Мы умели верить - Ребекка Маккаи 4 стр.

«Будет так интересно увидеть,  сказала она ему в тот день,  кем ты станешь».

Когда ему исполнилось двадцать, он получил от нее чек на три тысячи долларов. Когда ему исполнилось тридцать, он не получил от нее ничего. С другой стороны, Тереза прилетала в городок и водила его в «Le Francais», что было ей не по средствам. Тереза посылала ему вырезки из журналов, статьи об искусстве и плавании, об астме и бейсболе, о чем угодно, что наводило ее на мысли о нем.

 Расскажи мне все о своей работе,  сказала Тереза.  Ты обхаживаешь богатеньких, да?

 Отчасти. Мы пытаемся создать собрание.

 Ты знаешь, у тебя дар очаровывать людей. Заметь, я не говорю «соблазнять». Ты очарователен, точно щенок.

 Хах,  сказал он и рассмеялся.

 О Йель, учись принимать комплименты.

Он не отпускал ее минут двадцать, рассказывал о галерее, спонсорах, университете. Она пожаловалась, что ее латук приглянулся кроликам или еще кому-то травоядному, но ведь это так похоже на кроликов? Йель взял тряпку и вытер пыль с телевизора, с картинных рам, со старинного бритвенного зеркала, которое он держал на полке с книгами, с деревянной шкатулки, где хранилась детская коллекция мраморных шариков Чарли.

 Наверно, она стоит целое состояние,  сказала она.  Чарли там?

 Его нет дома,  сказал Йель так легко, как только мог.

 Что ж. Скажи ему, что, насколько помнит его старая мама, у нее два сына, и уже несколько недель она ничего не слышала от того, которого выносила.

 Мы любим тебя, Тереза,  сказал он.

Была глубокая ночь, Йель понял это, даже не глядя на часы, когда он услышал, как открывается дверь, а затем холодильник, и увидел сквозь слипшиеся веки свет в прихожей.

 Чарли?  сказал он.

Ответа не последовало, так что он сел, свесив ноги с кровати. И в дверном проеме возник силуэт Чарли. Пьяный.

Будь Йель не такой заспанный, он бы накричал на него, но он едва ворочал языком.

 Что, блин, случилось?

 Я мог бы спросить то же.

 Нет уж. Ты не мог бы. Я иду иду наверх на пять минут, и Какой сейчас, блин, час?

Он схватил будильник, повернул к себе табло с красными цифрами: 3:52.

 Что с тобой случилось?

 Мы загудели после набега.

 После чего?

 Набега.

 Нагрянули копы?

Это было первое, что пришло ему на ум, но он сразу отбросил эту мысль.

 Что? Нет. После того, как мы были у Нико.

Йель оглядел комнату, пытаясь понять, не спит ли он.

 Слушай,  сказал Чарли,  я не знаю, куда ты исчез, но, когда мы пошли к Нико, тебя не было. Надеюсь, ты прекрасно провел время. Надеюсь, все было великолепно.

 Вы пошли к Нико,  сказал Йель как в бреду.

 Устроили набег на его квартиру.

 О

 Мы пошли Ты же знаешь, его родители решили не пускать Терренса. Но у Терренса был ключ, и он ты ведь к тому времени уже ушел?

Чарли продолжал стоять в дверном проеме. Казалось, ему стоило немалых усилий складывать слова в предложения, даже образовывать слоги.  У него был ключ, и он показал его Ричарду, и Ричард сказал, что мы все должны пойти туда немедленно. И мы пошли. Фиона нас прикроет. И забрали его вещи. Смотри.

Он стал разматывать что-то со своей шеи. Йель видел Чарли одним силуэтом и не мог рассмотреть, что это, понятно было толькочто-то очень длинное.

 Это шарф Нико?

Он пытался сложить историю. Как все разом оставили выпивку и пошли на Кларк-стрит, завладеть личными вещами Нико. Как они фактически грабили квартиру, из самых благородных побуждений. А его там не было.

Нико повсюду носил этот полосатый оранжевый шарф. Зимой именно по этому шарфу его можно было узнать на улице даже издалека.

 А как же официанты? Мальчики с подносами?

 Полагаю, они отчалили. Мы просто переместили вечеринку. Но ты был занят бог знает чем.

 Чарли, я лежал плашмя. Минут пять, наверху.

Может, прошло полчаса, но разве это имело значение?

 Я знаю, где ты был. Это была главная тема разговоров.

 И никто не зашел за мной?

 Мы не хотели мешать тебе.

Чарли, похоже, злилсяпрямо кипел, того гляди взорвется.

 Мешать лежать с расстройством желудка?

 Все видели, как ты пошел наверх с Тедди.

 Тедди?  ему хотелось рассмеяться, но он сдержался, а то получилось бы, что он оправдывается.  Тедди ушел. Он вышел на улицу, когда началось слайд-шоу.

Чарли стоял молча. Возможно, он что-то обдумывал, а может, сдерживал рвоту.

 Даже если бы он не ушел,  сказал Йель,  на кой он мне? Слушай. Я пошел наверх потому, что хотел побыть один.

 Я его видел,  сказал Чарли медленно, неуверенно,  во время слайд-шоу.

 Ты имеешь в виду на фото? Тедди в образе Шер? Чарли, сядь,  Чарли продолжал стоять.  Слушай: меня мутило, и я спустился минут через пять, может, десять. Максимум, пятнадцать. И я подумал даже не знаю, что я подумал. Все ушли, и я остался совсем один. Это был самый, блядь, странный момент в моей жизни. И я все еще не понимаю, почему ты пришел домой через десять часов.

 Я Мы потом загуляли.

Судя по голосу, Чарли был, как ни странно, разочарованпохоже, он копил столько злобы на Йеля за то, что тот изменил ему с Тедди, что теперь не знал, куда ее девать.

 Фиона сказала, ты был с Тедди.

 Значит, все, кто это виделэто Фиона?

 В основном.

 Фиона напилась. И, боже мой, она на ногах не стояла.

 Вас обоих не было. Вы оба исчезли в одно время.

 И она видела, как мы занимались этим? Как он нес меня наверх, словно невесту?

 Нет, она просто Я спросил, где ты, а она сказала, наверху. И я сказал: «Что он там делает?» А она сказала: «Думаю, он там с Тедди».

Он замолчал, словно только что понял, как нелепо это звучит.

 Ну, хорошо.

 Но она и потом это говорила.

 Ну, она напилась.

 Ложись спать,  сказал Чарли.  Я приду через минуту.

Йель не ожидал, что уснет, но когда снова открыл глаза, было шесть утра, а рядом свернулся клубком Чарли. На его тумбочке стояли два полных стакана воды и пузырек аспирина, помимо привычного флакона с витамином В и женьшенем; он подготовился к похмелью. И в обычный день Йель предпочел бы не видеть эту картину, но сегодняособенно. Ладно хоть свою газету Чарли сдал на этой неделе в типографию пораньше, чтобы они все могли пойти на вечеринку. Утром водители развезут тираж, пока сотрудники будут отсыпаться или обниматься с унитазом.

Он смотрел, как ребра Чарли поднимаются и опадают под бледной кожей. Его плечи, лицо и руки усеивали светлые веснушки, но грудь была чистой, как слоновая кость. Его кожа была такой нежной, словно не знала ни солнца, ни ветра, и когда под ней показывалась костьлокоть, колено, реброказалось, что-то чужеродное проступает под шелком.

Йель принял душ и оделся, стараясь не шуметь. Завтракать не хотелось.

На полу лежал оранжевый шарф Нико, вместе с одеждой Чарли. А на кухонной стойке, в магазинной сумке, обнаружились полупустая бутылка водки, голубые топсайдеры Нико, пустая почтовая открытка из Ванкувера, оловянные запонки в бархатном футляре, «Листья травы». Йель хотел бы быть там. Не чтобы завладеть какой-нибудь памятной вещью, но чтобы просто коснуться всего, подумать о Нико, узнать о нем то, чего раньше не знал. Если узнаешь новое о том, кого больше нет, он не исчезает бесследно. Он становится больше, реальнее. Топсайдеры никогда бы не налезли на огромные ступни Чарли; они были в пору Йелю. Как это похоже на Чарли: даже когда он был вне себя, подозревая, что Йель развлекается с кем-то другим, он позаботился о подарке.

Йель скинул тапочки и натянул туфли. Они оказались в самый раз, его большие пальцы вжимались в прошитую и морщинистую кожу, но ему это нравилось, словно Нико пожимал его ступни. Туфли не очень сочетались с его штанами хаки, но смотрелись вполне сносно.

Он доехал надземкой от Белмонт-стрит до Эванстона, прислонясь головой к окну. Не так давно у него на макушке наметилась лысинканечестно, ему же всего тридцать один!  к счастью, ее скрывали темные вьющиеся волосы. Прильнув к окну под определенным углом, он чувствовал, как прохлада стекла просачивалась в его череп, остужая все тело. Вчера было слишком тепло для пальто; а сегодня без пальто лучше на улицу не высовываться. Но все равно прохладный воздух был ему приятен, как и прогулка по холоду от станции до галереи. Было начало восьмого, на улицах никого, кроме бегунов.

Галерея занимала первый этаж небольшого здания, бывшего учебного корпуса, а собственно выставочный зал расположился в переделанном холле. Обогрев работал с перебоями, и стены пропускали голоса, но здесь была своя атмосфера. На данный момент у них имелось пространство только для маленьких выставок, и они надеялись перерасти это место в течение нескольких лет и (здесь на сцене появился Йель) разыскать для этого необходимые средства. Отчасти привлекая спонсоров, отчасти подмазываясь к ректору и совету университета.

Кабинет Йеля казался меньше из-за темных книжных полок по всем четырем стенам, и ему это нравилось. Он приносил книги из дома, по коробке за раз, но все равно большинство полок пока пустовали. Или, скорее, были заполнены пылью и старыми кофейными кружками. Йель намеревался нанять стажера в следующем квартале и уже представлял, как поручит этому энергичному юнцу уставить полки аукционными каталогами и прочесать букинистические магазины в поисках приличных книг по искусству.

Его второстепенной задачей на эту неделю было собрать свою картотеку, чем он и попытался сейчас заняться: розовые карточки для коллег, голубые для бывших спонсоров, зеленые для потенциальных спонсоров, желтые для коллекционеров, белые для прочих контактов. Аккуратно заправляя одну карточку за другой в пишущую машинку, он перепечатывал адреса. Но то, что представлялось ему поначалу бездумным занятием, оказалось ужасно муторным делом. Архивы, доставшиеся ему, были в основном без дат, так что иногда он не мог понять, какой из двух адресов действителен. Напечатав четыре разных телефонных номера на одной карточке, он остановился и понял, что надо бы просто прозвонить эти номера и представиться. Но было еще раннее утро, и он отложил карточку в сторону.

В девять до него стали доноситься шаги и запах кофе. В 9:30 в открытую дверь Йеля отрывисто постучал Билл Линдси. У Билла, директора галереи, были длинные уши и влажные, беспокойные глаза. Типичный представитель старой академической школы, с непременным галстуком-бабочкой и заплатами на локтях. Йель не сомневался, что он скрытый гей, который никогда не отважится на каминг-аут.

 Ранняя пташка!  сказал Билл.

 Прости?

 С утра на ногах.

 А. Не мог дождаться, когда кончатся выходные.

 Ты знаком  Билл вошел и продолжил тихим голосом.  Ты встречался с Сесилией Пирс?

 Несколько раз.

Вопрос был нелепый. Сесилия работала начальницей отдела отложенных пожертвований при университетеее работа была с одной стороны подобна работе Йеля, с другойбесконечно масштабнее.

 Она звонила в пятницу, когда ты уже ушел. Думаю, она собирается заглянуть. Так вот, мой тебе совет: если ты с Сесилией не согласен, не говори ей об этом. Лучше задай вопрос. Типа: «Вас беспокоит, что это может повлечь за собой то-то и то-то?» Я это говорю потому, что не в курсе, что ей у нас понадобилось. У нее же эти, великие идеи.

 Спасибо, что предупредил.

Билл обвел глазами комнату.

 Я бы, пожалуй хм-м. У тебя же нет личных фотографий, нет?

 Что, с Чарли? Нет, конечно.

Что воображал себе Биллпортрет из фотостудии? Йель попытался нейтрально улыбнуться.

 Хорошо. Просто Она нормальная, ничего не хочу сказать. Но я с ней ни в чем не уверен. Не поймешь, что у нее в голове.

В полдень, как раз когда Йель собрался выйти на обед, в дверном проеме возникла Сесилия Пирс с Биллом. Сесилия укладывала волосы, как принцесса Диана, так же мягко и объемно. И хотя она была заметно старше Дианыявно за сорок, будь на ней жемчуга и тиара, она могла бы сойти за ее двойника. Однако эта женщина вызывала оторопь. Возможно, дело было в том, как она бегло оглядывала собеседника, словно завуч, норовящая сделать тебе замечание за неподобающий внешний вид.

 Мистер Тишман,  сказала она, подходя к его столу и протягивая сухопарую руку.  Я надеюсь, вы завтра свободны.

Речь ее была на редкость быстрой.

 Вполне. В какое время?

 На весь день. А может, и ночь.

Ни следа смущения. Либо она не придала значения невольному подтексту, либо уже все поняла про Йеля. Позади нее Билл в дверном проеме склонил голову набок в замешательстве.

 Я предоставлю машину,  сказала она,  если у вас нет своей. У вас есть машина?

 Нет, я

 Но вы водите?

 У меня есть права.

 Выезжаем, наверно, часов в девять.

Йель почувствовал, что лучше ему не спрашивать, куда они поедут.

 Как мне одеться?  спросил он.

 Тепло, я полагаю. Она в округе Дор.

Йель знал об округе Дор, кусочке Висконсина, вдававшемся в озеро Мичиган. В его представлении это было место, куда отправлялись в отпуск семьями, чтобы пособирать ягоды.

 Мы едем к спонсору?  спросил он.

 Дело не терпит, иначе я бы не свалила это на вас,  она передала ему папку, которую держала под мышкой.  Не имею ни малейшего понятия, насколько ценно это произведение. По крайней мере, она точно при деньгах. Но она хочет говорить именно с вами. Можем завтра разработать стратегию. Ехать туда четыре с половиной часа.

Когда она ушлаБилл Линдси сочувственно взглянул на него и пошел провожать СесилиюЙель открыл папку. Сверху лежала ксерокопия рукописного письма, написанного в сентябре, наклонным вычурным почерком. Письмо начиналось словами: «Уважаемый мистер Тишман». Значит, Сесилия два месяца держала у себя письмо, адресованное ему лично. Оно пришло, когда его уже приняли в галерею, но еще до того, как он начал непосредственно работать. Это Билл передал ей письмо? А теперь она вручает ему ксерокопию за день до поездки. Йель расскажет об этом Чарли, когда придет домой. Праведный гневэто надежный способ растопить лед отчуждения. Он начал читать письмо:

Стало быть, это та тетка, о которой Фиона говорила прошлым вечером. Такое совпадение лишило его покоя. Она упомянула о ней через пару месяцев после того, как та отправила это письмо, и вот оно, на его столе. Может, сейчас ему на стол свалится и Тедди Нэпплс, другой герой пьяных разговоров Фионы?

Йель покосился на письмо. «Получены непосредственно от самих художников»  это внушало некоторое подозрение. Художники, указанные в письме, по большей части не относились к тем, кто впаривал свои картины американским туристам на перекрестках. И это может вылиться в бюрократический кошмар. На установление подлинности каждого из этих произведенийбез письменных свидетельств, без каталогизациимогут уйти годы. Этой даме придется удостоверить подлинность, чтобы получить оценку для налоговых вычетов, и тогда она либо увидит, что это хлам, либо поймет, какими сокровищами обладает, и передумает расставаться с ними. Когда Йель работал последний месяц в Художественном институте, один человек решил подарить им картину Джаспера Джонса (цифры, сваленные в восхитительной мешанине основных цветов), пока не узнал реальную стоимость, и тогда дочь убедила его завещать картину ей. Йель отвечал за развитие, а не художественную коллекцию, или, во всяком случае, работа галериста не входила в его обязанности, но он успел влюбиться в ту картину. Поделом ему. Фермеры не должны давать своим животным имена. Но что им, в сущности, двигало, когда он устраивался на эту работу, как не желание создать что-то свое? Он должен был быть в восторге.