И добавил:Такой диагноз может оказаться неприемлемым, поскольку исходит от человека моих убеждений. Они все решат, что человек не их веры пытается ставить им палки в колеса.
Эстер коснулась пальцами ближайшего к ней рентгеновского снимка.
Этот снимок тоже неверующий. Но он никому не ставит палки в колеса. Он беспощаден. Он говорит правду.
Не каждому. И не сразу, возразил Клейнберг. Врач общего профиля может проглядеть то, что увидит специалист по саркоме.
А в том, что видите вы, нет ошибки?
Абсолютно исключено. Наша чудо-женщина в беде.
Вы не можете оставить это просто так.
А я и не оставлю. Но у меня не хватит духа сообщить эту новость Эдит Мур. Я думаю, ей должен сказать об этом муж, а уж потом слово будет за мной. Не могли бы вы попросить секретаршу Берье найти мистера Мура, Регги Мура, и передать ему, что мне нужно как можно скорее с ним встретиться?
Следующие десять минут, пока Эстер отсутствовала, Клейнберг стоял у экрана, вновь изучая рентгеновские снимки. Когда он завершил это занятие, его диагноз не изменился. Британская леди действительно была в беде. Он пытался сообразить, что можно предпринять в такой ситуации. Она была обречена, если не принять срочных мер по борьбе с саркомой. Ну конечно же, оставалась лишь одна возможность: хирургическая операция. Обычная операция в таком деле особых надежд не сулила. Однако на ум Клейнбергу пришел его коллегадоктор Морис Дюваль, другой крупный специалист в данной области, который экспериментировал с новыми методами хирургического вмешательства, включающими генную инженерию. Судя по последним научным отчетам, прочитанным Клейнбергом, доктор Дюваль был близок к тому, чтобы выйти за рамки опытов над животными и приблизиться к операциям над людьми.
Размышления Клейнберга прервало возвращение ассистентки.
Извините, доктор, сказала Эстер, но мы нигде не можем разыскать мистера Мура. Нам лишь известно, что он и, возможно, его жена будут примерно в восемь вечера ужинать в ресторане, которым они владеют здесь, в Лурде.
Тогда и мы там поужинаем.
Но что, если мистер Мур действительно придет вместе с женой? Что вы ей скажете?
Придется подержать ее в стороне, пока я не поставлю в известность мужа. Эстер, закажите столик на нас двоих. Понимаю, этот ужин нам будет не в радость, но все-таки сделайте заказ на восемь пятнадцать.
В этот теплый вечер многие паломники в Лурде направлялись на ужин. Некоторые торопились, чтобы побыстрее поесть и успеть принять участие в вечерней процессии к святыням. В числе тех, кто шел по улице Бернадетты Субиру более спокойным шагом, будто даже с некоторой неохотой, были доктор Клейнберг выглаженном легком костюме светло-бежевого цвета и его медсестра Эстер Левинсон в полосатом хлопчатобумажном платье.
Клейнберг посматривал на номера домов.
Кажется, скоро будем на месте, заметил он. Скорее всего, это вон тот домугловой за перекрестком.
Они пересекли улицу, выйдя на угол. Клейнберг сверился с адресом и посмотрел на часы.
Вот мы и пришли, сказал он. Как раз вовремя.
На пороге доктор неожиданно остановился. Его внимание привлекла вывеска над дверью. Он прочитал ее вслух:
«Чудесный ресторан мадам Мур». Клейнберг горестно вздохнул. Что ж, им придется сменить только вывеску. Меню можно оставить прежним.
Ресторанный зал, просторный и дорогой, был наполнен клиентами. Их разговоры сливались в сплошной гул. Метрдотель во фраке осведомился у Клейнберга о его имени, пробежал глазами лежащий на стойке список заказов и тут же повел гостей через весь зал к столику у дальней стены.
Заказав напитки, Клейнберг уселся поудобнее и принялся разглядывать посетителей. Он сразу заметил стол, за которым хозяйкой была Эдит Мур. Будучи тут главной, держалась она уверенно и властно, что не мешало ей вести оживленную беседу с другими и пребывать в отличнейшем расположении духа. Все стулья вокруг стола, за исключением двух, были заняты, и гости с величайшим вниманием слушали ее.
От расположенной поблизости стойки бара отделилась какая-то женская фигура и встала прямо перед ним, закрыв обзор. Клейнберг поднял глаза. После секундного замешательства он узнал эту женщину, да она и сама не замедлила представиться:
Мишель Демайо, представительница по связям с прессой, всегда к вашим услугам, весело сказала она. Как поживаете, доктор Клейнберг? Как поживаете, госпожа Левинсон?
Спасибо, прекрасно. А как вы, госпожа Демайо?ответил Клейнберг, привстав и тут же опустившись обратно на стул.
Я так рада, что вы нашли время выбраться в наш любимый ресторан, прощебетала Мишель.
Да, тут довольно мило, сказал Клейнберг.
Должно быть, вы были очень заняты в Медицинском бюро, продолжила Мишель. Бьюсь об заклад, вы скоро сообщите нам кое-какие новости.
Да, скоро, уныло подтвердил Клейнберг.
Вы, конечно, заметили, что ваша пациентка Эдит Мур сейчас здесь. Ее мужсовладелец этого заведения.
Я ее видел, кивнул Клейнберг. Кстати, а мистер Мур находится с ней за одним столом?
Мишель отступила на шаг и встала вполоборота, чтобы лучше видеть главный стол.
Да, он здесь. Вон тот мужчина, слева от нее.
Клейнберг, прищурившись, разглядел плотного, краснолицего англичанина в спортивном пиджаке из шотландки, сидящего рядом с миссис Мур. На Клейнберга Регги Мур произвел впечатление человека достаточно дружелюбного. С такими обычно бывает легко завязать разговор после ужина.
Вижу, произнес Клейнберг. А других сидящих за столом вы знаете?
Рано или поздно тут всех узнаешь, засмеялась Мишель. Другие, если считать против часовой стрелки, это Кен Клейтон, американский юрист, рядом с ним пустой стул, должно быть, для его жены Аманды. Следующиймистер Толли, американский профессор. Приходит сюда каждый день. Французская пара рядом с нимсупруги Марсо. Виноделы, у них собственный виноградник. А та очаровательная девушкаНаталия Ринальди, итальянка. Она, бедняжка, слепая. Вместе с ней ее другне знаю его имени, но он, судя по всему, испанец или из Латинской Америки. Внимание Мишель переключилось на запоздавшую пару, только что вошедшую в зал.-; Ага, а вот еще две гостьи этого стола: Аманда Клейтон, о которой я уже упоминала, и ее компаньонка, с которой мне приходится разговаривать каждый божий день. Это Лиз Финч, американская корреспондентка в Париже. Насколько я знаю, сегодня утром она ездила в Невер.
Зачем ей Невер?удивился Клейнберг. Ведь это не близко отсюда.
Мисс Финч пишет статьи о событиях нынешней Святой недели. Скорее всего, ей захотелось посмотреть на Бернадетту. Наша святая лежит на возвышении в неверской часовне, где каждый может ее видеть.
Зачем ехать в такую даль, чтобы посмотреть на труп?по-прежнему недоумевал Клейнберг.
Мишель пожала плечами:
Американцы Им везде надо побывать. Так, я вижу, вам уже принесли напитки и меню. Не буду мешать. Bon appetit. И, доктор Клейнберг, не забудьте, мы ждем от вас подтверждения, затаив дыхание, как пишут в романах.
Клейнберг проследил за тем, как Мишель вернулась к бару, и снова перевел взгляд на стол, за которым сидели супруги Мур со своими гостями. Все дружно приветствовали путешественниц, приехавших из Невера. Аманда, та, что посимпатичнее, поцеловала своего мужа-юриста и быстро представила остальным свою спутницу, корреспондентку Лиз Финч, которую хорошенькой нельзя было назвать при всем желании.
В тот же момент до Клейнберга дошло, что Эдит Мур, осматривая зал во время этой короткой передышки от разговора, заметила его и делает ему знаки, пытаясь привлечь внимание.
Клейнберг изобразил на лице жалкое подобие приветливой улыбки.
В молчаливом жесте Эдит Мур читался недвусмысленный вопрос: есть ли новости?
Клейнберг попытался ответить. С преувеличенным старанием округлив губы, он изобразил одно слово: «Скоро»и отвернулся, сделав вид, что обсуждает с Эстер открытое ею меню. Он досадливо поморщился:
Едва не попался. И указал на меню:Давайте закажем что-нибудь. Поговорить бы поскорее с Регги Муром, и дело с концом.
Хорошо, отозвалась Эстер. Но заметьте, доктор, меню это с вывертом. В нем значатся лишь два комплексных ужина по фиксированным ценам. Тот, что дешевле, представляется несъедобным. Зато другой, предположительно роскошный, стоит бешеных денег. Потому что, так сказать, на сладкое вам гарантирована возможность быть лично представленным женщине, с которой приключилось последнее по времени чудо в Лурде. И зовут эту женщину Эдит Мур. Эстер наморщила нос. На чем только люди не пытаются нажиться! Полагаю, это выдумка ее мужа. Она сочувственно посмотрела Клейнбергу в глаза.Боюсь, это не делает вашу задачу легче.
Я заранее был готов к тому, что этот ужин не пойдет нам впрок, пробормотал Клейнберг.Но кто говорит, что я обязан его съесть? Хорошо, выбирайте сами, и покончим с этим.
Часом позже Клейнберг и Эстер были близки к завершению ужина. Они пили кофе, когда Клейнберг краем глаза заметил, что из-за стола Эдит Мур кто-то встал. Это был Регги Мур, намеревавшийся, по всей видимости, подойти к некоторым столикам, чтобы переброситься парой слов со знакомыми клиентами. Клейнберг поставил чашку на стол.
Пойду побеседую с мистером Муром, пока она нам не мешает. А вы, Эстер, заплатите. Позже я компенсирую вам расходы. Меня не ждите. Встретимся в вестибюле отеля, пропустим по глоточку на ночь.
Клейнберг поднялся на ноги и, отбросив в сторону салфетку, направился к милейшему Регги Муру. Он несколько замедлил шаг, дождавшись, когда Мур, побеседовав с одним столиком, устремится к другому, и перехватил англичанина на полпути.
Мистер Мур? Я Поль Клейнберг, врач, консультирующий вашу жену
Да-да, знаю. Она показывала мне вас. Рад познакомиться. Не желаете ли подойти к нашему столу, поболтать с нами?
Нет, не сейчас.
Эдит жаждет услышать от вас хорошие новости.
Я поговорю с ней, пообещал Клейнберг. Но прежде мне надо поговорить с вами.
О да, несомненно. Давайте
Не здесь, прервал его Клейнберг. Я бы предпочел беседу с глазу на глаз. Не возражаете, если мы выйдем на улицу?
На лице Регги появились первые признаки недоумения.
Не могу представить себе, что мы можем обсуждать наедине, но если вам так угодно
Клейнберг, взяв Регги под локоть, уже вел его к выходу.
Я все объясню, проговорил он и вышел следом за англичанином на тротуар.
Они медленно пошли вперед.
Полагаю, вы хотите сказать что-то насчет Эдит, подал голос Мур.
Да, коротко подтвердил Клейнберг.
Впереди он увидел уличное кафе. Кафе под названием «Жанна д'Арк». Желтые плетеные стулья, стоявшие на тротуаре, большей частью были свободны.
Может, присядем на пару минут?
Как скажете, отозвался Мур.
Едва они сели, к ним стрелой подлетел официант. Клейнберг заказал себе чашку чая, которого ему совсем не хотелось. Регги Мур попросил «перье». Недоуменное выражение не сходило с его лица.
Если вы хотите сказать что-то насчет Эдит, то надеюсь, что это новость, которой мы все так ждем.
Клейнберг постарался собраться с духом. Человеку его профессии нередко приходится приносить другим дурную весть. Здесь, конечно, случай особый, но неутешительные результаты случаются сплошь и рядом.
Мистер Мур, боюсь, что эту новость нельзя назвать хорошей.
Недоумение на лице Регги тут же сменилось страхом. Его водянистые глаза, казалось, превратились в кусочки льда.
Нехорошая новость. Что это значит?
У нее вновь выявлена саркома. Заболевание или вернулось, или не прошло полностью.
Но это же абсурд какой-то. У Регги затряслись щеки. Я в это не верю. Вы точно уверены?
Мистер Мур, мне постоянно приходится иметь дело с саркомой. Ее лечениемоя специальность. Опухоль очевидна. Она находится на ранней стадии. Это показывают рентгеновские снимки.
Регги перешел в наступление:
Она выздоровела, и вы это прекрасно знаете. Это было чудесное исцеление, засвидетельствованное шестнадцатью врачами, ведущими специалистами со всех концов земли.
У Клейнберга защемило сердце. У него не было никакого желания спорить с беднягой, но ничего иного не оставалось.
Мистер Мур, они могли ошибиться. Проглядеть что-то.
Вы сами врач и можете ошибаться точно так же, как они.
Клейнберг постарался пропустить этот выпад мимо ушей.
Могла быть и какая-то другая неувязка. Даже если счесть ее излечившейся, что вроде бы подтверждено в ее истории болезни, все равно диагнозы, о которых вы говорите, были поставлены раньше. Мой диагноз поставлен сегодня. Я осмотрел ее и увидел саркому. Она больна и
Она вполне здорова и полностью излечилась, прервал его Регги, повысив голос. Вы же сами видели: она прекрасно ходит. Нет больше никакой боли, никаких проблем. Она здорова на все сто процентов.
Извините, но она не может быть здорова. Ее состояние ухудшится. Я вынужден сказать вам этоу меня нет иного выбора. Я думал, будет лучше поставить в известность сначала вас, чтобы вы нашли наилучший способ довести эту новость до нее, как-то смягчить удар. Ведь вы ее муж и знаете, как к ней правильно подойти.
Несколько секунд Регги не спускал с Клейнберга испепеляющего взора.
Доктор, я ни о чем не собираюсь ей говорить и расстраивать ее, потому что не верю вам. Я отказываюсь верить в то, что вы лучше разбираетесь в этом случае, чем истинные светила в области медицины.
Клейнберг подавил в душе вспышку гнева и постарался говорить прежним тоном:
Я здесь не для того, чтобы вести дискуссии по поводу моего диагноза. Мой долгпредупредить вас, что вашей жене будет очень плохо. Вам еще не поздно что-то предпринять. Вы можете отвезти жену в Париж или, если предпочитаете, в Лондон, с тем чтобы воспользоваться последними достижениями хирургии. В Париже у меня есть коллегадоктор Морис Дюваль, тоже специалист в этой области, добившийся выдающихся успехов в совершенно новом направлении хирургии, включающем генную инженерию. Не знаю, готов ли он применить эти методы на человеке, но если готов, то миссис Мур попадет к самому лучшему специалисту и получит шанс выжить. Я даже позвонил доктору Дювалю перед ужином, чтобы выяснить, может ли он взяться за этот случай. Мне сказали, что он сейчас находится за пределами Парижа, но возвращается завтра утром и обязательно мне перезвонит. Согласившись на хирургическое вмешательство, миссис Мур может получить шанс.
Получить шанс?Регги был вне себя от негодования. Он с трудом удерживался от того, чтобы перейти на визг.Шанс на что? Да неужели вы в самом деле не знаете, что моя жена полностью исцелилась здесь, в Лурде, исцелилась чудесным образом и сейчас совершенно здорова? Где бы она ни появилась, ее встречают аплодисментами. Ее встречают как женщину, на которую снизошло новое чудо. А если ей сделают операцию, она станет такой же, как любая другая. Она станет никем! Стоит отказаться от чуда, и она обратится в прах. Я тоже обращусь в прах! Мы потеряем все, потеряем свой бизнес, все свои сбережения до последнего пенса!
Клейнберг холодно смотрел на англичанина.
Мистер Мур, произнес он, взвешивая каждое слово, вопрос сейчас не в том, коснулось ли вашей жены чудо или не коснулось. Вопрос в том, будет ли у вас жена вообще.
Регги аж взвился:
Насчет этого не извольте беспокоиться! У меня есть жена. И будет впредь. Любому специалисту известно, что она вылечилась. Любому, кроме вас. Влиятельные лица найдут кого-нибудь вместо вас и выдадут Эдит нормальное свидетельство. Вам все равно не поверят. Они не в состоянии вам поверить. Потому что знают Знают о вашем О вашей сути
О моих религиозных убеждениях, подсказал ему Клейнберг.
Они не поверят вам, потому что вы безбожник.
Боюсь, мистер Мур, вы слишком твердолобы для моих доводов. Я бессилен вам что-либо втолковать. Если бы это мне удалось, вы бы поняли, что дело тут не в религии, а в науке.
Нет, дело как раз в религии!взорвался Регги. Спасение моей женыэто самое настоящее, чистое чудо. И какому-то некомпетентному врачу не под силу изменить этот факт. Доброй ночи, доктор Клейнберг. Хотел бы вас поблагодарить, да не за что.
Он резко повернулся всем своим бочкообразным телом, поднялся и возмущенно затопал прочь по улице.
Клейнберг остался неподвижно сидеть, размышляя. Ему было искренне жаль несчастную леди из Лондона. И если ее мужу нет никакого дела до ее здоровья, то это не отменяет личный долг врача перед пациентом. Необходимо что-то противопоставить смертельному заболеванию. Завтра он непременно займется этим. С завтрашнего дня он берет все в свои руки.
Клейнберг взял остывшую чашку с чаем. Ему срочно требовалось выпить. Но чай тут не годился. Нужно было что-нибудь покрепче. Доктор принял чек и оставил его на столе, положив сверху несколько франков. Потом встал и поплелся по направлению к отелю. Там был неплохой бар.
* * *
Этот вечер показался Жизели необычайно долгим. Ожидание изматывало, и все же, как ни странно, ее вовсе не тяготила затянувшаяся прелюдия к событию, которое могло стать триумфом ее жизни. Эта интригующая задержка напоминала ей о вечерах в Нью-Йорке, когда она ложилась в постель с Шарлем Сарра и они начинали заниматься любовью. Ей хотелось немедленного взрыва наслаждения, но постепенно нарастающее удовольствие было слаще, потому что она знала: взрыв никуда не денется, а только станет еще сильнее и желаннее благодаря ожиданию.
Точно такое же нарастание она испытывала и в этот длинный вечер. Правда, полной уверенности в том, что оно завершится взрывом наслаждения, не было.
Выйдя из такси и направившись в свое временное обиталище, Жизель вновь ощутила это нетерпение.
Целый день она таскала по Лурду группу ирландских паломников. Закончив с ними, Жизель в соответствии с заведенным порядком наведалась в турбюро, чтобы сдать деньги, полученные в качестве оплаты ее услуг, и узнать, не намечается ли у нее вечерней экскурсии, что, надо сказать, случалось довольно редко. Однако на сей раз такая экскурсия оказалась в программе: ее ждали две дюжины японских католиков, прибывших поклониться святым местам. Тур начинался ровно в восемь вечера и заканчивался в десять.
Вначале Жизель попыталась от него отвертеться, поскольку экскурсия нарушала ее личные планы. Однако отговорки ни к чему не привели. Других гидов на это время не было, а японских паломников следовало ублажить во что бы то ни стало. Они платили агентству по особой вечерней ставке. Такую сумму работодатели Жизели упустить никак не могли.
Перед тем как потащить японцев на экскурсию, нужно было выяснить одну важную вещь: до какого времени в этот день работает пресс-отдел. Ей было обещано, что судьбоносные снимки из архива «Пари матч» поступят к восьми вечера, а забрать их она сможет лишь после десяти. Набирая служебный телефонный номер Мишель Демайо, Жизель молила Бога о том, чтобы пресс-офис оставался открытым допоздна. Трубку подняла сама Мишель и тут же успокоила подругу: в течение всей горячей недели пресс-отдел работает до одиннадцати ночи. Кстати, добавила Мишель, со своим другом из «Пари матч» она поговорила и тот пообещал привезти в Лурд несколько фотографий Тиханова. Он оставит их в офисе, куда заглянет по дороге из аэропорта.
Так что не волнуйся, Жизель. Фотографии будут дожидаться тебя здесь. Саму меня ты не застанешь: я собираюсь немного выпить и закусить в «Чудесном ресторане мадам Мур». Но моя помощница все тебе отдаст.
На душе полегчало, и сверхурочная работа перестала казаться такой отвратительной. Прежде чем приступить к ней, Жизель решила наскоро проглотить что-нибудь. Для нормального ужина времени уже не хватало, но она еще успевала заказать в кафе горячую сдобную булочку с кофе. На этом вполне можно было продержаться до того, как она приготовит себе что-нибудь в квартире Доминик после работы.
Сейчас на часах было почти пол-одиннадцатого. Приближался момент истины. Зажав под мышкой драгоценный желтый конверт, который она забрала чуть ранее в пресс-отделе (у нее хватило терпения не открывать его прежде, чем она окажется в столовой у Доминик, где ей никто не помешает), Жизель нетерпеливо рылась в темно-синей кожаной сумочке, ища ключ. Наконец он был найден, и девушка поспешно отперла дверь.
Несмотря на голод, Жизель отбросила все мысли о еде. Вначале нужно было удовлетворить куда более жгучую потребностьустановить, являются ли Сэмюэл Толли и Сергей Тиханов одним и тем же лицом.
Бросив конверт и сумочку на обеденный стол, Жизель побежала в спальню, где лежала пачка фотографий, снятых у грота. Она предусмотрительно спрятала их в ящике комода, набитом нижним бельем Доминик. Вытряхнув фото из конверта, Жизель отыскала среди них снимок, на котором Толли был без фальшивых усов, и унесла его в столовую.
Она села на стул и с замиранием сердца распечатала большой желтый конверт из «Пари матч». Внутри оказались два снимка. Это были увеличенные черно-белые глянцевые фотографии. Известный всему миру министр иностранных дел Советского Союзакрупным планом. Снимки были очень четкие и очень похожие. Сергей Тиханов практически на всех фотографиях выглядел одинаково. Выражение его лица можно было назвать каменным. Он и на этих двух снимках был такой жекаменный, словно высеченный из гранита: низкий лоб с глубокими морщинами, пронзительный взгляд, нос картошкой, тонкие губы, коричневая бородавка на верхней губе, волевая квадратная челюсть. Отличало фотографии друг от друга лишь то, Что они были сняты с разницей в один год: однав прошлом году у Елисейского дворца в Париже, другаяв позапрошлом году в зале комплекса Альбертина в Брюсселе. Поскольку лицо Тиханова заполняло почти все пространство, фон фотографий невозможно было различить. О местах, где они были сделаны, говорили лишь пояснительные надписи на обороте каждой из них.
Жизель почувствовала, что не ошиблась, но ей нужно было окончательно удостовериться в этом.
Трепетным жестом она раздвинула два портрета Тиханова и в образовавшийся промежуток осторожно положила снимок Толли у грота. Сначала она тщательно сличила парижскую фотографию Тиханова с лурдским снимком. Затем изучила брюссельский портрет Тиханова и опять-таки лурдский снимок Толли, сделанный ею.
Ее сердце учащенно забилось.
На всех трех фотографиях было одно и то же лицо. Волосы, лоб, глаза, нос, губа с бородавкой, рот, подбородоквсе черты совпадали.
Профессор Сэмюэл Толли из Нью-Йорка и министр Сергей Тиханов из Москвы оказались на деле одним человеком.
А если так, еще раз сказала себе Жизель, то снимок советского министра иностранных дел у грота в Лурде способен вызвать у него на родине скандал таких масштабов, что Тиханов отдаст все зато, чтобы уничтожить эту улику.