Какие непростые судьбы! Сколько трагизма! задумчиво произнесла Полина. Жизнь вашей мамы и бабушки могла бы стать сюжетом романа.
У каждого репрессированного и каждого, с кем он был близок, неважно, жена это, ребёнок или сожительницав жизни будет не менее трагичный эпизод, а если каждую такую историю записать, то самой большой библиотеки не хватит, чтобы разместить все эти книги.
На следующий день состоялись скромные похороны Вениамина. На них присутствовало всего около десятка человек: сын, внуки, племянница усопшего с мужем и несколько школьных коллег. Хотя о потере родственника, друга, сослуживца скорбели многие, причина его преждевременной кончинызаразный новый вирусзаставила Виктора настаивать на том, чтобы на церемонии прощания было как можно меньше людей. Друзья-старики причитали в трубку телефона о том, что неправильно всё это, да и «по телевизору министр уверял, что ситуация под контролем», но Виктор был непреклонен. Поминки тоже решили отложить до сороковин, наивно полагая, что обстановка может улучшиться. Сын усопшего на похоронной церемонии был сам не свой: не было рядом его главной поддержкиПолины, отсутствие которой в тот момент он ощущал особенно остро. К тому же по рекомендации врачей отца хоронили в закрытом гробу: Виктор почувствовал уже знакомую щемящую боль за грудинойдежавю: ему вспомнились похороны Степана на Митинском кладбище в Москве. Тогда только гроб был цинковым и могилу заливали бетоном: «Всё-таки хорошо, что мама этого не видит. Не такого ухода и прощания заслужил отец Покойся с миром, папа. Твоя жизнь была примером чести и достоинства для знавших тебя людей, смерть же стала доказательством того, что старики этой стране не нужны. Но всё-таки твоя кончина для кого-то будет предупреждением беречься и не верить пропагандистским россказням. Нет у нас коронавируса, как же! От бронхита люди мрут!»
После придания тела земле Виктор с сыном Ильёй вернулись домой, на кухне из шкафа достали три рюмки, одну из которых поставили возле фотографии Вениамина, наполнили их коньяком, на закуску нарезали чёрный хлеб и селёдку. Помянули, разумеется, не чокаясь. Немного полегчало, хотя в большей степени такому состоянию способствовала мысль о том, что этот тяжёлый день уже пройдензавтра будет легче. В доме не хватало Полинывот уже три дня они не видели её: в квартире об отсутствии хозяйки напоминала каждая вещь.
«Всё проходит. Пройдёт и это, Виктор вспомнил слова древнего мудреца, дальше полегчает», про себя добавил он уже из собственного опыта.
Через пару недель Полина вернулась домой. К всеобщей радости, тесты, взятые у неё и Нины Матвеевны, дали отрицательный результат. Весенняя погода радовала теплом, солнцем и сулила хороший дачный сезон. Казалось бы, жизнь понемногу стала возвращаться в привычное русло для Виктора, Полины, Ильи, но не для Нины. Траурный наряд сделал щуплую старушку ещё более миниатюрной. Со смертью мужа она потеряла не только его, но и часть себя, доказательством чего и был её внешний вид. Но нужно сказать, что женщина держалась, как могла, особенно на людях: она не причитала, не плакала, старалась не предаваться воспоминаниям и даже порой улыбалась. Поначалу Полину пугали те моменты, когда она заставала Нину, сидящей в одиночестве в зале и смотрящей в выключенный телевизор.
Чего вы телевизор не смотрите? учтиво интересовалась невестка.
Тошно, милая, от этой лжи становится.
Так вы бы сериал посмотрели, чтобы отвлечься
Сериал постоянно на рекламу прерывается, а где реклама, там и анонсы телепередачснова эти лживые физиономии перед глазами маячат.
Аргументация Нины была исчерпывающей, но и видеть её, уставившуюся в стену, было больно. Тогда-то Полине пришла в голову идея подарить ей ноутбук, на котором можно было бы смотреть сериалы без пропагандистской рекламы, а в учителя направить сына Илью. Конечно, обучение займёт какое-то время, но это точно отвлечёт Нину от грустных мыслей, позволит больше времени проводить с любимым внуком, единственным продолжателем рода Пучковых, и заставит мозг работать, что только пойдёт ей на пользу. Разумеется, поначалу у старушки данная идея вызвала сопротивление: «Зачем мне компьютер? Я ещё к телефону вашему никак привыкнуть не могу!» Но на её возражения никто из родственников не отреагировал, и скоро у неё появился «этот аппарат», как сама новоиспечённая хозяйка его называла. Два раза в неделю стал приходить Илья в качестве репетитора. На протяжении пяти занятий он только показывал несколько команд: включить компьютер, войти в браузер, там в закладках найти сайт с сериалами, выбрать конкретный фильм и нужную серию. Простой на первый взгляд алгоритм никак не хотел усваиваться. Только на втором занятии Нина Матвеевна поняла, как включается ноутбук, все же остальные вопросы внука вызывали полное недоумение, слова «страница», «закладка» путаницу в голове, не говоря уже о таких выражениях, как «браузер» и «сайт».
Без какого-либо видимого успеха прошли третье, четвёртое и пятое занятия. Илья уже был готов бросить затею и на очередном уроке просто показывал старушке свои фотоработы, рассказывая о силе фотографии. Вдруг он случайно открыл свой снимок, выбранный и включённый агентством Reuters в десятку лучших фотографий за апрель со всего мира. Данный фактповод для большой гордости как самого фотографа, так и его родныхбыл скрыт от бабушки не случайно. О том, что Ильяавтор одного из лучших фото месяца, сам он узнал вскоре после смерти деда. Внук бы с большим удовольствием поделился новостью с бабушкой, и, конечно же, та бы очень обрадовалась, поддержала и отвлеклась от мрачных мыслей, если бы не сюжет фотографии: на ней был запечатлён вышедший после многочасовой работы в «грязной» зоне больницы (где принимали больных с серьёзными осложнениями, вызванными коронавирусной инфекцией) врач. На его лице защитные очки оставили глубокие мозоли, щетина свидетельствовала об изнуряющей работе и полном отсутствии личного времени, но самым впечатляющим был взгляд врача: в его глазах было разочарование, печаль, ужас, но в то же время самоотверженность и готовность сражаться за каждого пациента. Илья и его родители опасались, что данное фото, безусловно несущее мощный посыл, лишний раз напомнит Нине о Вениамине.
Старушка, рассмотрев снимок, заплакала. Илья тщетно пытался её успокоить в течение нескольких минут. Вдоволь нарыдавшись, она жестом остановила утешающую речь внука.
Всё в порядке, милый Замечательная фотография! И плачу я не из-за печали, а радости. Глядя на этого доктора, у меня вера в людей вернулась. Конечно, я и дедушку вспомнила, но теперь я знаю, что врачи сделали всё возможное, чтобы его спасти. Есть ещё в нашей стране место для сострадания, а не только для лжи. Спасибо тебе, и доктору этому спасибо! Храни вас Бог!
После этого случая с Ниной произошла невероятная перемена: она быстро освоила компьютер и интернет, стала интересоваться новостями и регулярно читать информационный портал tut.by, который она называла интернет-газетой. Илья рассказывал ей об общественных инициативах помощи медикам, волонтёрах, работающих в больницах, врачах, говорящих правду о болезни вопреки указаниям официального Минздрава. Бабушка настолько этим прониклась, что дала Илье небольшую, но значительную в сравнении с её пенсией сумму денег для перевода на помощь медикам. Но Илья не успел перевести эти деньги: по злому стечению обстоятельств платформу быстрого сбора средств заблокировали, а её основателя арестовали по какому-то невнятному обвинению. Когда Илья принёс ей деньги назад и объяснил причину своего неуспеха, старушка прищурила глаза, сжала и без того тонкие губы и с раздражением в голосе ответила:
В этой стране благие дела и помыслы всегда были преступлением. Так моих обоих дедов репрессировали. С тех пор ничего не поменялось!
Илья первый раз в жизни видел нескрываемую злость и презрение во взгляде своей кроткой, спокойной бабушки, что немало его удивило. Но он быстро забыл об этом эпизоде: наступало горячее предвыборное лето, значительно прибавившее работы журналистам и фотокорреспондентам. Илья уже не мог часто бывать у старушки, поэтому теперь, вместо того чтобы узнавать новости от него, она искала сделанные им фотографии в интернете и всегда переполнялась гордостью, находя в сети снимки любимого внука.
Последовавшие в августе сфальсифицированные выборы, эскалация насилия по отношению к мирным демонстрантам и полное бездействие чиновников не оставили Нину Матвеевну равнодушной. Но что могла сделать она, маленькая восьмидесятиоднолетняя старушка? Она упрямо спорила с соседями-пенсионерами, защищавшими власть (и, надо сказать, ей удалось убедить двоих из них), неистово следила за новостями и деятельностью внука, открывала дверь в подъезде своего дома во время протестных акций, проходивших неподалёку, чтобы их участники смогли там укрыться в случае задержаний. В остальном же она чувствовала своё полное бессилие. Но так было лишь до определённого момента. А наступил он в середине сентября.
В тот тёплый осенний день по недавно сформировавшейся традиции улицы Минска украсили своим присутствием прекрасные женщины, выражавшие свою позицию против насилия, беззакония и вседозволенности властей мирными прогулками. Их единственным оружием, кроме красоты и женственности, были цветы в руках, с недавнего времени воспринимаемые как предмет, несущий угрозу государственной безопасности. Смелые женщины разных поколений собрались в центре возле Ратуши. Илья со своим коллегой-корреспондентом также был там и освещал события. Постепенно уютная атмосфера гармонии, созданная массовым присутствием представительниц прекрасного пола и цветами, начала нагнетатьсятревогу и диссонанс внесло появление автозаков, микроавтобусов с тонированными стёклами и вооружённых людей в форме, чьих лиц не было видно из-за балаклав. Илья при помощи своей камеры подлавливал каждый напряжённый момент, стараясь зафиксировать все детали. Для фотокорреспондента очень важным было отразить лица участников конфликта, пытаясь заглянуть им в глаза, поэтому его привлекали ситуации, где было видно взаимодействие двух сторон. Вдруг он увидел, как двое мужчин, судя по всему, правоохранителей без опознавательных знаков, с ног до головы облачённые в чёрное, в бронежилетах с пистолетами и дубинками, вели, схватив под руки, девушку лет двадцати пяти. Каждый из них обеими кистями сжимал хрупкую пленницу, покорно следовавшей к микроавтобусу с тонированными стёклами. На девушке был широкий шифоновый сарафан с чередующимися розовыми и фиолетовыми оборками, поверх которого была надета укороченная джинсовая куртка оверсайз. Внезапным порывом ветра сарафан плотно прилёг к телу хозяйки и принял его очертания: округлившийся живот на хрупкой фигуре ясно указывал на интересное положение девушки. Илья поспешил поближе запечатлеть данную сцену. Будучи в метрах пяти от героев фоторепортажа, он услышал, как жертва уговаривала правоохранителей отпустить её:
Господа, я беременна, вы делаете мне больно!
Нефиг было сюда соваться! В тюрьме рожать будешь, грубо сказал один из мучителей и подтолкнул девушку в плечо. Та то ли от боли, то ли от неожиданности споткнулась и, если бы не тиски правоохранителей, верно бы упала, но удержалась на ногах. Тот момент во всей своей неприглядности был запечатлён Ильёй. Ему очень хотелось зафиксировать ярость в глазах одного из мужчинединственной оголённой части его тела. Это были глаза безумца, блеск которых свидетельствовал об отсутствии границ дозволенного. Илья увеличивал объективом вид, фокусировался, но никак не мог поймать нужный ракурс. Он подошёл уже совсем близко к милиционерумежду ними оставалось менее метракак вдруг тот обернулся, раздражённый звуком щелчков фотоаппарата, схватил рукой объектив и сильно толкнул репортёра. Незадолго до толчка, когда рука правоохранителя уже коснулась камеры, Илье всё же удалось поймать нужный момент и сделать снимок: размытая кисть с разведёнными пальцами в чёрной перчатке на переднем плане нисколько не портила кадр, а лишь добавляла экспрессии. Снимок удался, но его ценой стало задержание фотокорреспондента. Правоохранитель с безумными глазами, посчитав, что с беременной девушкой вполне по силу справиться одному его коллеге, схватил Илью и без слов потащил в микроавтобус. Репортёр попытался оправдаться:
Я журналист, у меня есть аккредитация, но, вспоминая взгляд своего конвоира, понимал, что все слова напрасны.
В микроавтобусе, куда привели Илью и беременную девушку, уже было много задержанных женщин. Как только их туда погрузили (посадка в транспортное средство больше походила на погрузку не особо ценного товара), автомобиль отправился в неизвестном направлении: окна изнутри были закрыты занавесками, а шевелиться запрещалось самым настоятельным образом. Так в полной тишине и практически в темноте микроавтобус колесил по городу по ощущениям около сорока минут. Затем он остановился, послышался звук открывающихся ворот, потом снова движение, по-видимому, внутрь, остановка, и двери открылисьлюдей стали выводить. Илья быстро понял, где находится, хотя со внутренней стороны ворот видел это место впервыецентр изоляции правонарушителей «Окрестина» словосочетание, внушающее страх и ужас любому жителю Беларуси после августовских событий в стране. Снаружи этого заведения ему в последний месяц много приходилось бывать, делая репортажи. Морально молодой человек был готов к худшему.
Тем временем коллеги Ильи пытались выяснить, куда же его повезли, и, как только местоположение выяснилось, поспешили опубликовать информацию о задержании журналиста, освещавшего события. И этой короткой, но вопиющей своей несправедливостью новости было достаточно для того, чтобы в душе Нины Матвеевны случился неосознанный надлом. Когда она прочитала публикацию, почувствовала злость и в то же время некий уже ранее испытанный ею, но хорошо забытый страх. Однако времени рефлексировать над эмоциями не было, ей хотелось побыстрее оказаться возле злосчастного здания в переулке Окрестина, чтобы встретить там внука: «Когда это кошмарное недоразумение выяснится, его отпустят», теплилась в старушке надежда. Пока она ехала на такси к стенам ЦИП, всё яснее и яснее ощущала ту тревогу, которая вырывалась из самых глубин её сердца: она сковывала низ живота, сердце, горло, пульсировала в висках и осушала рот. Было ли ей так страшно когда-либо ранее, она не помнила. Выйдя из машины, Нина увидела у стен тюрьмы множество людей: некоторые из них встречали близких, другие предлагали разного рода помощь, третьи так же, как и наша героиня, пришли сюда поддержать родных и друзей. И тут старушка поняла природу противного чувства, мучавшего её: это был страх, передавшийся ей от матери, когда та переживала арест отца и тестя, страх, каждый раз ощущаемый её матерью и бабушкой во время переездов, предпринимаемых с целью не быть арестованными как жена и дочь врага народа, страх от каждого нежданного стука в дверь, каждой проезжавшей мимо машины-воронок. Да, это был именно тот страх, пережитый ею ещё в детстве, сохранённый в памяти на всю жизнь и вот теперь на склоне лет снова её захлестнувший. «Неужели ничего не изменилось и мы, женщины, живущие в этой стране, и впредь будем терять любимых мужчин из-за проклятого режима?! Довольно жертв: оба моих деда, отец, погибший на войне, Стёпа, Вениамин, неужели и внук среди них? Не позволю!» произнесла про себя Нина и до боли сжала кулаки.
Старушка до самого вечера стояла возле стен тюрьмы, вглядываясь в печальные лица присутствующих. С заходом солнца рассеялась иллюзия того, что справедливость может восторжествовать, и Нина вернулась домой. Там она достала принадлежавшую её бабушке старую швейную машинку Singerверную спутницу скитаний родственниц врага народа от преследований режима, и отыскала белую простынь. Затем она озадачилась поиском красного полотна. В платяном шкафу единственным, что подходило Нине, была тёмно-красная рубашка Вениамина. Тяжело вздохнув, она сняла её с вешалки и, как бы оправдываясь, произнесла вслух: «Ты бы меня понял, Веня, и, конечно же, поддержал!» Затем женщина ловко раскроила из простыни две полоски, а из спинки рубашки вырезала одну и, чередуя их между собой, сшила флаг.
На следующий день Нина Матвеевна вышла из дома, неся в руках отутюженный самошитый бело-красно-белый флаг, используя в качестве древка зонт-трость. Лёгкой походкой старушка, будто и не было ей восемьдесят один год, пересекла площадь Парижской Коммуны, затем по мосту через Свислочь вышла к проспекту Независимости и по нему двинулась в сторону Октябрьской площади. Достигнув её, она посмотрела на недавно построенное здание бизнес-центра и скривилась от отвращения: архитектурное воплощение свергаемого режима. В фантазии старушки здание, расположенное между Дворцом профсоюзов и зданием «Велком», казалось отпрыском порочной связи двух соседних строенийдругого объяснения данному проекту она для себя придумать не могла.