Видно, что автор мало знаком с теорией прозы Виктора Шкловского, произносит один из слушателей, негромко, однако отчетливо. Здоровенный литовец, работает в Вильнюсской обсерватории. Трудно не быть высокомерным, если работаешь в обсерватории.
Разговоры, чтенияпо-русски. Для кого тогда, спрашивается, было книжку переводить? Ответ известен: для автора. Поэтому кто у нас пойдет в магазин? Это, правда, тебе было сказано совсем в другом месте, хотя и по сходному поводу.
Ужупис, район свободных художников, с шуточной конституцией и правительством (Томас в нем занимает немалый пост) здесь ты прочтешь свой рассказ «Фантазия»:
« Хьюстон произносит Ада задумчиво. Мы, Андрюш, в Вильнюсе квартиркой обзавелись Вильнюс, рассуждают они, от всего не спасет. Впрочем, с израильским паспортом Ого, у них и израильский паспорт есть?» и слушатели заулыбаются, и в конце подойдет москвич, твоих приблизительно лет, выпускник физматшколы и доктор наук, окажется, что квартирка, в которую тебя поместили, его, он только что не помашет у тебя перед носом лессе-пассе, израильским паспортом, но у него он есть. Значит, рифма найдена, число в ответе получилось целое, не какая-нибудь иррациональная галиматья.
Приезжайте почаще, а то и давайте уже насовсем. Поверьте, тут есть что любить.
И дружеские враки будут, и бокал винане один. «Вы просто всего не знаете», тут никто ничего подобного не говорил. В последний день пребывания в Вильнюсе начинаешь встречать знакомых на улице. Вильнюс способен отвлечь и развлечьровно настолько, насколько надо. «Разве мне может быть грустно, оттого что тебе хорошо?» Разделить чувство радостидля этого человеку идеально подходят родители. Всё, займи свое место и стань пассажиром, сядь ровно, ремень пристегни.
* * *
Мечты отпадают одна за другойнекоторые оттого, что сбылись, но в основном за ненужностью. Отцу хотелось, чтоб ты стал доктором медицинских наук, зачем? Или: присмотришь было красивое кладбище над Окой, на другой стороне, условишься обо всем с женщиной, которая им заведует, но вдруг это станет совсем ни к чемутихое, уютное кладбище есть и здесь, под рукой, на твоем берегу.
Там есть что любить, это точно. И тут тоже есть, еще как! только б найти просвет между темными, твердыми дядьками, заслонившими выход, выбраться на простор. Но о дядьках все уже сказано. Вспомни тех, кого любишьхотя бы священника, который всех твоих родственников хоронил. «Аристократизм и простота, в нем есть лучшее, что есть в русских людях». Об этом и думай, на воду смотри, вспоминай Литву.
Сильно за полночь ты окажешься дома. Останется выйти в сеть и вместе с родными прочесть из первой главы Иоанна, с начала и по семнадцатый стихна славянском, английском, немецком, русском. Такая у тебя будет Пасха в этом году.
МоскваПетрозаводскрассказ
Внимай, Иов, слушай меня, молчи.
Избавить человека от ближнегоразве не в этом назначение прогресса? И какое дело мне до радостей и бедствий человеческих? Правильно, никакого. Так почему же, скажите, хотя бы в дороге нельзя побыть одному?
Спросили: кто едет в Петрозаводск? Конференция, с международным участием. Доктора, кто-нибудь должен. Знаем мы эти конференции: пара эмигрантоввсе их участие. Малая выпивка, гостиница, лекция, выпивка большаяи домой. После лекцииеще вопросы задают, а за спиной у тебя мужички крепкие, с красными лицами, на часы показываютпора. Мужичкипрофессора местные, они теперь все в провинции профессора, как на американском Юге: если белый мужчинато судья или полковник.
Итак, кто едет в Петрозаводск? Я и вызвался: Ладожское озеро, то да се. Не Ладожское, Онежское. Какая разница? Вы были в Петрозаводске? И я не был.
* * *
Вокзалместо страшненькое, принимаю вид заправского путешественника, это защитит. Как бы скучая иду к вагону, чтобы сразу видно былоя к вокзалам привык, грабить меня смысла нет.
Поезд МоскваПетрозаводск: четырнадцать с половиной часов ехать, между прочим. Попутчикипочти всегда источник неприятностей: пиво, вобла, коньячки «Багратион», «Кутузов», откровенность, затем агрессия.
Тронулись, все неплохо, пока один.
Билетики приготовили.
Девушка, как бы нам договориться?.. Я, видите ли Ну, в общем, чтоб я один ехал?
Оглядела меня:
Зависит, чем будете заниматься.
Да чем я могу заниматься?
Книжечку почитаю.
Если книжечку, то пятьсот.
Вдругдвое. Чуть не опоздали. Два нижних. Сидят, дышат. Эх, чтоб вам! Не задалась поездочка. Досадно. Устраивайтесь, не буду мешать, я наверх полез, отвернулся, они внизу возятся.
Первыйпростой, примитивный. Голова, руки, ботинкивсе большое, грубое, рот приоткрытдебил. Потный дебил. Телефон достал и играется. Треньк-тренькв ознаменование успехов, если проигралб-ллл-лум, молнию свободной рукой теребиттоже шум, носом шмыгает. Но вроде трезвый.
Второй, из-под меня, брезгливо:
Куртку сними, урод. Раздражительный. Не чвякай.
Тяжело. Колеса стучат. Внизу: треньк-треньк. Какая тут книжечка? Неужели так всю дорогу будет?
Вышел в коридор. В соседнем купе разговаривают:
Россия относится к странам продолговатым, произносит приятный молодой мужской голос, в отличие от, скажем, США или Германии, стран круглого типа. В обеих странах я, заметим, подолгу жил. Девушка радостно охает. Россия, продолжает голос, похожа на головастика. Ездят по ней только с востока на запад и с запада на восток, исключая тело головастика, относительно густонаселенное, в нем можно перемещаться с севера на юг и с юга на север.
Этослева от моей двери, а справапьют. Курицу рвут, помидоры руками ломают, чокаются мужики, гогочут.
Вернулся к себе. Господи, как медленно идет время, только из Москвы выехали.
Еще полчаса, еще час. Скоро Тверь. Дебил тренькает. Второй ожил.
Звук выключи.
То-оль, эта
Толя, стало быть. Высокий, метр девяносто, наверное, пальцы длинные, белые, с круглыми ногтями. Лицоничего особенного. Губы тонкие. Лица словно нет. Не знаю, как объяснить. Что-то мне не понравилось в Толе. Импульсов от него не поступало, вот что. Anaesthesia dolorosaболезненная потеря чувств. Проводишь рукой и не понимаешьгладкого касаешься или шершавого. Не очень я придираюсь? Трезвый, учтивый, старается не мешать.
Газеты, газетки берем, свежая пресса.
Мерси. Знаем мы ваши газетки: теннисистка разделась перед журналистами, трагедия в семье телеведущей, у миллиардера украли дочь. Секреты плоского живота. Криминальная хроника. Покойники в цвете. Тьфу. Толя, однако, газетку взял, пошуршал ею снизу. Через некоторое времядебилу:
Пошли.
Немножко один побыл. Да уж, поездочка.
Перед всеобщим отходом ко сну произошло еще несколько малозначительных событий.
Во-первых, из соседнего купеоттуда, где пили, забрел пьяный. В руках он держал фотоаппарат. Пьяный открыл дверь, изготовился фотографировать, Толя дернулся ему навстречу и тут же отвернулся, спрятал лицо. Ага, гэбэшник. Чекист. Теперь ясно.
Пьяный потянул меня к себе, я как раз собрался зубы чистить. Щелкнуть их надо с друзьями. Щелкнул. Всё? Нет, не всё. Я должен выслушать историю его жизни. Почти падает на меня: водка, пот, куревона, дыши. Расстояние должно быть между людьми. Как в Америке.
Мама ему в свое время сто рублей подарила на фотоаппарат, а потомденег не былозабрала. А он с детства любил фотографировать. Вот ведь, а?! Сочувствую. Я пошел.
Стоять! он мне стих прочитает, козырный.
Извини, говорю, прихватило. Я вернусь. Еле вырвался.
Па-а-а тундре, па-а железной дороге! заорал он, раскидывая для объятия рукивсем, кто не сумеет увернуться.
У меня еще не худшие соседи, как выясняется. Подумаешь, гэбэшник. Молчит и не пахнет. И дистанцию держит: тоже, как я, брезгует.
Во-вторых, оказалось, что воспользоваться ближним сортиром не выйдет: кто-то доверху забил унитаз газетами. Намокшие цветные картинкизачем?
В-третьих, вода для чая оказалась чуть теплой, возможно, некипяченой.
С-с-совок, проговорил Толя.
Нет, не гэбэшник.
Общий свет гаснет, попробовать спать. Что их двоих связывает? Ничего хорошего. Не родственники, не сотрудники. Может, гомики? Кто его знает. И какое мне дело? Может, гомики. Среди простых людей это чаще встречается, чем многие думают.
Те же звуки: тук-тук, шмыг-шмыг. Жалость к себе. Я уснул.
* * *
Я уснул и спал неожиданно крепко и долго, а когда проснулся, то ждали меня раннее солнце, снег и очень сильный мороз за окном, судя по состоянию елок.
Не глядя на попутчиков, я вышел из купе. Поезд встал. «Сныть», кажется, не разобрал надписи. Во время стоянок пользоваться туалетами Подождем. Эх, еще пара часови вожделенный Петрозаводск, гостиница, теплая вода, обед с вином. На душе у меня было теперь много лучше. Что я, в самом деле, такой нежный!
Соседи мои были полностью укомплектованы: Толя, видно, вообще не ложился. Он сидел у окна, возбужденно крутил головой:
Что, что такое? Почему стоим?
«Сныть», кажется, сказал я. Станция «Сныть».
Что? Серый, где мы?
Полчаса стоянка. «Свирь». Серый производил теперь куда лучшее впечатление. Никаких детских игр, никакого шмыганья.
Серый ушел, поезд тронулся. Я кое-как умылся, выпил горячего чаю и еще больше повеселел. Хотелось жить: завтракать, балагурить, сплетничать про московскую профессуру, нравиться молоденьким женщинам-докторам. Мы не опаздываем? Прошелся, узнал. Вроде нет.
Ой, а что случилось с соседом моим? Теперь, один, при свете дня, Толя производил очень жалкое впечатление.
Анатолий, вам плохо?
Что? Он повернулся ко мне.
Боже мой, весь дрожит! Я такое наблюдал много раз: к концу первых суток госпитализации больной начинает дрожать, чертей отгоняет, а то и в окно прыгнетбелая горячка! Вот как просто. Толя-то, оказывается, алкоголик.
Девушка, кричу, девушка! У пассажира белая горячка, понимаете? Алкогольный делирий. Аптечка есть? Нет никакой аптечки. Правда, совок! Ничего себек начальнику поезда! Да где искать его? Винца ему дайте, я заплачу, он же вам все разнесет!
Успокойтесь, пассажир, говорит проводница. Дружок его где?
Да он еще в этой, Сви́ри, Свири́, не знаю, как правильно, вышел.
Куда он там вышел? Билет до Петрозаводска! Раскричалась. Сортир засрал своими газетами! Всю пачку взял! Туалетной бумаги мало?
При чем тут сортир? Пассажиру плохо. От нее помощь требуется, а не истерика. Он там уже, небось, головой об стены бьется. Все, поздно, прорвало:
Сейчас разберемся с вашим купе, мужчина! Снимем вообще с поезда! Убежала куда-то. Черт, страшно в купе заходить. Стою возле двери, жду.
Станция «Пяж Сельга». Милиционер идет. Да, этот разберется. Я, кандидат медицинских наук, не разобрался, а он разберется. У товарища Дзержинского чутье на правду.
Так, документики приготовили.
На мои он едва взглянул. А с Толей произошла ужасная вещь: он забрался на столик и принялся колотить башмаком в окно. Не с первого раза разбил, но разбил: осколки, холодный ветер, кровь. Случилось все быстро. Милиционер ударил Толю резиновой палкой по ногам, и тот повис, схватившись руками за верхнюю полку. Потом грохнулся на пол. Как его выволакивали, я не видел, проводница меня увела к соседямк приятному молодому человеку и девушке.
Толю били под нашими окнами не меньше минуты: прибежал какой-то парень в спортивном костюме, странно легко одетый, еще милиционеры. Били черными палками и кулаками. Так лечат у нас белую горячкуне самое, прямо скажем, редкое заболевание. Стоит ли подробно описывать? Есть у них термин«жесткое задержание». В какой-то момент мне послышался костный хруст, хотя что там услышишь за двойными-то стеклами?
Били и что-то приговаривали, о чем-то даже, видимо, спрашивали. Сбоку откуда-то приволокли Серого, тоже били. Серый сразу упал, спрятал голову, сжался весь, с ним они так не старались. Устали, служители правопорядка.
* * *
Мы наблюдали за этим ужасом из окна, потом поезд тронулся.
Ужас, какой ужас! девушка плачет, зачем мы позволили ей смотреть? Как страшно! Не хочу, не хочу жить в этой стране!
Вотто, о чем я говорил, произносит молодой человек. Но вздыхать на эти темы, охать, контрпродуктивно.
Я не сразу понял, что натворил. Так после роковой медицинской ошибки некоторое время отупело смотришь на больного, на экраны приборов, на своих коллег.
Они отлично подходят друг другу, продолжал свою речь молодой человек, избиваемые и бьющие. Вот если бы профессора из Беркли так избили, то он бы повесился от унижения. А эти встанут, отряхнутся, до свадьбы заживет.
А вы бы? спросил я. Вы бы что сделали?
Я бы? он улыбнулся. Уехал.
Мы все трое, по-моему, не очень соображали, что говорили.
А отчего не уехать, вступает девушка, пока не побили? Нормальные люди не должны тут жить.
Мой новый товарищ опять улыбается:
Не представляю, как пережил бы это путешествие, когда б не милая моя попутчица. В этом поезде даже нету СВ.
Я огляделся: странно, купе, как мое, а все здесь дышит порядком, благополучием. Молодой человек источает вкусный запах одеколона. Да, тоже на конференцию. Бывший врач, в нынешней ипостасииздатель, журнал издает («как Пушкин»), президент какой-то ассоциации, много чего другого. На столике полбутылки «Наполеона». И девушка, правда, милая.
Вам надо рюмочку. И рюмочки у него с собой, из какого-то камня. Оникс, не знаю, яшма. Каменные рюмочки. Да, очень хороший коньяк.
Молодой человек объясняет, отчего до сих пор не уехал: культура.
Скажем, для моих американских друзей Triple AАмериканская автомобильная ассоциация. А у нас какая ассоциация с тремя «А»? Выдержал паузу. Анна Андреевна Ахматова. Победно оглядел нас и прибавил: Да и бизнесы. Так и сказалбизнесы.
Хорошо отогреться под коньячок, когда стал причиной несчастья для двух человек!
Вы абсолютно правы, продолжает молодой человек. Это не наша страна, этоих страна. Разве я что-нибудь подобное говорил? Мы с вами этих людей не нанимали себя защищать, заметьте. Действует своего рода негативный отбор. И вот результат: в рамках существующей системы гуманный мент невозможен! Система вытолкнет его. Что остается? Менять систему. Или опятьвнутренняя эмиграция. На худой конец, он трагически развел руками, дауншифтинг.
Я поймал девушкин взгляд. М-да. Дауншифтинг.
В дверь постучали железным: «Через пятнадцать минут прибываем». Надо идти к себе за вещами, сосед мне поможет, спасибо.
В разгромленном купе меня ждало важнейшее открытие: я понял, кем были Толя и Серый. Под лавкой рядом с моим чемоданчиком стояли две огромные клетчатые сумки, с какими путешествует только одна категория гражданчелноки. И странная дружба моих попутчиков стала понятнаочень разные люди подались в челноки, и зверское их избиениетоже понятно.
Сведение счетов с конкурентами, согласился со мной молодой человек. Ментовской заказ.
А чего так стараться, если заказ?
Для души. Я ж говорю, ментыне люди.
Челноки. Моему собеседнику есть что сказать и об этой сфере человеческой деятельности.
Они, видите ли, выполняют важную общественную функцию, говорит он своим красивым голосом. Нам всем, всему обществу, в какой-то момент захотелось одного и того жедорогих шмоток, часов «Ролекс», не знаю, а тех, кто не может позволить себе швейцарский «Ролекс», он тряхнул левой рукой, тех челноки вроде ваших этихкак их бишь? обеспечивают «Ролексом» китайским, каким угодно, но ведь это тоже часы, они время показывают. И выглядят хорошо.
Тяжелые сумки какие! Куда их теперь девать? Отдать проводнице? Нет, эта сволочь у меня ничего не получит! Молодой человек пожимает плечами, я вытаскиваю сумки в коридор:
Поможете донести?
Знаете что? он думает. Давайте-ка свой чемодан. Ну как я буду выглядеть с этими жуткими баулами?
Ладно, спасибо. Мне хочется сделать ему приятное, и я говорю:
У вас такая милая спутница!
Да бросьте вы! отвечает. Ни кожи, ни рожи. Семь с половиной баллов.
Зачем-то я уточняю:
По десятибалльной шкале?