Противоположный угол перекрестка занимал кинотеатр. «Кино-Мир-театр», разобрал Нетрой в хитросплетении тонких линий название. Это здание, в отличие от магазинов, было каменным, основательным, хотя и тоже одноэтажным, выкрашенным бодренькой желтой краской, и с крытой шифером односкатной крышей. В общем, сельский клуб, только с претензией. Такое впечатление усиливалось пристроенной к дальнему боку дома кочегаркой, что в свою очередь определялось по высокой, в два раза выше здания, квадратной кирпичной трубе. Конечно, зимы в этой местности суровые, а в холодный зал никого не заманишь. А так можно хоть зайти погреться. Все логично.
Перед кинотеатром была устроена, то есть, заасфальтирована, небольшая площадка, на которую выходила касса, надо полагать, летний вариант, а на самом углу перекрестка обосновался газетный киоск. И в кассу, и в киоск выстроились небольшие, в два-три человека очереди. Искусствов массы, продекламировал Феликс мысленно. Важнейшее из искусств для наскино, актуализировал он известный лозунг.
И тут неожиданно он оказался свидетелем события, которое полностью воскресило его упавшее было настроение и с лихвой компенсировало понесенный при падении моральный ущерб.
Оказавшись рядом с киоском, он, сдерживая болезненные ощущения в ушибленном плече, принялся вертеть шеей, рассматривая выставленную на торги печатную продукцию. Как оказалось, всю предложенную к изучению периодику он уже видел раньше, дома, все было месячной, в лучшем случаенедельной свежести. Он как раз придумал метафору, что, мол, жизнь проносится мимо городка Загубинска, как те поезда по Магистрали, а сюда долетают лишь отголоски, да заносятся попутным ветром разные обрывки и ошметки, которые кружат по округе, кружат, да и оседают, покрывая все неравномерно, как пыль, как печная копоть, как Метафора оказалась такой долгой, что он не успел ее сформулировать до конца, потому что в этот момент, выскочив из-за киоска, наискосок по площади понесся некий невысокого роста мужичонка. Нетрой сразу забыл все досужие размышления и принялся за бегуном следить.
Что-либо сказать о нем сразу, навскидку, было невозможно. Рабочая роба, в которую тот был облачен, оказалась чрезмерно объемной и совершенно бесформенной, поэтому даже предположить возможную затруднительно, оказалось затруднительно. Плюс кепчонка на глаза, плюс тяжелые грохочущие ботинки. Плюссобытия развивались слишком стремительно, а забег выдался коротким.
Грохочущих ботинок оказалось аж три пары, поскольку за первым мужичком гнались еще два, по виду такие же. Тот, что был ближе к убегавшему, в какой-то момент сумел зацепить его ногу, и беглец со всего маху растянулся прямо под стеной кинотеатра. Преследователь немедленно уселся тому прямо на голову и плотно прижал ее к асфальту. Поверженный пытался как-то сопротивляться, но ничего у него не получалось, оседлавший его был явно сильней. Тут подоспел и третий. Он, не раздумывая, схватил лежавшего на животе бедолагу за ноги и, упираясь изо всех сил, потянул и протащил того по асфальту метра полтора, а то и два. После чего бросил чужие ноги парой ненужных жердей, и, как ни в чем не бывало, отошел в сторону. К нему немедленно присоединился второй, тот, который сидел сверху. Они демонстративно закурили по папироске, и, надвинув на глаза кепки, спокойно пошли восвояси.
Подвергнутый экзекуции мужичонка какое-то время оставался лежать там, где его бросили, вывернув носки ботинок внутрь, почти в одну линию. При этом, никто из очевидцев экзекуции, к нему не подходил, только, замерев в отдалении, молча смотрели. Жив ли, мелькнула мысль у Феликса? Или нет? Жив, жив!
Вот человек зашевелился и медленно, очень неуверенно поднялся. Ой, лица на нем не было от слова совсем. То есть, на месте лица сочилось сплошное кровавое месиво. Такого же качества след оставался и на сером асфальте. Судя по всему, особенно пострадал нос, что не удивительно. Даже Нетроя при виде такого жесткого и внезапного увечья, замутило. Мужик подобрал свалившуюся на землю при падении кепку и прикрылся ейлишь глаза затравленно смотрели поверх. Глаза, видимо, уцелели. Вот он с трудом, шатаясь, поднялся на ноги. Постоял, привыкая к вертикальности, и побрел, запинаясь и едва не падая, куда глаза глядят. Как ни странно, в сторону, противоположную той, куда удалились его мучители.
В больницу пошел, болезный, уверенно определила направление высунувшаяся из окошка и тоже внимательно наблюдавшая за инцидентом киоскершаблагообразная, сердобольная женщина предпенсионного возраста. Очередь, кстати, при начале происшествия немедленно рассосалась, и изучать обстановку ей никто не мешал.
Забавные мальцы, завязывая разговор, поделился первым впечатлением Феликс.
Это не мальцы, это зеки, поправила его женщина из киоска.
Да? И что они не поделили?
Должно быть, в карты проигрался. Это у них быстро.
Не умеешь, не садись, самонадеянно изрек чемпион по покеру.
Да как же, у них не сядешь! вспыхнула женщина. Попробуй только откажись, сразу это Ну, вы понимаете.
Да ну!
Вот те ну! Попал в средувсе, считай, засосала.
А мальцы?
Что, мальцы?
Они какие? И кто?
Ты, я смотрю, приезжий? Все вопросы спрашиваешь.
Точно! Потому и спрашиваю. Не хочется впросак попасть, а хочется в курсе быть.
Эва, мальцы, вздохнула киоскерша. В двух словах так и не расскажешь.
А я не тороплюсь, готов слушать хоть до вечера. И очереди, к тому же, нет никакой.
Да тут ее, почитай, никогда и не бывает, махнула рукой женщина. Ладно, слушай про мальцев.
Она запрокинула глаза, причмокнула и открыла рот, да еще и палец на щеку положила, и тут же превратилась в сказительницу бабу Марфу, которую Феликс помнил по виденным в детстве фильмамтолько цветастой косынки на голове недоставало.
Так вот, начала сказывать киоскерша, было это давно.
Погодите, перебил ее сетератор, может не стоит так глубоко копать? А то
Всякая история имеет свой зачин. Могу и вовсе не рассказывать, если лень слушать.
Нет-нет, сказывайте вашу историю. Это я так, по глупости и торопливости ума
Вот я и говорю, было это давно. Еще до того, как та нечисть в лесах завелась, с которой потом воевать пришлось. В те годы там, за старым аэродромом, среди сопок, военная часть стояла. Секретная. Служил в той части старшиной один военный на тот момент человек по фамилии Малецкий. Смекаешь?
Смекаю. Что тут смекать-то?
Нет, вижу, пока не смекаешь. Ладно, слушай дальше. Сказывают, что был тот Малецкий человеком жестким, а порядок и дисциплину среди солдат наводил железной рукой и методами недозволенными. В общем, неуставными методами, сказывают. Кто не подчинялся и не делал, что требуется, того могли втихую даже и отдубасить. Ну, вы понимаете. Его даже Ночным комбатом величали. В общем, в страхе держал подчиненных. А что? И начальство довольно, и ему какая-то выгода, видать, была.
Наверное. И что?
А то! Одного разу они перестарались, или не на того нарвались, в общем, парень, солдатик, побоев и унижений терпеть не стал, а взял автомат и пострелял обидчиков. И других, невиновных, тоже случайно пострелял. Много тогда, сказывают, людей полегло. Ну и сам, конечно, тоже голову сложил. Такая трагедия была, скажу я вам! Тут весь город горевал, потому что многие местные в той части служили, так что были здесь и гробы, и похороны.
А Малецкий?
О, с ним все интересно. Он вроде тоже свою пулю получил, видели даже как упал. Но когда общая суматоха улеглась, его-то и не обнаружилось. Пропал! Куданикто не ведает. Только кровь на земле, на том месте, где тело лежало. Тело так и не нашли. И никто его с того времени не видывал.
Во как! Интересно. А вы откуда все знаете?
Так про это все знают! Городская легенда, что ты! К тому же все событие, почитай, на моих глазах происходило. Я тогда девкой в самом соку была, только замуж вышла Помню!
И что же из этого всего следует?
Через годы, когда про ту историю забыли, объявилась в наших местах банда.
Банда?
Именно. Крепкие ребята. Поначалу браконьерством промышляли, егерей гоняли да охотников строили. После контрабандой увлеклись. У нас же тут граница недалече, так что занятие прибыльное, если с умом подойти да тропы знать. Вот они как раз с умом все делали, и тропы, стало быть, знали. Да и поныне продолжают это делать, но не только. Окромя контрабанды, и другими вещами занялись. Предпринимателей под контроль взяли, не знаю, как это по-мудреному называется.
Рэкет, что ли?
Он. Короче, держат под собой всю округу. Все по-умному, жестко, но без излишней жестокости. Как говорится, живут сами, и другим дают. А что, все довольны. Потому как порядок при них. Вот эти зеки только между собой и дерутся, никого другого не трогают. А то ведь не продохнуть от их безобразий было! Они же это, отморозки, удержу не знают. Ну, ты сам видел. Так вот, эти, из банды, они и есть самые мальцы. Как увидишь крепких ребят на джипах, знай: они. Мальцы.
Понял я, понял. Не понял только, зачем так долго рассказывали.
А я и гляжу, что ничего ты не понял. Сказывают, что тот Малецкий, про которого я говорила вначале, жив, и что он-то всей этой организацией и управляет. Сам создал ее, и теперь сам руководит. Хотя его вживую по-прежнему никто не видел. Мальцыэто хлопцы Малецкого. Понял теперь?
Теперь понял. Спасибо за уточнение. Что-то я несообразительный сегодня, аж стыдно. Совсем плохой стал.
Да нет, нормальный. Просто ты чужой, пришлый, а это все наши местные заморочки.
Женщина умолкла и стала с отрешенным видом перекладывать перед собой какие-то журналы, бесцельно, с места на место. Было заметно, что она о чем-то продолжает неотвязно думать, словно некая мысль ее терзает и рвется наружу, а она сомневается, стоит ли ей свободу давать. В общем, вне всякого сомнения, хотелось женщине разговор продолжить. Нетрой не покинул ее в трудную минуту принятия решения, изобразил на лице готовность выслушать.
Ну, хорошо, подвела она черту под своими колебаниями, я вижу, что ты человек интересующийся, и слушать умеешь. Так я тебе и еще кое-что расскажу. Про город наш. Может, тебе мой рассказ на что и сгодится.
Она только раз быстро подняла глаза и коротко взглянула на Феликса, убедившись же, что он весь внимание, глаза опустила, и все остальное время рассказа смотрела вниз, на прилавок, на блюдце с мелочью и пальцы свои, которые эту мелочь по блюдцу гоняют.
Ты не знаешь, не заметил, да и когда тебе было, что город наш стоит в неправильном месте. Есть такие места, нехорошие, где, скажем, нельзя строить дом, потому что ни счастья, ни здоровья хозяевам в нем не будет. Вот, в таком гиблом месте построили целый город Загубинск. Здесь никогда раньше люди не селились, а когда тянули Магистраль, просто по карте выбрали подходящую точку на маршруте. Никто даже не приехал сюда предварительно, не посмотрел, не поговорил, не посоветовался со знающими. Нет, сразу строителей привезли, и те давай копать. Ну, в те годы, да и позже, часто так делали. А зря, надо было подумать, вникнуть, прежде, чем что-то затевать. Вот оно и получилось, как получилось. Город, по сути, задыхается. Здесь даже из растений ничто не растет, ничто не приживается, окромя черемухи. Да и та, скорей всего, местная. Табак еще, самосад вот. Ни яблоки, ни что. Слива, прости Господи, растет, так ее бабки, когда урожай случается, стаканами, как смородину продают. Картошка тоже не крупней той сливы родится. Словом, мраки.
Да здесь земля, что в нее ни вкопай, ни воткни, все из себя исторгает, выдавливает. Фундаменты домов, столбы, заборы. А что не может вытолкать, то, наоборот, проглатывает. Иногда целые дома вдруг в землю уходят. Хорошо, хоть постепенно, не сразу. Все земля отвергает! Даже дорогу эту, видишь, как ее выпучило? Мы тут спим ночами под шелест земли, да под собачий вой. И никакие здесь производства не приживаются, не налаживаются. Что ни пытались, никак. Даже военные, танкисты, свой городок бросили и укатили отсюда куда подальше. Там домов, пятиэтажек, три десятка, наверное, осталосьвсе пустое стоит, никому не нужно. Ну, местные, конечно, растащили, что для хозяйства надоть, и все. Клуб ихний, дом офицеров, громадина, как Титаник на берегу, стоит пустой, без окон, без дверей, эх Библиотеку даже оставили, как есть, вместе с картотекой, так те книги теперь только ветер читает-перелистывает. Мужики еще бумагу на самокрутки употребляют, да по нужде.
Это почему же? не выдержал Нетрой заданной в рассказе степени трагизма. Особенно его задело непотребство с книгами. Дома-то?
А кто их отапливать-обслуживать будет? Содержать? Дороге без надобности, а других организаций здесь нет.
Где же люди работают?
На Магистрали работают. Дорога многих кормит, да. Еще какая-то часть шоферит. Грузы да лес возят. Тоже дело. Остальные в городском хозяйстве, торговля да коммуналка. И еще много народа занято на устранении того, что земля наворотила. То есть, что она из себя исторгает, то специально обученные люди в нее обратно закапывают. Такая жизнь.
Невесело, как я погляжу.
Да, не до танцев. Хотя, тоже свои праздники случаются. Это когда на станцию цистерна, а то и две вина приходит.
Что значит, приходит? Не сами собой? Кто-то же их пригоняет?
Ну, известно, эти пригоняют, лица закавказской национальности. Портвейн Агдам, две цистерны. Обратно цистерну денег увозят. Местные народ не жадный. К сожалению. То вино прямо из бочки ведрами продают. О, весь город гудит, покуда источник не иссякнет. Мужики понапиваются, а потом начинают баб и девок по бурьянам да под заборами портить.
Да ну? И что? Власти что?
А что, власти? Власти начеку. Бабы многие наоборот рады, что и до них очередь дошла. Они этого праздника иногда по полгода ждуть. А девки, те не понимают, что их портят, думают, так надо.
Как это не знают?
Не ведают, считают за благо. Думают, так и должно быть. Они ведь другой жизни не знают, мало кому довелось в других местах побывать.
Прямо замкнутый круг какой-то!
Он и есть. Что ни делай, никак из этого круга не вырваться. В городе после таких праздников беби-бум случается.
Так это же хорошо? Почему столько грусти в голосе?
Хорошо. Только от вымирания город все одно не спасает. Потому и грусть. Кроме того, появилась в городе новая беда-печаль.
Что еще за напасть?
Не знаю, как и рассказать. Не поверишь же. Ну, ладно. Иногда, и, наверное, лет уже десять последних, обычно в конце лета, приходят с севера люди. Странные люди, темные. У меня даже сомнения есть на этот счет, люди ли. Как придут, так и начинается в городе пьянство. У нас все всегда через пьянство случается. Неделю! Мужики бросают лопаты свои, и, значит, гудуть, как те пчелы. За эту неделю все, что у земли отвоевали, она назад забирает. Бабам в эти дни ничего не перепадает, не обламывается, абсолютно, ни одной. Как отрезало! А потом те темные уходят, и вместе с ними наши мужики тянутся. Не все, но многие. Остаются те, кто идти не может. Через полгода, годопять такое, и опять. В общем. мужиков все меньше становится. Настоящий исход. Город, как ни верти, вымирает.
Ничего себе! И что же, никто не знает, куда они уходят?
Не-а! Пропадают в северных лесах, и никто их больше не видел.
Да-а-а
Что еще сказать, как женщину утешить, Нетрой не знал. Ему вдруг подумалось, что и ее муж, или, может, сын ушел с теми, неизвестными, и не вернулся. Женщина и сама понимала, что ничем он помочь ей не в силах, потому к разговору интерес утратила, замолкла, задумалась.
Феликс старую, читанную ранее Литературку и, повернувшись спиной к киоску, продолжил свой поход вдоль по Мухинской. Через десяток шагов он заметил торчавший из земли, сбоку от тротуара, дюймовый металлический стержень. Он потрогал его острым носком модельной туфли, заметив, что арматура шатается, схватился за нее рукой, поднатужился и выдернул наружу. Прут оказался увесистым и не слишком длинным, сантиметров в тридцать пятьсамое то, что нужно. Отмахнуться в случае чего, если кто слова доброго не понял. Он закатал прут в газетку, сунул сверток подмышку и, чего уж, почувствовал себя значительно уверенней.
После разговора с киоскершей, настроение Нетроя снова изменилось, второй раз за прогулку. Шел он теперь не только любознательно, но и куда как критичней глядя по сторонам, и то тут, то там видел следы медленно вызревавшего местного апокалипсиса, про который рассказала женщина. Видел он и покосившиеся столбы, и завалившиеся заборыгде они еще были. В большинстве же своем домохозяйства стояли неогороженными. Дома виделись сплошь одноэтажные, вседеревянные, бревенчатые либо обшитые вагонкой. А иные, словно крыши сараев, полностью укутаны рубероидом под тонкую планку. Ну, что? Зимы здесь долгие, ветра сильные, значит, такая защита от них спасает.