Я больше никогда не смогу поцеловать женщину?
Видите ли, заражение может произойти, а может и нет; это зависит от защитных свойств организма, состояния здоровья и образа жизни другого человека, а также от того, находится ли в вас бацилла в спящем состоянии. В целом, основной источник зараженияэто слюна.
У меня тоже есть право любить.
Я не понимаю. Вам просто хочется вседозволенности?
Я растерян. Я не хочу жить дальше, если это подразумевает жизнь без любви и искусства.
Знаете, что говорят о туберкулезе? Что он дарит больным ощущение эйфории, в медицине это называется Spes phthisica, что означает «надежда чахоточного». У больных часто наблюдаются вспышки творчества, зачастую это люди искусства
Я в это не верю.
Хотите примеры? Шопен, Китс, Перголези, сестры Бронте, Антон Чехов Вам что-то говорят эти слова: «Ты помнишь, Сильвия, еще твоей земной и смертной жизни время, когда сияла красота в твоих глазах смеющихся и ясных»?
Леопарди.
Сильвия умерла от туберкулеза. И у самого поэта, среди прочих многочисленных болезней, не исключено, что был и туберкулез. Вы наверняка знаете «Даму с камелиями» Дюма? Маргарита была больна туберкулезом. В лирической опере Пуччини «Богема» главная героиня Мими тоже умирает от туберкулеза.
Я слышал об этом, но не знаком с оперой.
Так вот: я не верю в этот идиотизм. Истина же в том, что творческие люди часто бедны, плохо питаются, живут в сложных условиях с недостаточной гигиеной и в холоде. Прислушайтесь ко мнеи доживите до того дня, когда создадут лекарство от туберкулеза.
Я хочу уехать из Ливорно.
По крайней мере, пообещайте мне, что, когда начнете харкать кровью, вы вернетесь в Ливорно. Сделайте это хотя бы ради вашей матери.
Я вам обещаю.
Хорошо, я сделаю вид, что поверил вам. Жизнь, которая нам дана, не должна растрачиваться. Даже во имя искусства.
Доктор, для меня искусство намного важнее жизни.
Что ж Я считаю подобные утверждения всего лишь юношеской глупостью.
Венеция
Мой друг Оскарединственный, кто обращается со мной как со здоровым, курит тосканскую сигару в носовой части вапоретто. Мы направляемся в Свободную школу живописи обнаженной натуры, куда мы поступили учиться.
Судно огибает береговую линию, на которой возвышается собор Санта-Мария-делла-Салюте, перед взором моего друга открываются красоты Венециии мне доподлинно известно, о чем он сейчас думает. Его размышления подобны моим, когда я впервые побывал в Галерее Уффици: «Что я такого сделал, чтобы заслужить возможность увидеть все это?», и далее«Что я сделал плохого, чтобы теперь соизмерять себя с такой красотой?» и «Буду ли я когда-то способен создать нечто подобное?»
С тех пор как мы прибыли в Венецию, с каждым днем Оскар грустит все больше, и не только оттого, что чувствует себя посредственным художником. Его унижает финансовая зависимость от меня: я помогаю ему деньгами, он живет в моей комнате. Он не понимает, что я с удовольствием оплачиваю его присутствие здесь и совершенно не думаю о возврате этих денег. Мы обаиз Ливорно, обахудожники, друзья и соратники. Все делится пополам, без оценок заслуг и возможностей. Мы должны постигать, экспериментировать, ощущать величие искусства. Остальноевторично. Все, что я вижу, становится интереснее, если я смотрю на это еще и глазами Оскара, если делюсь с ним своими рассуждениями, размышлениями, толкованиями. Его мнение заставляет меня рассуждать более глубоко и усиливает взаимосвязь моих мыслей и моего творчества. Оскар, хотя и спит на диване в моей комнате, напротив, чувствует за собой вину оттого, что не может разделить со мной расходы. Из-за его чувства гордости мне придется смириться с необходимостью расстаться с ним. Я знаю, что теперьуже скоро. Если бы я был здоров и вся жизнь была бы впереди, с бесчисленными возможностями не подорванного страданиями бытия, пожалуй, я бы тоже был таким же гордым, как он. В моей ситуации я не могу себе этого позволить. Я должен быстро двигаться вперед, переходить от одного этапа моего художественного роста к другому, не создавая себе особых проблем.
Я приближаюсь к Оскару, стоящему в носовой части катера, и чувствую аромат тосканской сигары.
Мне хочется, чтобы ты иногда улыбался.
Оскар смотрит на меня и улыбается, искренне и с наслаждением.
Видишь? Я улыбаюсь.
Я изумляюсь всякий раз, когда мы пересекаем Венецию на катере. Я задаюсь вопросом, как такое возможностолько красоты в одном месте.
Ты все время это повторяешь. Дедо, ты стареешь, ты прямо как моя бабушка.
Он смеется с очевидным намерением подшутить надо мной.
Я всего лишь надеюсь, что ты сможешь всемерно насладиться городом.
Кто знает, что обо мне подумают в Ливорно.
О ком ты говоришь?
Обо всех. В том числе о твоей матери.
О моей матери? Она ничего не знает.
Вот именно. Представь, если она узнает. Мать и дядя оплачивают твое пребывание в Венециии не знают, что платят и за меня тоже.
Мы вдвоем живем на те деньги, которые я бы потратил один. Ты спишь на диване. Мы не живем как богачи. Оскар, это всего лишь деньги. Важно другое.
Да, конечно: «Нам чужда буржуазная мораль» Он произносит эту фразу, передразнивая меня. Ты всегда это говоришь.
Да. Дружба художников стоит выше буржуазной морали. Неважно, кто находит деньги для нас двоих. То, что действительно имеет значение, познание жизни.
Я никогда не был буржуа. Я беден.
Ты художник и труженик.
Да, но бедный.
Оскар указывает на ветхую деревянную лодку в нескольких метрах от вапоретто. На палубе находятся три рыбака с морщинистыми, уставшими лицами. Они выглядят утомленными, практически больными.
Видишь их? Я бы должен быть там, с ними. Там мое место.
Оскар, эти рыбаки не умеют рисовать.
Это вызывает у него смех.
Ты самый талантливый художник из всех, кого я знаю.
Дедо, просто ты не знаешь других художников так, как знаешь меня. Я твой друг, ты меня любишьпоэтому и ценишь мое творчество. Я уверен, в будущем ты увидишь работы получше моих. Если бы не ты, я бы никогда не смог позволить себе приехать в Венецию. Ты же можешь пойти дальше, Венециятолько начало. Ты принадлежишь к другому миру, Дедо. А я не хочу уезжать из Ливорно. Я не чувствую, что гожусь для этого. Ты говоришь на французском как на родном языке. Ты привык общаться с состоятельными людьми, знаешь этикет, умеешь себя вести. Мой путьвнутренний, он состоит не из путешествий, а максимум из размышлений. Я не буржуа, но совершенно спокойно рисовал бы для них, если б мне платили. Я бы рисовал для кого угодно, лишь бы больше не чувствовать холод, запах рыбы и не работать в порту.
Оскар, я чувствую себя одиноким.
В этом твоя сила.
Мне хочется, чтобы ты был рядом. Ты единственный, кто знает обо мне все.
Посмотри на себя. Ты расцвел, ты чувствуешь себя лучше, чем я. Ты излечился.
Эта болезнь неизлечима.
Оскар и правда говорит то, что думает. Он никогда бы не стал вводить меня в заблуждение. Впрочем, так и есть: туберкулез отступает, я чувствую себя хорошо.
Дедо, знаешь, чего я больше всего боюсь? Что не смогу содержать свою семью.
Какую семью?
Ту, которая у меня будет. Сейчас у меня есть мать, потом будет жена, будут дети.
А твое искусство?
Мое искусство должно меня кормитьбольшего я не прошу. Это уже много, учитывая, с чего я начал.
Спиритический сеанс
Мы поднимаемся по лестнице венецианского дома, расположенного на узкой улочке недалеко от Арсенала. Со мнойпомимо ОскараАрденго Соффичи, Мануэль Ортис де Сарате, три молодые натурщицы из нашей школы и танцовщица, подруга Мануэля. Девушки болтают и смеются, Мануэль их поддерживает при подъеме, кладет руки на плечи, спину, ягодицы наших уступчивых спутниц.
Нас ожидает одна загадочная дама, которая пользуется определенной известностью за свой дар медиума и предсказания будущего. Она не желает, чтобы ее называли по имени; клиенты тоже не должны произносить свои имена. Говорят, она хочет сохранить анонимность, чтобы не раздражать духов, которые, по ее словам, неохотно поддерживают связь с людьми, привязанными к своей земной жизни. Она называет себя просто Мадам. Кажется, она настоящая посредница между душами живых и умерших, и многие готовы подолгу ожидать, чтобы присутствовать при связи Мадам с потусторонним миром.
Лестница погружена в полумрак, небольшая лампа освещает входную дверь из темного дерева. Нам открывает низкорослая помощница медиума; она упорно смотрит в пол, не поднимая взгляда, и провожает нас в слабо освещенную свечами и керосиновой лампой гостиную, где стоят диваны и круглый стол с десятком стульев. Мы с Оскаром обмениваемся понимающими взглядами. Загадочный сумрак в комнате и диваны из красного бархата дают нам ощущение чего-то знакомого, что совсем не вяжется с внеземным. Если бы здесь были пианист и полуобнаженные девушки, это место было бы похоже на бордель, а не на храм таинств.
На двух серебряных тарелочках дымятся благовония, наполняющие пространство ароматом вареной сливы. Наши спутницы говорят, что раньше Мадам была красива и желанна для мужчин. Они присутствовали на многих ее спиритических сеансах и уверяют, что, как и всегда, будет чему поразиться.
Оскар скептически наблюдает за девушками, но на одну из нихтанцовщицусмотрит с очень земными намерениями, далекими от спиритических. Мануэль занят другими девушками, а Арденго притворяется, что ему не интересны ни спиритизм, ни секс.
Кто хочет быть художникомдолжен быть французом, более того парижанином. Мануэль говорит на прекрасном итальянском с легким испанским акцентом, смешанным с ломбардским произношением; он родился в Комо в чилийской семье и все время путешествовал, чтобы учиться искусству; сейчас ему нравится Франция. Можно быть французом и не быть парижанином, а можно быть итальянцем, чилийцем, испанцем, японцеми при этом быть парижанином. Понимаете меня? Настоящий, подлинный художник должен объездить все музеи Европыи затем осесть в Париже. Другого места нет и долгое время не будет. Художники, скульпторы, музыканты, писателивсе сосредоточены в одном городе, как будто энергия одних талантов притягивает энергию других.
Я всегда увлечен рассказами Мануэля.
Яюжноамериканский парижанин. А ты, Амедео, должен присоединиться ко мне как можно быстрее, у тебя идеальный французский, ты в душе уже парижанин. Оскар, и ты тоже. Язык Мольера легко выучить, нужно лишь практиковать его в кафе.
Оскар улыбается, но не отвечает. Арденго, очень чувствительный и внимательный, обращается к моему другу с улыбкой:
Знаешь, у меня тоже не было денег. Мой отец разорился, и наша семья осталась без средств к существованию. Но в Париже я быстро нашел работу. Я делаю иллюстрации, в том числе и для известных журналов; платят мало, но на жизнь хватает. Во всяком случае, лучше жить в Париже, чем в Риньяно-суль-Арно.
Оскар не позволяет себя соблазнить:
Мне хорошо в Ливорно.
Мануэль не доверяет убеждениям Оскара и настаивает:
В Париже есть рынок сбыта! А здесь, в Италии, какие картины продаются? Наверное, все еще в стиле маккьяйоли
Моибудут продаваться.
Оскар, послушай меня, ты растрачиваешь себя. Приезжай на Монмартр, я помогу тебе найти комнату, так ты и Дедо привезешь с собой.
Эта дискуссия могла бы еще долго продолжаться, но в комнату входит помощница.
Мадам просит вас несколько минут соблюдать абсолютную тишину. Скоро она к вам присоединится. Когда она войдет, вы должны сидеть вокруг стола и не должны обращаться к ней. Что бы ни происходило, не двигайтесь, оставайтесь спокойными. Старайтесь дышать глубоко и медленно.
Как только женщина удаляется, мы поднимаемся с диванов и молча садимся вокруг стола. Из передней доносится продолжительный звонок, дверь открываетсяи заходит Мадам, молча и с опущенными глазами. Стройная, привлекательная блондинка лет сорокаона очень отличается от моих представлений о ней. При ее появлении по всей комнате распространяется аромат ландыша.
У Арденго и Мануэля очень серьезный вид, у Оскарапо-прежнему скептическое выражение лица с легкой неприязнью. То, в чем он сейчас принимает участие, лишь развлечение для состоятельных буржуа; для него же вечер будет считаться прекрасно завершенным, только если ему удастся разрядить свое сексуальное напряжение с одной из наших подружек. Оннастоящий сын народа и не выносит этого вздора в качестве развлечения.
Мадам подходит к столу и садится с нами в круг. Никакого сцепления рук, никакой магической формулы. Она неподвижна, а ее взор направлен в центр стола. В течение минут пяти ничего не происходит.
Вдруг Мадам начинает дышать глубже, с каждым вздохом нарастает шум, из ее груди вырывается легкий свист. Затем это сменяется тяжелым дыханием, как при занятии любовью, и продолжительными содроганиями. Кажется, начинается транс, во время которого дух-проводник овладевает ее телом. Бедная Мадам вся покрылась потом, капли стекают по лицу, она будто бы производит страшное усилие. Наконец она начинает говоритьхриплым, практически мужским голосом:
Снова Тишина.
Снова
Мы молча и с сомнением смотрим друг на друга.
Страх. Снова страх. Однако, когда мы виделись было хуже. Тогда был испуг, потому что уродливое пугает, и все же вы здесь, со мной, хотя меня уже нет в живых.
Что поражает, так это несоответствие между деликатными чертами лица Мадам и глубоким глухим звуком, который она производит.
Уродство пугает, и все же оно вечно.
Эти слова мне что-то напоминают.
Арденго и Мануэль внимательны, девушки благоговейно слушают.
Мадам разражается смехом, мы чувствуем себя несколько растерянными и в замешательстве.
Ты так молод, но так обеспокоен.
Снова слова, звучащие так же, как и другие, которых я не помню.
Не лучше ли просто жить? Дверь всегда открыта в ожидании неожиданного. Вы не знаете, зачем вы пришли, но один из вас знает.
Наступила тишина, слышно только тяжелое дыхание, и я не знаю, чье оноМадам или духа, который находится в ее теле.
Вы не знаете и не хотите знать. Только у одного из вас есть вопрос, и это самый большой вопрос, на который нет ответа. Вопрос, который все задают, это когда
Я чувствую, как по спине, шее и рукам пробегает озноб. Удары сердца все чаще и сильнее. Я трясусь, сидя на стуле, против своей воли. Оскар встревоженно смотрит на меня.
Ты не создан для «когда». Ты создан для «навсегда».
Силы меня покидают, комната кружится вместе со свечами и керосиновыми лампами. Я ощущаю тошноту и не уверен, что смогу усидеть на стуле. Вероятно, я сейчас потеряю сознание. Я чувствую, как сползаю со стула, пытаюсь прийти в себя и опираюсь на стол. Я покрываюсь потом сильнее, чем Мадам.
Змея сбрасывает свою кожу из-за стыда
Мадам улыбается, обнажая белые зубы, но из-за полуобморочного состояния мне на какое-то мгновение показалось, что я вижу десну, полностью лишенную зубов. Это мимолетное видение тут же исчезает. Мне становится еще хуже.
Наполни свое время так чтобы оно стало «вечным».
В глазах у меня темнеети я проваливаюсь во тьму, словно падаю в бездну.
Я медленно пробуждаюсьсловно после глубокого сна. Открываю глаза и понимаю, что я все еще в гостиной Мадам. Я лежу на диване, а мои друзья сидят рядом в ожидании, пока я очнусь.
Дедо, как ты? Оскар улыбается.
У меня болит висок с правой стороны; должно быть, я ушиб голову. Я пытаюсь пошевелиться, но не могу, меня тошнит.
Вставай потихоньку.
У меня болит голова.
Еще бы, ты ударился о край стула.
Арденго тоже подходит ко мне и улыбается.
Ты увидел дьявола?
Почти.
Оказывается, ты более впечатлителен, чем девушки!
Я оборачиваюсь и вижу трех наших натурщиц, они смотрят на меня обеспокоенно. Четвертая же, танцовщица, целуется с Мануэлем немного в стороне. Оскар смеется и подмигивает мне.
Твой чилийский друг намного хитрее нас. Видишь?
Арденго тоже улыбается.
Думаю, нам нужно уходить отсюда, иначе эти двое не выдержат и займутся любовью прямо здесь, в доме Мадам. Девушки голодны, и тебе тоже нужно что-то поесть.
Меня сейчас вырвет.
Как только ты упал в обморок, она прекратила сеанс. Встала и ушла. Ты на самом деле испугался?
Арденго, прошу тебя, я не хочу об этом говорить.
Давай поднимайся и пойдем отсюда.
Нечеловеческим усилием и с помощью Оскара я сажусь на диван. Голова кружится, но через пару секунд приходит в норму. Оскар придвигается ко мне ближе.