Бекки предложила Джинни Кросс вместе сходить в Перекрестки. Ради Бекки та готова была пойти хоть под пули (причем куда охотнее, чем на собрание христианской молодежной группы), но Бекки объяснила, что Таннер Эванс взял ее на слабо.
Ты тусовалась с Таннером Эвансом? изумилась Джинни.
Да нет, просто поболтали.
Он же вроде с этой, как ее
Да, с Лорой. Она классная.
Но
Я же тебе сказала, мы просто поболтали.
А если бы он позвал тебя на свидание, ты пошла бы?
Но он не позовет.
Я прям представляю вас вместе, не унималась Джинни.
Ты не представляешь, какой он с Лорой.
Ты поняла, что я имею в виду. Рано или поздно у тебя появится парень. Ну надо же, Таннер Эванс! Я прям это представляю.
И Бекки тоже это представила. Она понимала, что в глазах таких, как Джинни, это будет высшим подтверждением статуса Бекки, уроком каждому менее значимому парню, воображавшему, будто достоин с ней встречаться, и мысль об этом прочно засела в ее голове. С чего бы Таннеру звать ее в Перекрестки? Не намек ли это на его интерес к ней? И даже то, что Таннер над ней смеялся, тоже намекало на его интерес.
Она достаточно знала о Перекрестках по рассказам Клема, чтобы одеться попроще, но Джинни она не сторож. Джинни заехала за ней на подаренном родителями серебристом мустанге, густо накрашенная, в классических брюках и дорогом парчовом жилете. Бекки ее пожалела, но была не против выделиться на фоне разряженной подруги. Зал Перекрестков был битком набит ребятами, которых Бекки знала только по имени, многим дружески улыбалась в классах и коридорах и даже не мечтала оказаться с ними в одной тусовке. В дальнем углу кишели чьи-то тела, точно играли в Твистер и вдруг упали, и в самом низу этой кучи ее брат Перри, раскрасневшись от удовольствия, отбивался от щекочущей его толстухи в комбинезонечто ни говори, необычное зрелище. Бекки и Джинни сели возле двух своих прежних подружек из Лифтона. Одна из них, Ким Перкинс, бывшая чирлидерша, которая увлеклась наркотиками, беспорядочными половыми связями и отбилась от команды, сейчас обняла Бекки в знак приветствия и погладила по голове, точно это Бекки, а не Ким сбилась с пути. Ким хотела обнять и Джинни, но та выставила руку: не надо.
И началось. Внизу, в зале собраний, Бекки вместе со всеми участвовала в групповых занятиях, потому что Джинни этого делать не могла. Когда нужно было приклеить себе на спину лист газетной бумаги и фломастером написать что-то на спине у товарища, Бекки раз за разом карябала Буду рада с тобой подружиться! Бекки, останавливаясь лишь когда писали у нее на спине, а Джинни в нарядных брюках грустила в сторонке и хмуро поглядывала на ее фломастер, точно не понимала, как эта штука работает. Потом группа образовала кружок из пересекавшихся тел: все легли, положив голову на живот соседу. Особого смысла в этом упражнении не было, разве что посмеяться вместе, чувствуя, как подскакивает твоя голова на чужом смеющемся животе, а у тебя на животе подскакивает голова другого, но Бекки, лежащей меж двумя парнями, с которыми она прежде не обмолвилась словом, показалось странным, что вокруг нее всю жизнь были чьи-то животы, столь же знакомые тем, кому принадлежали, как ей знаком ее собственный, и все эти животы можно было потрогать, но никто почти никогда их не трогал. Странно, что возможность есть всегда, а пользуются ею редко. Когда упражнение закончилось, Бекки даже расстроилась.
А теперь разобьемся на группы по шесть человек, сказал Рик Эмброуз. И я хочу, чтобы каждая группа поговорила о том, в чем мы допустили ошибку. О том, за что нам стыдно. А потом я хочу, чтобы каждый из вас рассказал о поступке, которым гордится. Смысл в том, чтобы слушать, понятно? Слушать внимательно. Встретимся здесь в девять.
Не желая оказаться в группе, где она никого не знала, Бекки, оставив Джинни одну, ринулась в ту, которую собирала Ким Перкинс. Друг Перри, Дэвид Гойя, хотел было присоединиться к группе Ким, но Рик Эмброуз преградил ему путь. Бекки не ожидала, что Рик Эмброуз тоже будет выполнять упражнение. Вместе с остальными она пошла наверх и села в коридоре у кабинета отца. При виде его имени на двери у нее сжалось сердце оттого, как она поступила с ним. Она имеет полное право прийти в Перекрестки, но предательство есть предательство.
Рик Эмброуз оказался не так ужасен, как рисовала его родительская демонология. Он скорее походил на черноусого сатира на копытцах-каблуках. Следуя собственным наставлениям, Рик внимательно слушал хулигана (Бекки знала его только в лицо), который рассказывал, как, схлопотав по физике пару с минусом, перебил из рогатки все окна в Лифтоне, слушал рассказ, как Ким Перкинс в летнем лагере занималась сексом с вожатым, чья девушка была вожатой у Ким.
И ты считаешь это ошибкой, резюмировал Эмброуз.
Конечно, я поступила плохо, согласилась Ким.
Вот слушаю я тебя, продолжал Эмброуз, и то, что я слышу, больше похоже на похвальбу. Кто еще с этим согласен?
То, что слышала Бекки, было больше похоже на изнасилование несовершеннолетней. О Ким давно ходила дурная слава, но Бекки не верила сплетням. Бекки на три года старше, чем была Ким в том летнем лагере, а она еще даже ни с кем не целовалась. О чем же рассказывать, когда подойдет ее очередь? Она никогда не отличалась безрассудством.
Мне понравилось, что я его соблазнила, сказала Ким. Что это было так просто. Наверное, я этим гордилась. Но когда я вернулась в отряд и увидела его девушку, мне стало ужасно стыдно. И стыдно до сих пор. Мне противно, что я оказалась способна так поступить просто потому, что подвернулась возможность.
Ну вот, я опять это слышу, вставил Эмброуз. Бекки?
Да, я тоже это слышу.
Не хочешь рассказать нам о себе?
Она открыла рот, но не выдавила ни слова. Эмброуз и остальные ждали.
Вообще-то, сказала она наконец, прямо сейчас мне стыдно из-за того, как я обошлась с моей подругой Джинни. Я уговорила ее пойти сегодня со мной, а она куда-то ушла.
Бекки опустила глаза. В церкви было очень тихо, другие группы разбрелись, издалека доносился шепот их покаянных признаний.
Наверное, она пошла домой, предположила Ким.
Ладно, вот теперь мне стыдно по-настоящему, сказала Бекки. Она моя лучшая подруга, а я Наверное, я плохая подруга. Куда бы я ни пришла, мне все время хочется нравиться, и сегодня я здесь впервые и хочу всем понравиться. Мне следовало бы уделить внимание Джинни.
Сидевшая рядом девушка, на чьей спине Бекки писала, не зная ее имени, нежно взяла ее за плечо. Бекки вздрогнула и даже, кажется, всхлипнула. Пожалуй, ситуация не предполагала таких сильных чувств, но в Перекрестках ей почему-то не хотелось скрывать чувства. Я хочу всем нравитьсясамое честное признание в ее жизни. Бекки осознала, что сказала чистую правду, наклонилась вперед, дала волю чувствам и почувствовала на себе другие прикосновенияв знак одобрения и утешения.
Воздержался один Эмброуз.
Чего же ты ждешь? спросил он.
Бекки вытерла нос.
В каком смысле?
Почему не идешь искать подругу?
Сейчас?
Да, сейчас.
Серебристый мустанг по-прежнему был на стоянке. Бекки подошла к водительской двери, Джинни завела мотор, убавила звук (по радио WLS передавали Спасите страну) и опустила стекло.
Прости, сказала Бекки. Можешь меня не ждать.
Ты остаешься!
А ты точно не хочешь вернуться? Обещаю, что больше тебя не брошу.
Так идите скорее к славной реке, пропело радио. Джинни покачала головой.
Я думала, ты пришла сюда только потому, что Таннер тебя подбил.
Он подбил меня попробовать. А не заглянуть на часок.
Мне и часа хватило за глаза.
Прости.
Я не сержусь, ответила Джинни, но честное слово, Бекс, даже не пытайся увлечь меня разговорами о религии.
Бекки же, к собственному удивлению, увлеклась. Началось все со скуки и желания нравиться, но даже в тот первый вечер ей пришлось общаться с ребятами, кому в жизни повезло меньше, чем ей, пришлось выслушивать их, пришлось в ответ объяснять, что она за человек, не прикрываясь статусом, и таким образом ей, как и обещал Таннер, пришлось узнать о себе кое-что новое и не всегда лестное. Казалось, Перекрестки вообще не имеют отношения к религиивокруг ни одной Библии, за весь вечер ни слова об Иисусе, но и в этом Таннер оказался прав: Бекки обнаружила в себе первые проблески духовности, просто стараясь говорить правду, не скрывать чувств и поддерживать других людей, когда те стараются говорить правду и не скрывать чувств. Не зря Клем верил, что она глубокая личность.
В Перекрестках было сто двадцать ребят и всего один идейный вдохновитель. За два часа вечером в воскресенье каждый из участников мог рассчитывать разве что на минуту внимания Эмброуза. Бекки же в последующие недели внимания доставалось куда больше. Эмброуз дважды выбирал ее для парных упражнений, хвалил за то, что ей хватило смелости присоединиться к группе, всегда давал ей слово во время общих дискуссий и хвалил за честность. Пожалуй, она бы стеснялась, что он уделяет ей больше внимания, чем другим, не чувствуй Бекки, что они с Эмброузом похожи. Бекки тоже была из тех, с кем сравнивают и по кому меряют себя другие, и она понимала, что популярностьне только радость, но и бремя. А еще она, к сожалению, пришла в Перекрестки слишком поздно, и теперь ей предстояло наверстать с Эмброузом два потерянных года.
Отец почти не разговаривал с нею. Формально она жалела, что обидела его, но не скучала по их фальшивой близости. Надо ему показать, что ей уже восемнадцать и она имеет право распоряжаться своей жизнью. И заодно проучить его за то старое наказание.
По-настоящему храбрый поступок она совершила где-то через месяц в школьной столовой. Она уже перестала краситься по утрам, носила только джинсы, не юбки, но никогда не чувствовала себя настолько вызывающе заметной, как в тот день, когда плюхнула пакетик с ланчем между Ким Перкинс и Дэвидом Гойей. Они вели себя как ни в чем не бывало, но все, кто сидел за обычным столом Бекки, не сводили с нее глаз, особенно Джинни Кросс. И хотя Джинни, пожалуй, должна была бы сказать Бекки спасибо за то, что та освободила ступень лестницы, на которую Джинни теперь могла подняться, сама Джинни считала иначе. Она по-прежнему подвозила Бекки в школу, и Бекки по-прежнему с удовольствием слушала ее сплетни, но, усевшись за стол Перекрестков, она переступила черту. Джинни звала участников Перекрестков сладкопевцами, и Бекки не засмеялась даже когда Джинни впервые их так окрестила, вдобавок она догадывалась (хотя доказать не могла), что Джинни уже не выкладывает ей все услышанные секреты.
То, что этот поступок возвысил ее в глазах Таннера Эванса, компенсировало ей добровольное понижение статуса. Она не только не перестала представлять себя с ним: после того как она публично заявила о себе как об участнице Перекрестков, эта мысль буквально ее преследовала. Те, кто разочаровался в ней после того, как она вступила в религиозную группу, могли изменить мнение, увидев ее с Таннером Эвансом. Это был расчет, но вскоре подоспели и чувства. Она представляла, как держит Таннера за руку, перебирает кончики его длинных пальцев. Она представляла, как он обнимает ее сзади, как тогда Лору Добрински. Она представляла, как он посвящает ей песню.
В пятницу, после того как она впервые сходила на собрание Перекрестков, ее так и подмывало найти Таннера и рассказать ему о своем поступке. Ей понравилось в Перекрестках, она собиралась пойти и на следующее их собрание, но едва увидев, что в Рощу входит Таннер с гитарами, засомневалась, не слишком ли быстро сдалась. Будь она неуступчивее, быть может, он продолжал бы ее уговаривать и дразнить.
В тот вечер Ноты блюза выступали без Настоящей Женщины. К концу первой части Бекки ставила стулья на столы в пустом зале. Ей по-прежнему хотелось выложить все Таннеру, но она удерживалась. И была вознаграждена: он сам ее отыскал.
Привет, произнес он. Я виделся с Риком Эмброузом. Знаешь, что он мне сказал?
Нет.
Ты и правда сходила! Даже не верится. Я-то думал, ты на меня разозлилась.
Я на тебя разозлилась.
И все равно подействовало.
Да, один раз. Больше не пойду.
Тебе не понравилось?
Она пожала плечами, решив пока что не уступать.
Ты все еще злишься на меня, сказал Таннер.
Я все еще не понимаю, какое тебе дело, пойду я в Перекрестки или нет.
Она подняла стул на стол, чувствуя на себе взгляд Таннера. Она ожидала, что он спросит, понравилось ли ей в Перекрестках. Но он спросил, не хочет ли она остаться на вторую часть концерта.
Мне нельзя в тот зал, ответила Бекки, разве что принять заказ на напитки.
Ты здесь работаешь. Никто у тебя не попросит удостоверение личности.
А где Лора?
Уехала на выходные в Милуоки.
Тогда мне тем более не стоит оставаться.
Таннер заморгал, отвел глаза. У него были чудесные ресницы.
Ладно, согласился он. Как скажешь.
По дороге домой и до глубокой ночи Бекки прокручивала в голове этот вечер. Шанс ей выпал и исчез так внезапно, что она не успела толком подумать. Она отказалась, потому что некрасиво действовать за спиной у Лоры? Или ее оскорбило, что ей предложили роль временной заместительницы, дублерши? И зачем она только поспешила отказаться! Она привыкла отвечать отказом на заигрывания парней, потому что все прошлые заигрывания заслуживали отказа. Но что если она осталась бы на вторую часть? А после концерта потусовалась бы с Таннером и его группой, разрешила бы ему подвезти ее до дома, и завтра они снова увиделись бы, и послезавтра, пока Лора в Милуоки?
Второго шанса ей не выпало. В следующую пятницу Лора вернулась в Рощу, играла и пелаи с Таннером на два голоса, и соло на синтезаторе в песне На крыше, а Бекки сбежала на кухню, чтобы не слышать этого даже издали. В воскресенье она не хотела идти на собрание Перекрестков, решив, что этим уже ничего не выиграет в глазах Таннера. Но в восьмом часу ей вдруг стало мучительно одиноко: она к этому не привыкла. Бекки накинула единственное из имевшихся у нее мало-мальски замызганное пальто, вельветовый пиджак, из которого вырос Клем, едва не бегом припустила к Первой реформатской и успела: Рик Эмброуз выбрал ее в партнерши для упражнения.
Задание было такое: Расскажи о ситуации, с которой ты никак не можешь справиться и в которой группа могла бы тебе помочь. Эмброуз отвел ее к себе в кабинет, которым имел право пользоваться для парных упражнений, и предложил начать первым. Потом опустил глаза (а не сверлил Бекки взглядом, как обычно) и признался, что его пугает численность и рвение группы, созданной с его помощью, и то, что столько ребят дали ему власть над своей жизнью. Трудно оставаться смиренным, и он боялся, что это вредит его отношениям с Богом, ведь отношения между участниками группы так увлекают.
Молиться проще, когда сознаешь свою слабость, говорил он. Силы у Бога просить проще, чем смирения, потому что для молитвы требуется именно смирение. Понимаешь, о чем я?
Я еще никогда не пробовала молиться, ответила Бекки.
Это следующий шаг, сказал Эмброуз. И не только для тебя. Группа начиналась как христианское общество, но потом зажила своей жизнью. И меня немного смущает то, чему мы дали волю. Чему я дал волю. Меня смущает, что если все это не приведет нас обратно к Богу, то это, по сути, всего лишь интенсивный психологический эксперимент. Который с одинаковой легкостью может и раскрепостить человека, и причинить ему боль.
Признание Эмброуза показалось Бекки чересчур откровенным даже по меркам Перекрестков. Ей польстила его искренность: она сочла это лишним доказательством того, что они похожи. Но она всего лишь старшеклассница, а не его духовник.
Я понимаю, что это больная тема, неожиданно для себя ответила Бекки, но если мой отец что и умеет, так это ставить веру на первое место. Мне от этого всегда было неловко. Наверное, в этом смысле он был полезен группе?
Эмброуз поморщился.
Понял тебя.
Я хочу сказать, то, что вы делаете, замечательно. Я не умею молиться. И мне нравится, что меня не заставляют это делать. Но
Но что? Предложить вернуть отца в Перекрестки? Бекки представила, как на воскресном собрании тот разглагольствует о Христе, и мысленно содрогнулась. Если отец вернется, она тут же уйдет из группы.
А ты? спросил Эмброуз. С чем тебе никак не удается справиться?
В ответ на его искренность Бекки призналась, что ей нравится Таннер Эванс. И что в Перекрестки она пришла из-за Таннера. И что, если она не ошибается, Таннер к ней тоже неравнодушен. И что она хотела бы завести с ним отношения, но считает некрасивым влезать между Таннером и Лорой. И что ей делать?
Если Эмброуз и удивился, то не показал этого.