Кое-как получив аттестат, несмотря на уговоры и слезы мамы, он даже не попытался никуда поступить, и осенью ему вручили повестку. Расписался, и через две недели отправился в военкомат.
Домашность слетела в первую же неделю. Отвращение и раздражение сменились животными потребностями: успеть пожрать, пока сержант не поднимет отделение из-за стола, выспаться, справить нужду за отведенное время
Вообще-то в армии ему повезлодедовщина оказалась щадящей, без издевательств; он не стал белой вороной, объектом для тупых армейских шуток и подколов. И на первом году, и на втором находился в общей массе, не выделялся.
Свободного времени было мало, и он этому радовалсяв свободные минуты наползали мысли, начинала грызть тоска. Не по свободе, не по гражданке, не по своей комнате с книгами и шторами, способными отгородить его от остального мира, а какая-то беспредметная и от этого особенно острая. Нет, не острая, а болезненная, что ли. Казалось, что лучше б была острой: разрезала до костей, до сердца, и всё; но она не резала, а расковыривала его при первом же удобном случае.
Тяжелее всего приходилось в нарядах часовымчетыре часа бродить по пресловутому периметру части от казармы до боксов, от боксов до бани, от бани до столовой
Нет, в первые разы даже радуешься, что один, в тишине, что есть возможность помечтать, посочинять стихи. Наслаждаешься этим временем. Но когда бредешь в десятый, двадцатый, тридцатый раз определенным маршрутом, мыслей уже нет никаких, все мечты перемечтаны, рифмы найдены. И если не уводить сознание куда-то прочь отсюда, в другие измерения, не отпускать на время душу, то очень легко застрелитьсяосвободить пулей душу из тюрьмы тела. А орудие вот оноболтается на плече, с пристегнутым магазином.
За время службы Сергеева в их части были два самоубийства. Сначала застрелился один, а недели через две другой. Из разных рот, старики
Приезжали комиссии, допрашивали офицеров, солдат, читали письма с родины, которые нашли в их вещ- мешках. (Традиция была такаяхранить письма все два года, а в последний вечер перед дембелем сжигать в большой урне в курилке.) Никаких причин комиссии не нашли. Да и вряд ли вот такие, для доклада, причины быликончают с собой обычно без явных причин. Просто душе становится невыносимо, а человек не умеет выпустить ее погулять, крепко сжимает в себе.
И вот один решил, что так, мертвым, емуточнее, душе егобудет лучше, а потом второй взял пример с первого: если тот это сделал, значит, понял что-то важное, нашел выход, а мы все тут мучаемся, храпим, ржем над анекдотами, дрочим на прапорщиц из «Советского воина», жрем что дают. И так каждый день, каждый день.
Кроме выстрела в себя, есть всего два пути: или превратиться в животноена первом году в травоядное, а на втором в хищное, или научиться временно умирать телом, чтоб дать волю душе. Главное не переборщить Джек Лондон это очень точно описал:
«Я не могу точно объяснить, но мне всегда казалось, что если я буду слишком далеко в тот момент, когда они придут и вынут мое тело из рубашки, то я не смогу вернуться в него. Думаю, что тогда мое тело умрет по-настоящему, а я не хочу этого».
Да, отпуская душу, становясь зомби, бредущим по периметру, Сергеев боялся одного. Нет, не врагов, которые полезут за добром их части, апроверки. Что дежурный офицер неожиданно окликнет, посветит в лицо фонарем, потребует доложиться. Казалось, тогда он просто рухнет на землю грудой мяса и костей. Умирают ведь от неожиданностиможет, это как раз то самое: человек отпустил душу, и тут его опустевшее тело дёрнули. И оно обмякло, повалилось. Плоть превратилась в прах
Может быть, этот полученный в нарядах опыт и открыл в Сергееве способность писать. И через полтора года после дембеля, подзаработав немного денег, он отправился в Москву поступать в тот институт, где учат на сценаристов. Поступил. Был очень рад и горд собой.
* * *
Сама книга «Смирительная рубашка» как изделиебыла любопытна.
Кстати, Сергеев нашел ее в нижнем ящике кухонной тумбочки среди пакетов для мусора, губок, липких шумовок и лопаток, наверняка оставшихся от прежних жильцов.
Пакеты, шумовки, это понятно, но зачем здесь книга, тем более такая, именно эта Как знак какой-то: прочти, чтоб начать в конце концов жить осмысленно, полно, ярко, ценить дни, свои мысли, фантазии. Запри тело в этой квартирке в полупустом поселке у непригодного сейчас для купания моря, а душе дай свободу, и она, погуляв, вернется сильной и здоровой, и оздоровит рыхлеющее, усталое тело. Не пробежкивернее, не только пробежкиоздоровят, а обновленная душа.
А почему нет? Не все бывает случайно
Книга Книга была издана «Клубом Семейного досуга» в две тысячи девятом году. Местом издания указаны два городаХарьков и Белгород. Выходные данные на двух языкахслева украинский: «Лiтературно-художнэ видання. ЛОНДОН Джек. Гамiвна сорочка. (Росiйською мовою)» и так далее. А справарусский: «Литературно-художественное издание»
Два адреса. В Харькове «просп. Гагарiна, 20а», в Белгороде «ул. Сумская 168». Отпечатано в «ОАО Белоцерковская книжная фабрика».
Где Белая Церковь? У нас или там?..
Набрал в интернете У них, рядом с Киевом.
На последней странице реклама издательства, адреса оптовой торговли. Москва, Киев, Харьков, Львов, Донецк.
Что теперь с этим «Клубом Семейного досуга», имевшим штаб-квартиры в Харькове и Белгороде? Что с главным редактором С. С. Скляром, ответственной за выпуск Е. В. Шаповаловой, корректором И. В. Набоковой?.. Из России они все или с Украины? Или часть оттуда, часть отсюда?
Рука снова потянулась к айфонуон давно стал для Сергеева ключом ко многим вопросам. Несколько постукиваний подушечкой пальца по стеклу экрана, и вот он ответ
Не стал на сей раз. Не надо. И так ясно, что или разделились, или погибло это предприятие с уютным названием. Не может оно продолжать работать на обе страны после всего, что случилось.
Нашел место, где остановил чтение, продолжил:
«Я весь состою из своего прошлого, с чем согласится каждый последователь закона Менделя. Все мои предшествовавшие я говорят во мне, имеют свое эхо и воздействуют на меня».
Не бог весть какая глубокая мысль, но справедливая. С ней не поспоришь. И никакая новая жизнь невозможна не потому, что мешает живущий по-старому окружающий мир, а потому, что у тебя было прошлое. Прошлое накатывает и топит в привычках, комплексах, послевкусии давних удовольствий, в горечи старых несчастий.
Закрыл книгу, отложил на край стола, взял ноутбук. Надо поработать над своим.
* * *
Сергеев писал сценарий. Впервые лет за пятнадцать полноценный, свой собственный. Что называется, авторский.
С четверть века назад, студентом, он с таких сценариев, основательных, для полного метра, и начинал, и хоть ни один не был экранизирован, на него обратили внимание, им заинтересовались студии, предлагали писать заявки. Заявки, опять же, не принимали, но деньги за них давали«труд должен быть оплачен», говорили продюсеры.
Потом Сергеев обнаруживал некоторые идеи и мотивы своих сценариев и заявок в снятых фильмах. Права не качал, объяснял себе, что идеи носятся в воздухе, мотив есть мотив, но за объяснениями стоял страх воевать: зналпроиграет, да вдобавок попадет в черные списки студий, с ним перестанут иметь дело.
Когда-то услышал байку про Сергея Михалкова: начало тридцатых, идет несчастный, плохо одетый Михалков. Знакомый спрашивает: «Ты что такой?» «Не печатают. Банда Маршака всё захватила». Через два-три года знакомый снова встречает Михалкова. Тот в дорогом костюме, счастливый. «Сергей, что произошло?» «Вошел в банду!»
Годам к тридцати пяти и Сергеев вошел. Правда, не как сценарист, продающий компаниям свой товар и тем более не как полноценный соавтор фильмов, присутствующий на кастинге, на съемочной площадке, делающий замечания режиссеру, меняющий по его просьбе детали в репликах персонажей Теперь таких сценаристов, кажется, не осталось вовсе.
Теперь чаще всего сценарий пишут несколько человек, и это не команда, а отдельные профессионалы, порой, и не знакомые друг с другом. Пишут не свое, а по заданию режиссера или продюсера. Случается, отдельные люди прорабатывают сюжет, отдельныедиалоги Написанное стекается в компанию и там монтируется нечто такое, что сценаристы потом не узнают. Некоторые возмутились бы, но полученные деньги не позволяют. Лишь иногда кто-нибудь принципиальный или неопытный требует снять свою фамилию с титров. Сергеев не требовал, понималтаковы правила игры, что тут брыкаться.
Основные деньги приносит ТВсюжеты для ситкомов, скетч-шоу, разработка чужих синопсисов, роспись диалогов. Но вот, видимо, пришло время вернуться к своему делу. За этим, скорее всего, и приехал сюда, забился в квартирке у моря в несезон, стал отшельником, старается забыть об интернете, не звонит знакомым, не следит за новостями.
И сами обстоятельства помогают. Когда хочет что-то посмотреть в Сети через того провайдера, чей пароль дал Рефат, ролики и фильмы, обзоры футбольных матчей чаще всего не открываютсявыскакивает надпись на сером фоне «Видео недоступно из вашей страны».
«Из какой вашей?! поначалу злился Сергеев. Я в моей стране!» Потом стал принимать это спокойно, даже с благодарностью: и хорошо, лучше почитаю, попишу, постою на террасе Если возникала уж очень острая необходимость, переключался на 3G, хотя роуминг в этом случае шел неслабый.
Главным занятием стал сценарий. По форме он получался в советских традицияхлитературный. С подробными описаниями, с пейзажами, портретами, даже внутренними монологами. «А что, Панфилову в Теме можно, а мне нельзя?» Да, сейчас ему казалось, что можно всё И если читал он медленно, дозированно, по две-три страницы за раз, порой насильно закрывая книгу на том месте, где герой попадал в иные времена, вселялся в других людей, то писал много, подолгу; сценарий по объему давно перевалил за метр, но действие в нем только разворачивалось, конфликт только вырисовывался.
Сергеев себя не останавливал. Наверное, потому, что зналфильм никогда не снимут.
* * *
А жизнь за пределами квартирки продолжалась. То еле заметно и слышно, как-то на полушепоте, то вспыхивая ссорами или песнями на два голоса в очередной раз задруживших Оляны и Дины. В основном же они не ссорились и не пели, а вяло перебранивались. И не напрямую, а посредством детей.
Рада, положь, не трогай. Это ведь Славика грузовик.
Играй, Рада, играй. Чего уж
Что«чего уж»? У тебя, Рада, своих игрушек вон две коробки.
Ну грузовика ведь нету.
А девочке и не надо грузовика Рада, положь, кому говорю! На вот карету лучше покатай. Смотри какая у тебя карета, с золотом, с узорами.
Так у нее ж колеса не крутятся.
Ну а ты всё замечаешь. Глазастая.
Особенно ворчала Оляна; Сергеев догадывался, что те двое суток с мужем у нее прошли не очень. Виктор-Витя только бахвалился про жар в постелина самом же деле бухал и торчал во дворе целыми днями, а ночами наверняка беспробудно дрых, ни на что не способный
За забором-стеной всё так же слонялась похожая на белого медвежонка Умка. Всё так же непонятно чем занимался ее хозяин
Справа от Сергеева сидела в кресле то закутанная тёть Наташа, то почти голая девушка Алина. Читала и читала что-то в своем смарте, иногда курила тонкую сигарету. Чтоб не выглядеть бирюком, Сергеев задавал какой-нибудь вопрос. Например:
На море не были?
Давно не ходила. А толку
Ну да.
Или:
Как ваша тетя?
Алина шевелила коричневатыми от загара плечами:
Спит под лекарствами. А таклучше.
Ну и хорошо.
К Алине чаще стал подниматься Рефат, приносил виноград, груши, яблоки, уговаривал принять:
Последние свежие. Скоро не будет совсем.
Будетфрукты в магазинах круглый год, с нотками кокетства отвечала Алина.
Да там разве фрукты! Там трупы фруктов.
Алина хихикала
Всё так же изредка Сергеев видел входящих в крайнюю на их этаже квартиру тяжелого мужчину или молодую пухлую женщину и здоровался с ними кивками.
Машина во дворе то появлялась, то пропадала. Номер с сине-желтым флажком однажды сменился на номер с черно-сине-красным
Перед обедом бегал. Всю первую половину дня заставлял себя, уговаривал, и, надев кроссовки, спустившись по лестнице, выйдя за калитку, радовался, что пересилил лень.
У противоположных ворот всё так же сидел черный мопс, бессильно разбросав задние лапы и громко сопел, глядя в землю, не желая ничего и никого замечать. Как больной, уставший от жизни старик.
Бывало, рядом с мопсом стояла или шла в магазин или из магазина его хозяйката высокая, тонкая женщина с лицом то ли похмельным, то ли сонным. При виде Сергеева лицо это оживлялось, озарялось приветливой, почти счастливой улыбкой, звучало радостно- нежное «здравствуйте!» и тут жетак быстро, что Сергеев не успевал ничего сказать, снова становилось то ли похмельным, то ли сонным. Каким-то сомнамбулическим. И смысл заговаривать пропадалказалось, она ничего не услышит, ни на что не отзовется.
* * *
Чувствуя, что тоже засыпает на ходуот этого не спасали ни чтение, ни сценарий, ни пробежки, ни наблюдение за соседями, Сергеев решил разнообразить жизнь сильнее. Для начала совершить поход в Антоновку. Там, он слышал, есть ресторанчики, пляж.
Не поплавать, так хоть подышать, сказал где-то пойманный афоризмик и хмыкнулвсё чаще замечал, что разговаривает с собой вслух.
До Антоновки, расположенной слева от их поселка, было, как и до Михайловки, около трех километров.
Сергеев долго, так долго, что наконец испугался этого, выбирал, что надеть. Джинсы или треники, кроссовки или туфли, куртку или пальто Черт, да какая разница. Не в театр идет. Но и не на пробежку
Надел джинсы и толстовку с курткойбыло прохладно, кроссовки. Кроссовки приятно пружинили, толкали вперед, требовали скорости, и Сергееву приходилось сдерживаться, чтоб не сорваться на бег.
Сначала шел вдоль заборов и ворот, из-за которых раздавался резкий злобный лай, и смолкал, как только собака понимала, что человек не станет стучаться Потом заборы и ворота кончились, возник небольшой пустырь, сохраняемый словно для порядка, чтоб отделить один населенный пункт от другого. Буревестник-2 от Антоновки.
Тропинка вдоль трассы завернула к пешеходному переходу, и Сергеев послушно перешел трассу. Двинулся не навстречу движению машин, как требовали правила, а в том же направлении. Но тропинка быстро вильнула в сторону от проезжей части, заизвивалась меж растущими зигзагообразной полосой деревьями.
Листья на них пооблетели или скукожились, на ветках висели салатово-желтые, пупырчатые, напоминающие мячи для русского хоккея, плоды.
Сергеев никогда таких не видел, и вообще поначалу не поверил, что такое действительно выросло, а не развешано каким-нибудь чудаком, подобно игрушкам на елке. Ненастоящие они были, будто из пластика или резины. Да, как мячи для хоккея.
Когда-то, подростком, Сергеев с полгода ходил в хоккейную секцию. Хотел заниматься канадским, но в их городке был только русский, его там любили, болели за свои команды.
Команды, правда, ни детская, ни юношеская, ни взрослая никак не могли никуда пробиться, ничего серьезного выигратьболтались на дне турнирных таблиц.
Сергеев походил-походил и, не видя, перспектив, хотя в двенадцать лет вряд ли знал это слово, бросил. Но иногда жалел, как о потерянном шансе построить жизнь иначе. Впрочем, быстро себя убеждал, что никто из игроков их городка в серьезных командах никогда не оказывался, а он, Сергеев, талантом хоккеиста уж точно не обладал
Дернул один шар. Даже не для того, чтоб сорвать, а чтоб убедиться, что не привязан, не приклеен. Шар оказался в руке Да, выросвот черешок, и на ощупь не пластик.
Разломил, и сразу ударило едким, химическим. Будто прыснули в нос из баллончика с освежителем воздуха Пальцы стали мокрыми, их слегка защипало.
Сергеев вспомнил тот колючий цветок с лепестками-бритвами, бросил половинки, хотел вытереть руки о джинсы, но передумалчерт его знает, что будет, еще пятна останутся, и химчистка не возьмет Стал тереть о мочалистую траву. И морщился, гримасничалв носу свербило. И потом долго казалось, что руки, нос, глотку разъедает кислота. Напоминал себе: «Надо узнать, что за хрень. Может, действительно, ядовитое растение. Ч-чёрт»
Пустырь кончился тремя недостроями. Семиэтажные башенки, видимо, должны были стать корпусами санатория. Еще две башенки готовы и, кажется, обитаемыв окнах стеклопакеты, шторы
Забор из темно-зеленого профлиста, пустая парковка, а дальше свороток вправо. Почти неприметный, стиснутый зарослями камыша.
Слева от своротка начинался новый пустырь, на сей раз заболоченный, а вперединепонятные приземистые строения. То ли склады, то ли корпуса какого- то заводика. Впрочем, вряд ли рядом с санаторием мог быть заводик