Lebensbahn, говорил он (а он никогда не употреблял английское слово, если мог найти соответствующее иностранное, которое ему нравилось больше), Галилеянина есть трагикомедия солипсизма, которая ни за что не хочет капитулировать. Retro me смирение, запойность духовностью и униженное почтение находятся на том же уровне, что и "гопля", как кричит фокусник, вынимая кролика из своего цилиндра, стоят в одном ряду с заносчивостью и эгоизмом. Он, Галилеянин, первый в мире настоящий самодостаточный плейбой-повеса. Его загадочная униженность перед женщиной, застигнутая, так сказать, врасплох, на самом деле представляет собой такое же проявление дерзости, проистекающее из мании величия, как и его вмешательство в дела друга Лазаря. Он открывает целую серию сирых самоубийств, которые контрастируют с серьезными самоубийствами, продолжающими линию Эмпедокла. Ему приходится нести ответственность за несчастного Nemo, являющегося с его corates и кровоточащими пароксизмами depit перед публикой, на которую это не производит никакого впечатления.
Он отхаркал солидную порцию довольно плотной слизи, погонял ее по чашеобразной полости алчного рта и вернул назад на хранение до будущего востребования.
У иезуита, человека весьма трезвых взглядов и без или почти без всякой придури достало сил высказать свое утомление:
Если б ты только знал, как ты мне наскучил своими банальностями. И без того никто не сомневается в том, что дважды два четыре.
Б.М. (то бишь Белый Медведь) не понял, куда клонит его собеседник.
Ты мне, понимаешь ли, наскучил, прогундосил Ч.О.И. (то бишь член Ордена Иезуитов), ты меня утомляешь еще сильнее, чем какой-нибудь вундеркинд!
Помолчав недолго и накопив немного энергии для дальнейшего ведения разговора, Ч.О.И. продолжил:
Некоторые безбородые сосунки с тоненькими голосками предпочитают наркомана Бородина Моцарту.
По всеобщему мнению, стал возражать Б.М., твой замечательный Моцарт был Hexenmeister в пеленках.
Получился гнусненький выпад, пускай думает, что хочет.
Господь наш Иисус Христос вовсе не был колду...
Ты говори от себя и не приписывай своего мнения другим, буркнул Б.М. в сильном раздражении.
А я тебе говорю, что Господь наш вовсе и не был каким-нибудь там простым чудотворцем.
Не забывай, что Он получил дар чародейства при своем зачатии.
Знаешь, когда ты наконец духовно повзрослеешь, заявил иезуит, и поймешь смысл того смирения, которое находится за пределами мазохизма, вот тогда приходи ко мне и будем говорить серьезно. Речь идет не о каком-то посюстороннем и не о потустороннем мазохизме, а о том смирении, которое находится за пределами боли и служения.
Но именно об этом я и веду речь!вскричал Б.М. Он не служил, и по этому поводу сокрушались многие покойнички. Что еще мне сказать? У слуги не бывает возвышенных мыслей. А Он поставил главное, так сказать, представительство в весьма затруднительное положение.
Смирение, пробормотал янычар, смирение любви слишком большой, чтобы прислуживать, и слишком настоящей, чтобы нуждаться во взбадривании с помощью окропления.
Чудо-ребенок ухмыльнулся такому удобному подходу.
Ты все подгоняешь под себя так, чтоб тебе было удобно и приятно, ухмыльнулся смышленно-одаренный Б.М., вот что я должен тебе сказать.
Лучшее оправдание веры в том, что она забавляет. Неверие, говорил солдат Христа, готовясь подняться со своего места, это просто скучно. Мелочь обычно мы не считаем. Мы терпеть не можем скуки.
Ты это вещай с амвона, отозвался Б.М., и тебя с шумом, под барабанный бой изгонят в пустыню.
Ч.О.И. залился смехом. Ну можно ли вообразить себе более безыскусного обманщика и самозванца, чем этот парень!
Сделай милость, попросил Ч.О.И., натягивая свое пальто, сделай милость, мой дорогой, будь так добр всегда помнить, что я не приходской священник.
Я всегда буду помнить, откликнулся Б.М., что ты не мусорщик и не собираешь отбросы. Твоя любовь к людямэто не мусор.
Так не будем ею сорить, с расстановкой проговорил Ч.О.И. Но мусорщики ведь отличный народ. Несколько излишне прилежны, несколько излишне настойчивы. А в остальном... И поднявшись на ноги, добавил:Я желаю сойти. Пойду попрошу водителя, чтобы остановил автобус.
Б.М. молча смотрел ему вслед.
В такой Геенной цепи взаимосвязанностей, сказала, поставив одну ногу на землю, выбирающаяся из автобуса замечательная личность, я выковал, и выдумал, и подделал свое призвание и свою деятельность.
Произнеся сии слова, он сгинул, а все бремя платы за проезд удобно улеглось на широкие плечи Б.М.
Девушка Шаса была рыбачкой с Шетландских островов. Он пообещал зайти к ней по пути в Дом Фрики и забрать ее с собой, и теперь, затянутый в свой двубортный смокинг, к которому нельзя было бы предъявить никаких претензий, он подавил свое желание броситься побыстрее к трамваю, умерил свое нетерпение с тем, чтобы объяснить таинства этого мира группе студентов:
Разница заключается в том, если мне позволено сказать...
Да, да, конечно, говорите!вскричали студенты una voce. О, пожалуйста, говорите!
Так вот, говорю я, разница между Бергсоном и Эйнштейном, существеннейшая разница, заметьте, такая же как между философом и социословом.
О!простонали студенты в восторге.
Да, именно так, позволил себе Шас высказать сентенцию, которую можно было изречь до подхода трамвая, уже появившегося и подкатывающего все ближе.
И если считать, что это умно говорить о Бергсоне как о чудаке, Шас начал понемногу отступать к прибывающему трамваю, то только в том смысле, что мы тем самым двигаемся от Объекта, Шас нырнул в трамвай, и от Идеи к Чувству, Смыслу, продолжал выкрикивать Шас уже со ступеньки, и далеек Разуму!
Смысл, Чувство и Разум!подхватили студенты.
Но трудность заключалась в том, чтобы определить, какой же смысл он вкладывал в слова "разум" и "чувство"?
Под "чувством" он понимает одно из чувств, высказал предположение кто-то из студентов, ну, знаете, чувство осязания, зрения ну и так далее.
Нет, не так, возразил другой, под "разумом" он подразумевает "здравый смысл".
А мне кажется, высказался третий, должно быть, он под "чувством" имеет в виду инстинкт, интуицию, знаете, ну вот что-нибудь в таком роде.
А четвертый страстно желал знать, что за Объект можно найти у Бергсона, а пятому желалось знать, что такое "социослов", а шестомучто же все-таки делать с этим миром, в котором мы живем.
Мы должны спросить его, воскликнул седьмой, вот и все! Если мы будем высказывать свое неквалифицированное мнение, мы просто еще больше запутаемся, вот и все. Спросим, и сразу станет ясно, кто из нас прав.
Да, да, правильно, закричали все разом, надо спросить его и посмотрим, кто...
И придя к совместному решению, согласно которому первому, кто сподобится увидеть Шаса, предписывалось обо всем его расспросить. Они разошлись, и каждый шел своей дорогой, хотя дороги эти и не очень сильно расходились.
Волосы доморощенного Поэта были так коротко подстрижены, что при одевании через голову разных вещей, они не поддавались никакому взлохмачиванию. И даже в этом, в этом своем стремлении достичь той степени строгости и аскетизма, которая наблюдается на спине крысы, он выставлял себя в оппозиции к еще недавней моде. Но все же то малое, что можно было сделать с волосами, он сделалприменил лосьон, который придал его стерне на голове некую живость.
А еще он сменил галстук и поднял воротник, и теперь, в одиночестве, не наблюдаемый никем, он вышагивал по комнате из угла в угол. Он создавал свое новое стихотворение d'occasion, причем, надо думать, это выражение можно было бы применить в данном случае во всех его смыслах. Главные черты этого стихотворения он определил совсем недавно, когда на велосипеде возвращался домой из Желтого Дома. Он продекламирует это стихотворение, когда его об этом попросят, и он не начнет ахать и охать, жеманиться как пианист-любитель, но и не будет плевать, так сказать, в глаз просящему, как это мог бы сделать пианист-профессионал. Нет, ничего такого он не сделает, он встанет инет, не продекламирует, а просто прочтет, словно бы сделает серьезное заявление, с той среднезападной серьезностью, которая... ну, которая... ну, как широко раскрытые глаза, полные любви и слез:
ГОЛГОФА НОЧЬЮ
вода
пространство водное
в лоне водном
голубой, как цветочек, трепещет.
вспыхивает фейерверк ночи вянет для меня цветок ночи
на грудях волн воды кипучей
свершилось действо цветкового присутствия
действо нежное и спокойное
в водной пустыне
исторжение из лона и
вхождение назад в лоно
коловращение
благовонное лепестковое ненарушаемое притяжение
рыбный ловец утишен
ушел под воду ради меня
агнец нестяжательства... моего
и будет голубой цветок настойчиво
стучаться в стенки лона
пустынных
вод
Полный решимости донести эту свою сильную стихотворную композицию до слушателей таким образом, чтобы она произвела должное впечатление, и желая избежать каких-либо слабых мест, Поэт тщательнейшим образом готовился к декламации, добиваясь наиболее полного приближения к принятой им аква-водяной манере. Ему нужно все продумать заранее, подготовиться так, чтобы не пришлось прибегать к экспромту, дабы создать впечатление, что труды изымания из себя чувств и мыслей и превращение их в звучащие слова рвут его душу на части. Избрав схему поведения, позаимствованную у акробата-эквилибристаон безраздельно овладевает нашим вниманием и ловит нас на том, что делает вид, будто ему не удается трюк один раз, второй, третий, а затем, словно намылившись страстным желанием добиться успеха, которое и позволяет ему, так сказать, "проскочить", он наконец исполняет блестяще свой трюк, Поэт решил, что если он хочет покорить внимающий ему литературный салон, главные усилия следует сосредоточить не столько на содержании своего выступления, сколько на духовном нутровании, духовном потрошении, извлечении внутренностей самого исполнителя. Вот поэтому он и выхаживал по комнате из угла в угол, осваивая наилучший способ декламации "Голгофы в Ночи", отыскивая и отрабатывая все нужные эффекты своего выступления.
Фрика расчесывала свои волосы, сильно оттягивая их назад. Она так усердно тянула лиловатые локоны, что через некоторое время кожа на лбу натянулась настолько, что закрыть глаза было бы весьма непросто. В итоге она стала похожа на газель с гладко зачесанными назад волосами и едва не удушенную такой прической. Этот вид более подходил бы к вечернему наряду, а не к ее обычному рабочему облачению, в котором столько времени нужно проводить на ногах. Когда-то Белаквова Руби, во времена своих вылазок, тоже отдавала предпочтение таким туго зачесанным сабинянским прическам, и так продолжалось вплоть до того момента, когда госпожа Круто-Таф своим заявлением о том, что птичье личико Руби из-за туго зализанной назад прически выглядело, как обсосанная таблетка от кашля, побудила Руби немного взлохматить волосы и даже завить их. Увы и ах, Фрика, в отличии от Руби, оставалась приверженкой зализанного нимба, и выглядела она большойслишком большойкуклой, которая с трудом открывает и закрывает глаза. И кстати сказать, выбор образа обсосанной таблеткиили не очень обсосаннойдля сравнения с лицом женщины не лишен некоторой изысканности. Чтоб поглядеть на чудище, не надо идти в кинотеатр и платить денежки за билет на фильм ужасову нас под рукой всегда имеется Фрика, за созерцание которой ничего не надо платить.
И все же образ газели, дыхание которой сковано невероятно сильной затянутостью волос, не передает в полной мере образ Фрики. Черты ее лица, словно бы подтянутые вверх рукой непривлекательного насильника, запущенной ей в волосы, были в беспорядке разбросаны по ее физиономии, сходившейся на риктусе, то бишь ротовом отверстии. Когда Фрика подводила брови косметическим карандашом, она хмурилась, и потом, после тугого зачесывания волос назад, обнаруживалось, что у нее не две брови, а четыре. Радужные оболочки с точечками словно бы ослепленных ярким светом зрачков были обречены выпирать куполами белой боли мольбы; нижняя губа изогнулась и подскочила в отчаянной попытке добраться до совсем заброшенных ноздрей, из звериного оскала по-змеиному торчал язык. Откусит она себе язык или нетвот в чем вопрос. Весьма, между прочим, интересный вопрос. Подбородок, которым можно было бы вполне успешно колоть орехи, не скрывал, а еще более выставлял напоказ выпирающий вздутием щитовидный хрящ. Невозможно было избавиться от страшного подозрения, что ее уплощенные грудные железы, словно бы из сочувствия к измученному виду той эруктациипо-простому отрыжки, которая сходила за ее физиономию, пыжились вовсю, чтобы, как волнорезами, оттопырить ее корсаж. Лицо Фрики уже давно лишилось какой бы то ни было привлекательности, оно являло собой лишь место, где угнездилось выражение вечной и неприкрытой обиды. Сложи она перед своей грудью руки, плотно прижатые друг к другу ладонями и с выставленными пальцами, из нее получилось бы само воплощение образа мученицы, пребывающей в течке, готовой отправиться на половую охоту, но обреченной на отсутствие желающих воспользоваться ее призывами.
И тем не менее эстетствующая графиня Парабимби, протиснувшись сквозь толпу, заглянет в розово-лиловый салон к старушке Калекен, мамаше Фрики, к которой Фрика относилась как к самому святому на свете, и почти наверняка будет вынуждена воскликнуть: "Калекен выглядит просто великолепно! Я никогда еще ее такой не видела! Ну просто Сикстинская Мадонна!"
И какой же смысл угодно будет вложить ее светлости графине в эти слова? Кумская Сивилла в конской сбруе, принюхивающаяся, не веет ли по ветру духом братьев Гримм? О, ее светлость графиня вовсе не намеревалась быть столь жеманной, манерной и благорасположеннойнет, вовсе нет, все это походило скорее на попытку посчитать камешки в кармашке Мальчика-с-Пальчик. Это было лишь некое общее впечатление... Просто Калекен, моя дорогая, выглядела, обладая необычной фактурой кожикожа ее цвета известки была словно утыкана гвоздями, от пояса и выше так frescosa, в своем скромном платье под горлотакого цвета бывает кобальт в темпере, она, моя дорогая, просто как драгоценность, сработанная мастером Кватроченто, увы, загубленного, она настоящая женщина, моя дорогая, онакак вечерний звон Большого Тома, потеющего на ветру... И засим, услышав такое, вдовая дева, после многих лет жизни постигшая, что все в небесах, на земле и в водах следует воспринимать таковым, каковым оно есть, определит самой себе хранить в памяти на протяжении всего того срока, который волею судьбы суждено ей прожить, похвалу, сделанную в адрес Калекен таким утонченным и многознающим знатоком, как графиня Парабимби.
А Парабимби продолжает блеять нечто нечленораздельное:
Мэээээээээээкккке...
Не преждевременно ли? Возможно, мы рассказали все это слишком рано. Возможно, все будет совсем иначе. Но пускай уж все остается, как есть.
Вернемся к Фрике. Наконец звонит звонок, бежит с грохотом по ее фаллопиевым пипеткам, гальванизирует ее, отбрасывает от зеркала, словно ей самой надавили на пупок, возвещая...
Студент, чьего имени мы так никогда и не узнаем, прибыл первым. Гадкий, грубый типчик, с большим лбом.
О Боже м-л-с-т-вый, возопил он, выпучивая свои большие карие глаза, глядя в которые сразу вспоминалась скульптура семейства делла Роббиа, Фрика, неужели я пришел первым?
Не огорчайся, успокоила его Калекен Фрика, которая на нюх чувствовала поэтов, даже тогда, когда ветер дул в другую сторону, Да, первый, но опережаешь остальных всего лишь на один ложный шаг и на одно неуместное замечание.
Почти тут же заявилась шумная компания каких-то серых личностей, затем прибыл ботаник, работающий на общественных началах, за ним Кельт из Гелвея, затем рыбачка с Шетландских островов в сопровождении своего Шаса. К этому последнему тут же пристал Студент и во исполнение своего обещания при первой же возможности выяснить у Шаса, какой смысл тот вкладывал в слово "чувство", спросил:
Что именно вы имели в виду, Студент явно был настроен на то, чтобы во что бы то ни стало вытребовать ответ, когда употребили слово "чувство"...
Он говорил о чувстве?удивился ботаник.
Шас!воскликнула Калекен таким тоном, словно она объявляла имя победителя.
...именно в том смысле, который определялся контекстом... ответил Шас.