«Своей необычайной красотойкрасотой, которой Маркс всегда восхищался и гордился до конца жизни и которая приводила в восторг таких людей, как Гейне, Герверг и Лассаль, своим умом и остроумием, столь же блестящими, как и красота её, Женни фон Вестфален выделялась из тысяч». А что же Маркс?!
Отмотаем назад, к поэту Лукину! Не удивлюсь, если наши потомки, Серкидон, назовут Евгения Лукина гениальным поэтом. Только гений обладает даром выхватывать из моря словНет, не так. Прочь банальности! Представим себе огромный вишнёвый сад, из него Мастер выносит две вишенки, самые вкусные, самые красивые, самые ТЕ.
Пушкинское «Мороз и солнцедень чудесный!», лермонтовское«Слуга царю, отец солдатам», лукинское «лохмат и гениален». Умри, Денис, лучше не скажешь! Именно так сказал Григорий Александрович Потёмкин автору пьесы «Недоросль» Денису Фонвизину после премьеры в 1782году. И это стало крылатой фразой!
Лохматость мужа, как прочие издержки гениальности, Женни выдержала достойно. А могла бы пожаловаться: «Душитэто невозможно запуталась» Подобные жалобы стали слышны от коммунистов двадцатого века, заплутавших в марксовой бороде
Но впервые на моей памяти против означенного атрибута величественности выступил английский писатель Герберт Уэллс:
«Около двух третей лица Маркса покрывает борода, широкая, торжественная, густая, скучная борода, короткая, которая, вероятно, причиняла своему хозяину много неудобств в повседневной жизни. Такая борода не вырастает сама собой; её холят, лелеют и патриархально возносят над миром. Своим бессмысленным изобилием она чрезвычайно похожа на «Капитал»; и то человеческое, что остаётся от лица, смотрит поверх неё совиным взглядом, словно желая знать, какое впечатление эта растительность производит на мир. Вездесущее изображение этой бороды раздражало меня всё больше и больше. Мне неудержимо захотелось обрить Карла Маркса».
Ну что тут сказать, или Герберт Уэллс заподозрил в обладателе буйной растительности писателя-фантаста с потенциалом большим, чем у него самого, или, читая «Капитал», мягко скажем, понял не всё.
Вильгельм Либкхнет таким горе-читателям говорил, что жаловаться надо не на Маркса, «а на собственную ленность и неспособность к мышлению».
Человек, способный к мышлению весьма и весьмаФранц Мерингавтор самой подробной биографии Маркса, понял его отнюдь не верхоглядно:
«Карл Маркс был титаном мысли, несгибаемым борцом, непреклонным в идейной схватке с противником, человеком великой мощи и сурового величия».
Такой портрет, не знаю, как Вам, Серкидон, мне знаком со школьной скамьи. А вот чего я не знал, но тоже богато сказано. Один из молодых поклонников Маркса левый гегельянец Мозес Гесс: «Представьте себе Руссо, Вольтера, Гольбаха, Лессинга, Гейне и Гегеля в одном лице И перед тобою будет доктор Маркс».
Слоняясь по Европе, пушкинист Анненков встречался (надо же!), а затем и состоял в переписке с Марксом. Хотел я приписать «наш пострел везде поспел», но из уважения к литературному наследию Павла Васильевича не позволил себе этакую фривольность.
П.В. Анненков:
«Маркс представлял из себя тип человека, сложенного из энергии, воли и несокрушимого убеждения, тип, крайне замечательный и по внешности. С густой черной шапкой волос на голове, с волосистыми руками, в пальто, застегнутом наискось, он имел, однако же, вид человека, имеющего право и власть требовать уважения, каким бы ни являлся перед вами и что бы ни делал. Все его движения были угловаты, но смелы и самонадеянны, все приёмы шли наперекор с принятыми обрядами в людских сношениях, но были горды и как-то презрительны».
Буржуазная пресса. Эта продажная дама всегда рисовала Маркса желчным, циничным, грубым, саркастичным, изрыгавшим проклятия и непристойности. Для буржуа Маркс был исчадием ада.
Да, «он к врагу вставал железа твёрже», но «к товарищу милел людскою лаской». Многие члены Интернационала оценили и до конца жизни запомнили гостеприимность и отеческую заботу мэтра. А за бокалом вина да в обществе прекрасных дам ничего нудного и высокомерного не оставалось в Марксе: ироничный, компанейский, бесконечно остроумный. Когда же заходила речь о литературе, все замолкали, Маркс цитировал писателей Европы страницами, причём на языке оригинала.
Жаль, что такого искромётного Маркса не видел и не слышал его потенциальный цирюльник Уэллс. Но ведь Герберту в ту пору было лет семь-восемь, а маленьким мальчикам вино наливать не положено.
Ну вот, начинали мы с Вами по-серьёзному, а к концу письма скатились к застолью. А праздновать нам рановато.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-13-
Приветствую Вас, Серкидон!
Ну что, мой революционный собрат, «весь мир насилья мы разрушим»? Но, позвольте, чуть позже, пока же добавим в повествование эротику. Дабы Вы не заскучали.
Впервые Женни увидела Карла голеньким (и без бороды!), когда ей было четыре года. «Какой славный малыш!» воскликнула девочка. Малышу было то ли два, то ли три месяца, а на дворелето Господне 1818 года. Прусский город Трир, и четверть века до их свадьбы
Они часто виделись, Женни и старшая сестра Карла Софи были подругами. Позже в письме к сыну глава семейства Генрих Маркс признавался, что «полюбил известную особу, как родное дитя».
Когда Карл подрос и поступил в гимназию, он оказался в одном классе с Эдгаром, младшим братом Женни, и стал частым гостем в доме Вестфаленов. Глава семьи, Людвиг фон Вестфален, симпатизировал юному Марксу, читал мальчику античных авторов. Барон, поклонник учения Сен-Симона, познакомил Карла с философией человека, впервые разделившего людей на классы. Знал бы отец Женни, куда приведёт это разделение бойкого юношу
А что же наша Женни? Она расцвела в пышной юности своей, она окунулась с головой в мир удовольствий: балы, концерты, спектакли, вечеринки в казино, езда на санях с форейторами и звоном бубенцов, летние катания на лодках по Мозелю при луне.
Мозель это, Вы догадались, река, а вот форейторкучер, только румяный, надушенный и напомаженный.
До слёз жаль, но с Женни я на лодках не катался, на вечеринках не веселился, в казино не безумствовал, всё о беззаботной юности баронессы (чем тебе не Попрыгунья Стрекоза!) почерпнул у немецкой писательницы Луизы Дорнеманн. У неё же читаем далее:
«Полная прелести и очарования молодости, весёлая, остроумная, она радовалась своей красоте, с удовольствием вертелась перед зеркалом и наряжалась в лёгкие, воздушные платья»
Что тут скажешь, невеста хоть куда! По письмам видноумница, на фотографии глянешькрасавица, а обозришь генеалогическое древоаристократка. Дедушка Женни принял дворянство из рук воителя Фердинанда Брауншвейгского, отецбарон Иоганн Людвиг фон Вестфаленкрупный чиновник, занимающий почётное место в городской иерархии, старший братсерьёзный молодой человек, станет министром внутренних дел.
Женни имела всё основания составить блестящую партию и прожить жизнь безбедную, оседлую, предсказуемую. Но подвёл девицу-красавицу ангел-хранитель: или на тучки загляделся, или отлучился из астрала да не доглядел, или крылья у него из такого места выросли, что и сказать неудобно, но «пришла пора, она влюбилась» в мальчика-гимназиста, который был на четыре года младше. Догадка Ваша, Серкидон, верна, звали его Карл, в нём молодая аристократка увидела утоление всех своих будущих страстей. Стала называть парнишку «маленьким чёрным дикарём», «чёрным лохматиком» и отказала всем большим белобрысым, хорошо причёсанным и хорошо воспитанным женихам Пруссии.
Что же касается Карла, в какое-то неустановленное, но прекрасное мгновенье раз и навсегда остановилось у ног Женни его могучее критическое мышление. Об этом союзе, об этой паре писали десятки биографов, но никто не сказал, когда и как родилось чувство, которое не смогли сломить cуровые жизненные передряги
Первым испытанием стал отъезд Карла на обучение в Боннский университет. Там он быстро обучился курить сигары, пить вина в непотребных количествах и предводительствовать в молодёжных пирушках. Компания подобралась весёлая и щедрая на выдумки. Дым стоял коромыслом! Молодость умеет превращать маленькие радости в большие.
Поговаривают, что однажды Карл дрался на дуэли, хотя они и были запрещены. Один раз, и это запротоколировано, молодой Маркс был на сутки посажен в каталажку за пьянство и нарушение общественного порядка, и только проникновенное письмо отца к судье спасло дебошира от тюрьмы. После этого случая советник юстиции Генрих Маркс перевёл сына в Берлинский университет, а перед этим он с негодованием оплатил долг сына, исчислявшийся уже весомой суммой в 160 талеров. Экономно тратить деньги молодой Маркс не умел и гордо пронёс это неумение через всю жизнь вплоть до седых волос.
К началу студенческих лет относится и увлечение литературой. Дерзновенный автор написал много стихов, драму, трагедию и отослал всё это в журнал, где ему вежливо отказали. Карл был взбешён, в ярости съел письмо редактора, а свои опусы сжёг. «И не попал он в цех упорный//Людей, о коих не сужу,//Поскольку к ним принадлежу».
Биограф Меринг писал: « среди многочисленных даров, положенных музами в колыбель Маркса, все же не было дара стихотворной речи».
Этот дар просто не поместился, колыбелька небольшая, а напихали туда музы изрядно
В столице Пруссии собственно и началось обучение молодого человека наукам. О Берлинском университете читающий там лекции Людвиг Фейербах говорил: «В сравнении со здешним домом труда другие университетысущие кабаки».
Кабаки молодому Марксу приелись, бесконечные попойки надоели, душа потянулась к строгому и вечному. Молодой человек полюбил слушать лекции Фейербаха, и сам решил стать философом. Это решение отец Генрих одобрил: пусть станет философом, лишь бы не пил. А как же королева балов? Нет, нет, забыта не была. Карл писал ей стихи, отсылая исписанные тетрадки в Трир с неизменным посвящением «Моей дорогой, вечно любимой Женни фон Вестфален». Из раннего Маркса:
Не могу я жить в покое,
Если вся душа в огне,
Не могу я жить без боя
И без бури в полусне
Так давайте в многотрудный
И далёкий путь пойдём,
Чтоб не жить нам жизнью скудной
В прозябании пустом.
Под ярмом постыдной лени
Не влачить нам жалкий век,
В дерзновенье и стремленье
Полновластен человек.
«Ну вылитый Гёте!» воскликнул я, а потом вижунет, не вылитый. Гёте с сожалением признавал, что его талант лишён боевитости. А этот парень «просит бури, как будто в бурях есть покой!»
Впоследствии, обнаружив у Женни свою студенческую писанину, Маркс был удивлён количеством и разочарован качеством стихов, сказал, что их надо немедленно сжечь. Женни не позволила: «Это лучшие стихи в мире. Они мои». Маркс вынужден был отступить.
Не тогда ли он возненавидел частную собственность?..
Желание стать литератором, потом философом не были последними испытаниями, которому молодой Маркс подверг старого. Карл сообщил отцу о своем твёрдом намерении обвенчаться с Женни фон Вестфален. Старший Маркс в ужасе схватился за седую голову, он уже понимал, какой из Карлуши экономист и отец семейства. Зачем с этакими задатками лезть в аристократические дебри? Зачем превращать всех Вестфаленов в заклятых врагов? Не лучше ли взять в жёны девушку из скромной еврейской семьи, работящую, неприхотливую?
Генрих Маркс пишет сыну:
«Будущее Женни должно быть достойно её, она должна жить в реальном мире, а не ютиться в прокуренной комнате, пропахшей керосином, в компании безумного учёного».
Какой проницательный человек! Как в воду смотрел. Отрывок из другого письма отца Карла Маркса:
«Яне ангел и знаю, что не хлебом единым жив человек. Но перед священным долгом должны умолкнуть все посторонние соображения. И я повторяю: нет для мужчины более священного долга, чем тот, который он возлагает на себя по отношению к более слабой женщине».
Прекрасные слова, Серкидон, они адресованы не только непутёвому Карлу, но и всем мужчинам, собирающимся обзавестись семьёй. Придёт час, услышьте слова Генриха Маркса. Родной сын пропустил их мимо ушей, отчасти потому, что молодыми всё было решено: они дали друг другу слово быть вместе. А вскоре их взаимное тяготение обретает логическое завершение. Женни приезжает к наречённому жениху. И по возвращению, уже из Трира, пишет: «Я ни о чем не жалею. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу твою благословенную улыбку. О Карл! Я счастлива и полна радости. И опять и опять вспоминаю то, что случилось»
Мосты сожжены. Ей27 лет, Ему23. Вдогонку к первому письму, летит второе:
«Всякий раз после твоего ухода я пребывала в восхищении, и мне всегда хотелось вернуть тебя, чтобы ещё раз сказать, как сильно, как полно я люблю тебя Если бы я только могла расчистить и выровнять твою дорогу, убрать все препятствия, стоящие перед тобой. Но, увы, нам не дано крепко ухватиться за колесо судьбы Наша участьждать, надеяться, терпеть и страдать»
Ждать надо было, пока Карл получит диплом: обвенчаться со студентом в те благоразумные годы приличная девушка не могла. Пока Карл учился, скончались оба отца, а мать, Женни уломала, объяснив ей, что она давно жена Карла де-факто, и несчастная женщина дала своё согласие на де-юре. Молодые скромно обвенчались и поехали в свадебное путешествие.
Женни писала: «Мы уехали из Кройцнаха через Эбернбург в Пфальц и возвратились через Баден-Баден обратно в Кройцнах, где и оставались до конца сентября».
Это было счастливое медовое лето. Одно на всю жизнь. Ничто его не омрачало. Лёгкий зубовный скрежет родичей с обеих сторон заглушали звуки поцелуев, и бытие было таким счастливым, что не определяло абсолютно никакого сознания.
Чего и Вам желаю, Серкидон, жму Вашу руку, и до следующего письма.
-14-
Приветствую Вас, Серкидон!
Надеюсь, Вы запомнили города-курорты, которые посетили наши новобрачные? Что и говорить, губа не дура! Вот бы и Вам, Серкидон, прокатиться тем же маршрутом, имея под боком приятную попутчицу! Лично я себе такое путешествие запланировал в одной из следующих жизней: в мужском ли, в женском воплощении, женихом ли, невестой ли, а неттак мелкой пташкою, но побываю в тех местах обязательно!
А что же наши молодые?..
Вернулись в Трир. Они были счастливы три с половиной месяца. Счастья было полные штаны! Так им было хорошо, что выбрали они блаженство и благополучие лет на двадцать вперёд. А что потом? «Скатилась со счастья вожжа», жаловался есенинский «форейтор». После сладостного свадебного путешествиягорестное гонение по Старому Свету.
А ведь начиналось-то по-козырному! Диплом Карл защитил с блеском, принялся редактировать рейнскую газету, тираж которой вскоре увеличился десятикратно! Маркс лично писал передовицы и мечтал сделать свою газету флагманом революционной демократии. Восторженная фрау Дорнеманн пишет:
«Никогда прежде отсталые прусские порядки не подвергались бичеванию с такой едкой иронией и меткостью выражений, с такой ясностью мысли и таким обилием неопровержимых фактов».
Долго терпеть бичевание с едкой иронией власти не пожелали: газету закрыли. Марксбезработный. Давний приятель отца зашёл на огонёк и намекнул, что есть возможность получить «доходное место». Взамен пустяки: верой и правдой служить правительству Пруссии.
Маркс уже не мальчик, но муж. Жена на четвёртом месяце беременности. Мать, Генриетта Маркс, ждёт от сына помощи. После смерти мужа она на скромную пенсию пытается поставить на ноги братьев и сестёр Карла. Генрих Маркс смотрел на дочерей, среди которых ослепительных красавиц не было, с болью в сердце, писал Карлу, что «этот товар ходок только, когда позолочен», с дальним расчётом: мол, придёт пора, позолоти сынок.
По всем земным меркам Маркс должен был принять заманчивое предложения и жить, как все. Но пассионарийдитя Космоса: живя жизнью земной, обывательской, он не успевает расходовать огромную космическую энергию, заложенную в него. Поэтому идёт пассионарий тропами нехоженными, или первопутком, илина красный свет, илилезет на рожон. И потом, смирись бунтарь, стань он «наёмником капитала» мы с Вами, Серкидон, ничего не узнали бы ни о Марксе, ни о Женни
Скрытый подкуп гневно отвергнут, приятель отца выставлен за дверь, а Карл Маркс выдворен за пределы Пруссии. Какому правительству нужен критикан-революционер, носитель опасных идей? Маркса стали гонять по Европе (чуть не ляпнул, как вшивого по бане, едва сдержался), как вольнодумного Руссо. Но если Руссо бегал один, то Маркс со всей семьёй. Для Женни начались годы переездов, бесконечных беременностей, тревог за здоровье детей. Политические гонки закончились в туманном Альбионе, гонимая семья осела в Лондоне. Тут хотелось бы написатьи обрела долгожданный покой и достаток. Ничего подобного