Разрешите, Андрей Романович?
Для тебя, Лорик, мои двери всегда открыты! поднялся навстречу подтянутый 42-летний атлет в мятеньком пиджачке: Андрей никак не мог научиться носить что-нибудь, кроме спортивной одежды.
Лариса прошла к громаде руководящего рабочего места и уселась у малюсенького приставного столика для посетителей.
С чем пожаловала? Что новенького в вашем королевстве?
В нашем королевстве без перемен, жуём друг друга, а Лизеттавсех нас, скопом или по очереди.
Уж эта наша Лизетта, у неё не забалуешь; я её побаиваюсь, да и сам Триш. Чем сегодня ты ей не угодила?
Как всегда: мало знаков, квасить у себя в загашнике нечего. Вынь да положь ей сортиры, которые чёрт меня дёрнул заявить. А я не успела
Романыч хитренько глянул на Ларису. Перед ним сидела совсем молодая женщина, почти девчонка, с горящими от возбуждения глазами цвета настоявшегося мёда. Модель для портрета шамаханской царицы. Никогда не подумаешь, что ей немногим меньше лет, чем ему. Чертики плясали в этих глазах, норовя брызнуть наружу. Что она там задумала?
А чем таким было занято в отписной день Ваше Величество? шутливо поинтересовался он. Лариса огляделась по сторонам, как проверяющийся от хвостов киношный шпион, приподнялась на локтях, чтобы быть ближе к Сокольскому, и зачастила полушёпотом:
Слушай, Романыч, тут ко мне одна тётка приходила, Кротова.
Кротова КротоваКрота?
Ну да, жена того самого Крота, правда, бывшая! Такого про него и про их семейку нарассказала, что я до сих пор обтекаю. Просит, чтобы мы написали, как он их детушек морально разлагает. Материальчик, должна заметить, редкой остроты. Если его как следует подать, да рисунки, да какие-нибудь комментарии Бомба!
Подожди-подожди! Прежде комментариев дай глянуть, что там за бомба. Где этот материал?
Где материал! Здесь пока! Лариса постучала пальцем по своему гладкому смуглому лбу. Мы вчера с Еленой Николаевной часа три, не меньше, проговорили. Вернее, она говорила, а я, рот раскрыв, икала да писАла. Потом сразу села расшифровывать. Потом мелочёвку для Лизетты катала. Заполночь только освободилась, даже к Сашке сбегать не успела. Нет ещё материала. Но всё равнокак думаешь: пойдёт такое?
В принципе, в нашей газете жареное бывает не так уж и часто, тем более эксклюзив. Но Лора, ты же знаешь мой порядок: не видя текста, я ничего обещать не могу. Ты напиши сначала, а там и поговорим. К завтрашнему дню успеешь что-то сделать?
Успела бы, да ты сам меня опять в этот нудный банк посылаешьликбезом про их крЕдиты-дЕбиты народ морочить. Может, договоришься, что я в другое время подъеду, а я тогда про Крота сяду писать, а?
Хорошо, банк на сегодня отложи, хотя Ольга Ивановна задаст концерт. Но и не сачкуйзнаю я тебя. Сиди в редакции и пиши. Чтоб завтра с утра у меня на столе лежала твоя взрывная тётка!
Ларисе этого и нужно было. Перехватив в буфете пару бутербродов на обед, она уединилась в закреплённом за ней кабинетике, и с головой ушла в писанину.
***
Изложение рассказа Кротовой растягивалось и растягивалось. Богатой фактуры было так много, а Ларисе так хотелось всю её втиснуть в будущую публикацию, что она совсем забыла о золотом правиле корреспондента: не выкладывать главные козыри, то-бишь факты, они должны оставаться у тебя в запасе. На тот случай, если кто вздумает усомниться в достоверности обнародованного. Придёт такой несогласный в редакцию или в суд, станет утверждать, что всё было не так, а наоборот, а ты тут ему свой заветный документик или запись и выложишь. На это-де, уважаемый друг, что скажете? А ему и крыть нечем, пофырчит-пофырчит, да и сядет на ту же задницу. С тех пор, как приняли Закон о печати, желающих пободаться в судах со СМИ развелось немало. Ларисе уже не раз приходилось отбрёхиваться от таковых. Пока Бог миловал, все процессы по её публикациям «Вечернее обозрение» выигрывало. Но этоона зналабыло хождение по лезвию бритвы.
Наконец, собрав в кучу разрозненные эпизоды, она раз за разом стала перечитывать и шлифовать написанное. С точки зрения построения материала, подачи и стилистики всё, вроде, было в допустимых пределах. Мелкие огрехиэто потом, «блох» редакторы и корректоры выловят. Однако спокойная усталая удовлетворённость от результата не приходила. Что-то зудело в подкорке, какая-то неоформленная мысль билась в толще только что выплеснутых слов.
Усталарешила Лариса, надо переключиться, отдохнуть, отстраниться от саднящей в душе темы. Она надела шубейку и вышла из редакции.
Лиловый февраль дохнул в лицо сырой позёмкой, освежая щёки, обдавая микроскопическими снежными зарядами усталые веки. Решив во время творческого перерыва сбегать к мамепроведать, как живут они с сыномЛариса прыгнула в подошедший троллейбус. Остановкаи она уже у дома, в котором выросла сама, и в котором теперь подрастает её мальчик.
Мама, хотя и пожурила за неожиданный визит, была очень довольна. Сашка повис на шее. Ей кажется, или на самом деле за ту неделю, что они не виделись, пацан вытянулся, и стали коротковаты недавно купленные брюки? Растёт ребёнок, как на дрожжах поднимается Ещё немного, и надо будет решать, куда определять его с дальнейшим образованием.
Радостно попив бабушкиного знаменитого травяного чая, повозившись с мытьём знакомых с детства цветастых чашек, чуточку посидев за просмотром мультиков в обнимку со своим воробышком и выслушав материнское наставление относительно её голой шеи и рук, Лариса с витающей на губах улыбкой вернулась на работу к своей жареной теме.
Смена обстановки помогла: она вдруг ясно поняла, что её тревожит. Исповедь Кротовой вылился в монолог, хотя и разбавленный дополнениями-врезками. Единственная точка зрения, единственное действующее лицо на фоне большого семейного полотна. А как же главный закон журналистики, требующий от автора беспристрастности зеркала? Где препарирование жизненной коллизии со всех сторон? Где объективность мнений разных респондентов?
Ну да ладно. Других желающих высказаться о жизненном пути Крота у неё на сегодня нет. Придётся плясать от того, что имеется. Завтра посмотрит Романыч, он мужик умный и бывалый, присоветует, как быть с этой однобокостью.
Так решила Лариса, выключая комп.
Поднимаясь из-за стола, за которым она просидела почти десять часов кряду, вдруг ощутила, что неимоверно устала. Даже двигаться было трудно. Будто не по клавишам стучала, а мешки с песком ворочала. Вот вам и ненапряжный интеллектуальный труд!..
***
На следующий день спозаранку (что за ней отродясь не водилось) Лебедева топталась под дверями у Сокольского. Ей не терпелось выслушать мнение о своём новоиспечённом детище.
Однако Андрей Романович, вернувшийся, наконец, от шефа с внеочередной планёрки, вместо привычного прочтения текста в присутствии автора велел Ларисе сначала двигать в банк: там уже хвостом бьют, ожидаючи. Но обещал посмотреть материал, как только разгребётся со срочными делами.
На никчёмную с точки зрения Ларисы банковскую публикацию ушло полдня. Вообще-то платные заказы она обычно выполняла если не с жаром, то без неприязни: любая тема имеет право на отражение в газете, тем пачеподкреплённая чистоганом. Но сегодня эта неизбежная проволочка её сильно злила, она слушала пресс-секретаря банка вполуха и раздражала его своей несобранностью. Вадим даже нашёл нужным выразить неудовольствие:
Лариса Петровна, неужели вам совсем не интересно, что такое транзакции по пластиковым картам? За ними ведь будущее, через год-два вся страна перейдет на карты.
Ага, а первойдеревенская тётка Маня. Как только поставите в её северной глухомани свои дурацкие банкоматы, а главноепогасите многомесячные задержки по зарплате, тут же и побежит карточки получать, без них в урманах никудаподумала с издёвкой Лариса.
Заметив сарказм, промелькнувший на её лице, Вадим скривился ещё кислее:
Что, тема лично для вас не близкая? Или вам не нравится с нами сотрудничать? А может, хотите, чтобы передали подготовку наших статей другому корреспонденту?
У Ларисы не было ни банковского счёта, ни только-только входивших в оборот пластиковых карт. Да и простых замусленных бумажных купюр частенько не хватало. Поэтому она и на самом деле была далека от того, о чём ей предстояло распинаться перед читателями. Но работа есть работа. Хотя она бы и не прочь скинуть с плеч эту малопонятную обязаловку, но очень не хочется очередной головомойки от начальства. Изобразив на лице святую обиду, Лебедева извинилась перед напыщенным банкирчиком и принялась всеми силами, на которые сегодня была способна, вникать в пластиковые технологии.
От рекламной нудятины Лариса освободилась лишь после обеда, и тут же прискакала в кабинет к Сокольскому. Андрей уже был готов к разговору.
Как человек мягкий и интеллигентный, он сперва погладил самолюбие автора по шёрстке:
Ты молодец, такую глыбу нарыла. И выплеснулась так живо, так подробненько. Я очень хорошо въехал. Но:
Этого-то «но» больше всего ждала и боялась Лариса.
Но! Не мне, дорогая Ларочка, в тысяча первый раз напоминать тебе, что газетане роман, странички у неё не резиновые. Сколько текста, пусть набранного даже самым мелким кеглем, на одну полосу входит? То-то! А у тебя знаков как раз в два раза больше.
Сокращай!
Заголовок нужен? Иллюстрации нужны? Значит, ещё режь свой шедевр.
Это во-первых. И с этим ты легко сама справишься. Режь больше. Не факт, что Лизетта отдаст под твою самую бомбовую бомбу целую полосу. Обязательно найдёт, какую ещё заметочку к твоему материалу присобачить.
Лариса хотела было возразить, что под убойный материал и разворота не жалко, другие газеты же отдают, но Романыч поднял палец, прося его не перебивать.
Во-вторыхсамое плохоепродолжил он. Выдать рассказ, по которому бери и прямо сейчас тащи в товарищеский суд этого Крота, не имея дополнительных свидетельств или документовкак такое называется? Правильно, беззаконие. Клевета, порочащая честь и достоинство положительнейшего гражданина. Да этот Крот со сворой своих адвокатов нас с тобой и со всей газетой в придачу на клочки порвёт. Врёт, скажет, моя дура, мстит за то, что я её бросил. А коли не врёт, так вы, господа газетчики, докажите, что так именно всё и было. Ах, Ленкина подпись есть? Так подпись ещё не документ, может, вы в своих целях на неё давили!
И куда тогда нам с тобой?
Так я же
Так ты же! взгляд первого зама стал суровым и недовольным. В общем, сейчас берёшь свою потрясающую сагу и делаешь из неё просто рассказ, отвлечённое повествование, этакий сюжет наших читателей. У нас же есть рубрика читательских писем? Вот и оформляй дело в виде анонимного послания. И чтобы без намёка даже на мало-мальскую конкретику! Без имён и всего, что указывало бы на реальных персонажей. Уверен: и того, что останется, хватит, чтобы обыватель стал рвать наш «Обоз» друг у друга из рук.
Романыч, ты представляешь, как мне обидно этакое богатство холостить? убито прошептала Лариса.
Ещё как представляю! Сам сколько лет в твоей шкуре проходил! Да я-то с тобой, милая моя, всё-таки по-божески: самой доверяю кромсать. А вот в мою корреспондентскую бытность редакторы, когда приносил им подобные кирпичи, меня не спросясь, дербанили их до неузнаваемости. Матерился, водку хлестал, да куда попрёшь? Журналисту журналистово, а баринредактор.
Лариса сидела с потухшим видом. Что толку рассказывать о вопиющих подлостях, если на подлеца указать нельзя?
Андрей Романович видел её неподдельное расстройство. Он встал, подошёл к сейфу, достал початую бутылку коньяка и два крутобоких бокала, налил.
Давай выпьем за твой, Лора, большой труд и за неравнодушное сердце. Она, эта Кротова, не зря же именно к тебе пришла. Сделаем материал! Пусть и не совсем такой, как хотелось бы, но сделаем. Давай, подруга, пей, и шагай до дома. Отдохни, выспись, подтяни хвосты свои, сдай Лизетте долги. С сыном побольше пообщайся, а то совсем парень позаброшен. Словом, постарайся забыться и переключиться. Пусть история эта отлежится, мозги встанут на место. Вот тогда, со свежей головой, и иди на второй круг. Ну, будем!
Жаркая терпкая жидкость приятно обожгла гортань. Этот бокал оказался сейчас для Ларисы очень кстати: дал силы удержать готовые брызнуть слёзы. Прав Романыч, или всё же она права? Но об этом потом, когда буйный объем будет впихнут в газетное прокрустово ложе.
Праздники дали Ларисе возможность собраться с мыслями. По совету Сокольского она быстро отписалась по долгам, и устроила себе мини-отпуск. Мысли о работе, как бродячие псы, отгонялись подальше, в самый глухой угол. Она предавалось пустякам: что купить в подарок Сашке ко Дню защитника отечества, в чем пойти на редакционный междусобойчик.
Со времени разрыва с Олегом постоянного бой-френда у Ларисы не было. И она порой с тревогой посматривала на своё отражение в зеркале: если ещё не стареешь, то тускнеешь, Ларочка; скоро мужички будут проходить мимо тебя, как мимо стенки. А ОН на белом лимузине всё не едет Вот и к очередному Мужскому дню ей не о ком позаботиться.
Поэтому и расточительно посвятила целый день шопингу, без особой цели шляясь по магазинам, вертя в руках, примеряя и прикидывая на себя разные тряпочки и безделушки. Сделала приборку в доме, навестила давнюю подругу, даже в кино с сыном побывала. И, конечно же, сам праздник провела в обществе мамы, к её немалому удовольствию: после кончины отца в красные даты та чувствовала себя особенно одиноко. Ларочка ела любимые домашние пироги, разглядывала старые, дореволюционные ещё, но до сих пор не пожелтевшие фото прабабушек и прадедушек. Мечтала, что когда-нибудь соберёт родословную своей семьи и напишет её добротным профессиональным письмом.
Но в первый же послепраздничный день, словно гонимая чьим-то повелительным окриком, Лариса с самого утра засела за компьютероттачивать потенциальную сенсацию.
***
Честно сказать, корреспондент по социальным вопросам Лебедева впервые делала материал такого эмоционального напряга. Несмотря на внушительный стаж работы в газете, до сих пор ей доводилось сталкиваться с куда менее глубокими проблемами. До перестройки, как и большинство коллег, успела, пока не прикрыли, поосвещать мирную производственную жизнь закрытого «почтового ящика». Теперь в «Вечернем обозрении» писала то о муниципальном театрике, которому помещения не выделяют, то о разрушенных пришкольных спортплощадках, то о коммунальных авариях, которым нет числа на прогнивших городских теплотрассах. Темы, конечно, для читателей злободневные, но быстро преходящие; долго копаться в таких нужды не было. Другие газеты, при либерализации во множестве вставшие на крыло, наперебой показывали срезы чего-нибудь невиданно острогото трудовые будни рэкитиров с проститутками, то межпартийную грызню. Она вместе с коллегами только вздыхала: умеют же люди читабельные вещи находить! В их «Обозе» жареным, тем паче с перчиком, пахло редко: сенсации обходили еженедельник стороной.
И вот теперь и она держит в руках сверкающую жар-птицу журналистской удачи!
А давний её друг, до тошноты умненький-благоразумненький Романыч, предлагает повыдергать из этой звёздной залёточки самые огнедышащие перья!
Изрядно поколебавшись, Лариса приняла соломоново решение. Она, как и велел Сокольский, максимально, до требуемых стандартов, ужала проклятый объем. Но, имея реальную возможность вывести человеческую дрянь на чистую воду, не смогла этим не воспользоваться. И как работник газеты, как простой честный журналяга, но и как мать, совесть которой после визита Елены Николаевны упорно противилась профессиональному прагматизму. Поэтому всё же сделала не безликий сюжетец, а животрепещущее, почти криминальное чтиво, с именами и местами действия.
С этим и отправилась к руководству.
Но на этот раз пошла уже не к Андрею Романовичуего точку зрения она уже знала, как и то, что менять своего мнения Сокольский не станет. Направилась прямо к главному редактору «Обоза» Борису Ильичу Тришу.
Тот встретил хмуро: Лизетта, несмотря на сданные хвосты, всё же накапала на неё за разгильдяйство. Лариса без лишних слов положила перед главным распечатанный текст.
Что это? недовольно-брезгливо, как часто разговаривал с подчинёнными, спросил Триш.
Думаю, бомба. Прочтите, пожалуйста.
Что, Сокольский не мог прочитать?
Читал. Хочу, чтобы и вы посмотрели.
Господи, Лебедева, всё у тебя какие-то вывертыпробурчал Триш, двумя пальцами ухватывая стопку листов. Лариса, всё ещё стоя, наблюдала за ним. Постепенно лицо главного менялось. Надутое недовольство сменила сосредоточенность, потомзаинтересованное напряжение; щёки залил румянец возбуждения. Он уже сверлил взглядом бумагу, иногда возвращался к началу или к середине, сравнивая факты, потом опять продолжал, внимательно следя за нитью повествования. Красная ручка, которую он взял было для редакторских пометок, вертелась без дела между пальцами.