Студент возмущался и сыпал слюной в прихожей:
Я всего лишь хочу выяснить... точнее, все мы хотим выяснить, в каком смысле господин Шас употребил слово "чувство", в смысле ли чувства, как одного из таких чувств, как зрение, осязание, или в смысле противоположности разуму, или...
Кельт, затесавшись в самую сердцевину серых личностей, облепивших его со всех сторон, как листья капусты, жмущиеся вокруг капустной кочерыжки, что-то путано объяснял Ссохшейся, Сморщенной Старухе.
Как известно, философ Дэвид Юм... гудел с другого боку Студент, прерванный безымянным неучем, которому очень хотелось поскорее обратить на себя внимание, и не к месту брякнувшим:
Это который Юм?
Добрый вечер!сотряс дом рык Белого Медведя. Добрый вечер всем, всем добрый вечер!И тут же обратил ураган своего натиска на хозяйку, стараясь изображать вежливость:Ну и вечерочек, а? Боже, что за погода, а?
Ссохшаяся, Сморщенная Старуха испытывала к Б.М. нежные чувства, словно тот был и впрямь плюшевый мишка, которого она сама купила на ярмарке игрушек.
Да, да, ужасная погода, а вам так далеко ехать!воскликнула она. Ей хотелось посадить его к себе на колени, покачать и приголубить. Он выглядел таким обносившимся, к тому же было известно, что он часто становился унылым и угрюмым. Как мило с вашей стороны, что вы пришли, ворковала Старушка, как мило!
Следующим явился Человек Закона с лицом, пылающим от прыщей и утыканным угрями. Он сопровождал Парабимби и трех девиц, выряженных для выхода на панель, а не в литературный салон.
Я встретил его, шептал Шас, прогуливаясь туда-сюда по улице Пиерс и по улице Брунсвик, знаете, как бывает, прогуливаешься и вдругрази на кого-то наталкиваешься.
En route?высказала предположение Калекен, пребывавшая в состоянии повышенного возбуждения.
Что, что?не понял Шас ее попытки высказаться по-французски.
Он шел сюда?
Да, но к сожалению, моя дорогая Фрика, пояснял Шас, я не смог добиться от него полной ясности, придет он сюда или нет.
Кельт обратился к Б.М. обиженным голосом:
Вот тут есть человек, который хочет знать, какого Юма вы имели в виду?
Неужто?удивился Б.М. Вы меня поражаете. Какого еще Юма можно иметь в виду, кроме как философа?
Это тот, сладкоречивый?предположил рыжеватый сын Хама.
На этот раз реакция Б.М. была острой и едкой.
Да он просто emmerdeur!съязвил он. Как его можно называть сладкоречивым?
Как вы сказали?
Калекен выбралась из толпы и громко произнесла, почти безо всякой вопросительной интонации:
Почему девочки так задерживаются...
А разрешите полюбопытствовать, полюбопытствовал ботаник, а где ваша сестра, где она, где ваша очаровательная сестричка?
Ссохшаяся и Сморщенная Старуха воспользовалась возможностью вклиниться в беседу:
К сожалению, быстренько проговорила она неожиданно звонко и раскатисто, она в постели, ей нездоровится. Для всех нас это большое разочарование.
Ничего серьезного, надеюсь?посочувствовал Человек Закона.
Нет, нет, к счастью нет. Спасибо вам за заботливость. Просто легкое недомогание. Бедненький Одуванчик!
И Ссохшаяся и Сморщенная Старуха тяжело вздохнула.
Б.М. обменялся с Кельтом многозначительным взглядом.
Какие девочки?спросил он.
Калекен набрала в легкие воздух и начала перечислять:
Пэнси, этот наш Голубой Цветочек (а у Поэта сразу встрепенулось сердечкопочему только он не принес с собой nux vomica), Лили Ньери, Ольга, Эллисева, Невеста Мария, Альга, Ариана, высокая Тиба и стройная Сиба, Альма Беатрис, Альба...
Да, но их слишком много! Не может же она упомянуть их всех?
Альба?вскричал Б.М. Альба! Неужели?
А почему бы нет?вклинилась графиня Парабимби. Почему бы и не Альба, кто бы она там ни была. Лучше, чем жена, скажем, Бата, маркиза Тсайна?
И тут среди них объявилась серая личность и стала раздавать добрые вести: прибыли девочки.
В том, что прибыли девочки, а не мальчики, сомненья нет, объявил ботаник, Но возникает другой вопрос: те ли это девочки, которых ожидали?
Теперь, надеюсь, можем начинать, возрадовалась Фрика Младшая, а Фрика Старшая, увидев, что на пути ее никто не стоит, прытко взлетела на помост и торжественно явила миру приготовленные напитки и закуски. Повернувшись спиной к стойке с вращающимися полками, уставленными всякой всячиной, она, взмахнув руками, точно крыльями, стала выкрикивать с видом святой, побиваемой камнями:
Чашки! Соки! Какао! Чай! Жульены! Колбаска! Курица под соусом! Салаты! Яблочный мусс! Заливное! Китайские блюда!
Собравшиеся застыли в гробовом молчании.
Восхитительный призыв, покончил с тишиной Шас, но, как говорят, визгу много, а шерсти мало.
Те из присутствующих, которые чувствовали себя особо изголодавшимися, рванули к помосту.
И тут привалили почти все сразу: два запрещенных романиста, библиоман со своей метрессой, палеограф, скрипач d'amore вместе со своим инструментом, но не в футляре, а в каком-то неприглядного вида мешке, популярный пародист со своей сестрой и шестью дочерьми, еще более популярный Профессор Бредсобачьевых Наук и Сравнительной Яйцеологии, сапрофит, уже крепко на взводе, художник-коммунист, да еще и декоратор, недавно вернувшийся из Московских заповедников, крупный коммерсант, два степенномрачных и печальных еврея, одна приобретающая все большую известность куртизанка, еще трое поэтов со своими Лаурами, разочаровавшийся, как это в жизни и положено, в женщинах дамский угодник, целый хор драматургов, какой-то посланец "Четвертого Сословия", неизбежно заявляющийся на подобные сборища, целая фаланга штурмовиков с улицы Графтон и некто Джереми Хиггинс. Едва все эти новоприбывшие оказались поглощенными общей кампанией сборища, как Парабимби, пребывавшая в грустном одиночестве по причине отсутствия ее мужа, который не смог сопровождать ее в силу нежелания подвергнуться всяким приставаниям с вопросами, принялась раздавать эпитеты Фрике, за которые, как уже было замечено, Ссохшаяся и Сморщенная Старуха была ей очень признательна.
Отлично, похвалила графиня чай, могу констатировать его чудесный вкус. И крепость хороша.
Она держала блюдце под самым подбородком и поставила чашку в его выемку совершенно бесшумно.
Ну просто прекрасный чай, добавила она, ни крепок, ни слаб, все именно так, как надо.
Ссохшаяся и Сморщенная Старуха улыбалась, растягивая губы так сильно, что обнажались зубы.
Я так рада, бормотала она, так рада.
А Профессор Бредсобачьевых Наук и Сравнительной Яйцеологии куда-то запропастился, хотя он вовсе не был маленьким мальчиком и исчезновения не являлись его призванием. Главная жизненная задача этой особы состояла в том, чтобы вещать и чтобы этому вещанию внимали. И надо сказать, что довольные широкие круги внимали ему и внимали, ловя каждое сказанное слово.
Когда бессмертный Байрон, доносился откуда-то его жужжащий по-пчелиному голос, уже собирался покинуть Верону и отправиться к далеким берегам, где геройская смерть могла бы покончить с его бессмертным сплином...
Равенна!воскликнула графиня, память которой тут же пробежала легкими перстами по тщательно оберегаемым струнам сердца. Кто тут говорит о Равенне?
Разрешите попросить вас сделать мне сэндвич из яйца, помидора и огурца, обратилась к кому-то подающая надежды жрица любви.
А известно ли вам, говорил какую-то глупость Человек Закона, что у шведов имеется более семидесяти видов сэндвичей?
Слышался и голос математиколюба:
Арка, вещал он, доводя до всех великую простоту своих слов, длиннее, чем хорда, ее замыкающая.
Мадам знает Равенну?спросил фотограф.
Знаю ли я Равенну?воскликнула Парабимби. Конечно же, я знаю Равенну. Прелестный и благородный город!
Вы, конечно, знаете, ввязался Человек Закона, что Данте умер именно в Равенне.
Совершенно верно, подтвердила Парабимби, именно там он и умер.
И конечно же, вы знаете, всунулся и Профессор, что его гробница расположена на Площади Байрона. Я даже составил эпитафию героически-белым двустихом в возвышенных выражениях.
Вы, конечно, знали, сказал свое слово палеограф, что во времена Велизария...
Моя дорогая, обратилась Парабимби к Ссохшейся и Сморщенной Старухе, какой великолепный вечер! Прекрасная вечеринка, и все, судя по общему настроению, чувствуют себя как дома. Могу вам сказать, говорила Парабимби, я завидую вашему умению все устроить так, чтобы люди чувствовали себя свободно и непринужденно.
Ссохшаяся и Сморщенная Старуха попыталась слабо отрицать наличие у себя таких способностей.
Знаете, пищала она, этот прием устроила Калекен, она, она, это Калекен, она все устроила, все Калекен, и мне, Фрике старшей, не пришлось ни о чем беспокоиться...
И действительно, Ссохшаяся и Сморщенная Старуха просто сидела на одном месте, и все ее занятие заключалось в том, чтобы выглядеть очень уставшей и измученной. Она смахивала на изможденную, невероятно скучающую старую Норну.
А вот насколько я понимаю, рокотал Профессор, напрашиваясь, как обычно, на вопросы, на которые можно будет пространно отвечать, величайшим триумфом человеческого разума явилось вычисление орбиты Нептуна по странностям поведения Урана на своей орбите.
А каков был ваш собственный величайший триумф?спросил Б.М.
Вопросик этот, знаете ли, прокатился золотым яблочком и засверкал серебряной картинкой.
В одном углу возникли беспорядки, и Фрика немедля обратилась за помощью к господину Хиггинсу.
Идите, идитепризывала она, и наведите порядок. В моем доме не должно быть никаких сцен.
Господин Хиггинс, который не раз принимал участие в схватках вокруг мяча, играя за команду Лесовиков, быстро покончил с безобразием. А Фрика набросилась на бедного зачинщика.
Я не потерплю, кричала она, присутствия хулиганов в моем доме!
Он обозвал меня поганым Большевиком, оправдывался великолепный Комсомолец, а он сам, между прочим, из простых работяг.
Все, хватит, чтоб подобного больше не было, сурово наказала Фрика, чтобы подобного, слышите, больше не было.
Однако в голосе ее было больше мольбы, чем суровости.
Я вас просто умоляю, больше ничего подобного не затевать!
И с этими словами Фрика быстренько отступила к закусочному и напиточному алтарю.
Вы слышали, что она сказала?спросил Кельт.
Чтобы ничего подобного больше не было!передал слова Фрики шотландец в юбке, предпочитающий говорить по-шотландски.
Я вас просто умоляю, добавил Б.М.
Но вот является та, которой дано глядеть на все это свысока, Альба, доблестная, дерзновенная дочь вожделений. Она входит как раз в тот момент, когда на несколько мгновений воцаряется тишина, она медленно движется, подплывает, словно мединеткахорошенькая мастерица из парижской шляпной мастерскойк Ссохшейся и Сморщенной Старухе, чтобы засвидетельствовать ей свое ироническое почтение. Своим появлением она возжигает колючий огонь под каждой кастрюлей. Повернувшись спиной к Парабимби, тоскливо трещащей тривиальности, Альба восходит на помост, замирает в молчании перед выставленными напитками и закусками, повернувшись боком к предлагающему помочь в выборе, и забрасывает свои сети, рассчитывая на богатый улов.
Подающая большие надежды куртизанка внимательно присматривается к Альбе, следит за каждым ее движением, чтобы перенять их стиль. Сестра пародиста начинает сообщать всем, кто любопытствует, то малое, что она и ее дорогие племянницы знают об Альбе, о которой столь много говорят в некоторых весьма благонравных кругах, куда они имели доступ, хотя, конечно, они никоим образом не могли бы определить, что из услышанного ими было правдой, а чтопросто досужими сплетнями. Однако жеимеет под собой это какие-то основания или нетскладывается впечатление, что...
Кельт, какой-то журналист, которому оплачивают его статейки построчно, тот, которого обозвали Комсомольцем или Большевиком, и скрипач d'amore сошлись вместе, словно сведенные колдовством.
Ну-с, пригласил журналист к разговору.
Пре-от-лич-ненько, сказал Кельт.
И-зу-ми-тель-но, поддержал скрипач d'amore.
А шотландец, предпочитающий говорить по-шотландски, не соизволил высказаться.
А ты, Ларри, что скажешь, а?настаивал журналист. Выскажись, Ларри!
Ларри оторвал взгляд от помоста и, медленно проведя ладонями по своей юбке, высказался:
О-ё-ёй!
А что именно ты хочешь этим сказать?не отставал журналист.
Ларри вернул свой пылкий взгляд на помост.
А ты случайно не знаешь, она не?..наконец выдавил он из себя.
Они все этим занимаются, заявил скрипач d'amore.
Черта с два они этим занимаются!воскликнул Кельт, ricordandosi del tempo felice.
А я вот хочу знать, и не только я, но все мы очень хотим знать, говорил Студент, просто сгораем от...
Некоторые действительно по скромности воздерживаются, уточнил журналист, как верно заметил наш друг, от распутства. Жаль, конечно, но ничего тут не поделаешь.
Вот сейчас начнется игра великих острословов, запрыгают по помосту колючие словечкии Джимми Хиггинс, и Б.М. придвинулись поближе.
Ты выглядишь бледной, процедила Фрика сквозь зубы, и больной, моя пичужка.
Альба подняла большую голову, одарила Фрику долгим взглядом, а затем, закрыв глаза, продекламировала нараспев:
Скорбь и тяжкая Печаль,
Боль и горький Уход в Даль
Жестокой Судьбой мне суждены,
А Дни мои и Ночи уж давно сочтены...
Калекен начала медленно отступать.
Держи их подальше от меня! крикнула Альба.
Держать их подальше?искаженным эхом отозвалась Калекен. Кого держать подальше?
Мы мчимся сквозь этот мир, умирающим голосом простонала Альба, как лучи солнца сквозь трещинки в огурцах...
Фрике соотнесение солнечных лучей и огурцов показалось малоубедительным.
Возьми чашечку, выпей чайку, предложила обеспокоенная Фрика. Тебе это поможет. Или выпей чего-нибудь еще.
Держи их подальше, подальше, говорила-пела Альба, подальше, подальше, подальше...
Но Б.М. и Хиггинс уже взобрались на помост и подступили к Альбе.
Что ж, будь как будет, вздохнула Альба, пусть все идет своим чередом.
Уф! Фрика испытала невыразимое облегчение.
Половина десятого. Гости во главе с расцветающей куртизанкой и увядающим ловеласом стали разбредаться по дому. Фрика этому не препятствовала. Пускай себе. Когда придет время, она обойдет все уголки и закоулки, вытащит их оттуда, и вот тогда-то, собственно, и начнется самое главное. Разве не обещал Шас продекламировать что-то на старофранцузском? Разве Поэт не написал что-то специально для сегодняшнего вечера? Разве она не заглядывала в ту странную сумку в прихожей и не обнаружила в ней скрипку? А это открытие означает, что сегодня для них будет и музыка звучать.
Половина десятого. Белаква, настроенный на выбор дальнейшего пути движения, вышел в надинтеллигибельный мир Линкольн Плейс. Дождило, небо плакало горькими слезами. Белаква уже успел купить бутылку, которая теперь одной выдающейся грудью оттопыривала его куртку. Робко и неуверенно проскользнул мимо Стоматологической поликлиники. Еще с детства он боялся ее фасада, глазеющего на мир кроваво-красными стеклами! А теперь в темноте все окна зияли совершенно черными глазницами. И от этого делалось еще страшнеев Белакве кое-что сохранилось от ребенка. Неожиданно ему сделалось слегка дурно, он побледнел, его прошиб холодный пот. Он прислонился к чугунной калитке в каменном заборе Колледжа и глянул на часы на башне напротив. Сколько-то там десятого, вон сколько прокрутило на этой карусели времени! Ему совсем не улыбалась перспектива вот так стоять, прижавшись к калитке. Еще меньше привлекала его необходимость продолжить движение. Посидеть бы, а еще лучше полежать бы. А тут еще этот дождь втыкается в лицо кинжалами. Белаква поднял руки и прикрыл ладонями лицо, поднеся их так близко к глазам, что даже в полутьме смог различить линии жизни, любви и смерти. Руки плохо пахли. Белаква передвинул руки повыше, на лоб, а потом еще дальше. Пальцы погрузились в мокрые волосы. Подушечки ладоней вдавились в глаза, и под веками вспыхнули сине-фиолетовые огоньки. В углубление на его затылке забрался какой-то выступ то ли забора, то ли калитки и тут же начал терзать Белаквов маленький антракснедавно народившийся карбункул, который то увеличивался в размерах, то уменьшался, но с шеи, расположившись как раз над воротничком, сходить никак не желал. Белаква усилил давление на карбункул, и запрыгавшая боль подтвердила присутствие нарыва на его обычном месте.