- Ваше высочество... - через несколько минут полнейшего молчания сказал Аравейн. - Скажите мне... Вы... дали ей имя?
- Кому? - не понял Эдигор.
- Ей! - и длинный палец мага упёрся в рисунок, где была изображена маленькая девочка со светлыми... да, непременно со светлыми... волосами.
Принц нахмурился. Имя... Как можно было дать имя рисунку? Но едва он так подумал, как тут же вспомнил.
- Да! - Эдигор едва не подпрыгнул. - Я даже сказал: "Привет, Лу!". Я не знаю, почему так сказал. Но, Аравейн, это же просто рисунок!
Уголки губ мага странно дёрнулись.
- Ваше высочество, вот ЭТО, - он помахал в воздухе изображением улыбающегося Люка, - тоже был просто рисунок.
- Но... вы же не хотите сказать, что мой паж...
Эдигор замолчал, как только увидел, что Аравейн качает головой, прижав указательный палец к губам.
Разве мог Люк выздороветь из-за его рисунка? Это ведь глупость самая настоящая! Сюжет из какой-нибудь детской сказки. А Эдигор был слишком разумным ребёнком, чтобы верить в сказки. Да и не случается с будущими императорами ничего сказочного - никогда и ни за что. Они должны твёрдо стоять на земле обеими ногами, а не витать в облаках.
Пока Эдигор размышлял об этом, Аравейн вдруг как-то странно моргнул... и оба рисунка рассыпались пылью. Принц обиженно поглядел на наставника - всё-таки он от души рисовал и совсем не хотел, чтобы его художества испепеляли взглядом, да ещё и без его разрешения.
- Простите, ваше высочество, - спокойно сказал Аравейн. - Это не просто моя прихоть, так нужно. Примерно через час после того, как вы ушли из моих покоев, оставив там умирающего Люка, я почувствовал вспышку необычной силы совсем рядом. Настолько рядом, что сумел её перехватить и заглушить, чтобы никто, кроме меня, не смог её засечь. И теперь я понимаю, чем она была вызвана.
- Чем? - спросил Эдигор, странно холодея.
- Вы уже поняли, ваше высочество. И я настоятельно прошу вас... Никогда, ни при каких обстоятельствах, вы не должны рисовать ничего из того, что приходит вам в голову. Рисуйте точные портреты, пейзажи, натюрморты, но ничего не добавляйте от себя. Никогда. Обещайте мне!
Сапфировые глаза Аравейна так зловеще вспыхнули, что на миг Эдигор забыл - никто не может приказывать ему, кроме родителей. Но в тот момент принц почему-то послушался.
- Я обещаю, Аравейн.
- И не говорите никому об этих рисунках. Даже Люку, ваше высочество.
Эдигор нахмурился.
- Почему?
- От этого зависит ваша жизнь. И если вы не хотите её лишиться... Пожалуйста, молчите, ваше высочество. Вы ничего не рисовали сегодня. И вообще никогда.
- Думаешь... - от волнения Эдигор даже не заметил, что начал называть наставника на "ты". Впрочем, Аравейн этого тоже не заметил. - Думаешь, мой второй рисунок тоже... того... сбудется? Но ты ведь его сжёг!
- Я просто сжёг улики, ваше высочество, - Аравейн грустно улыбнулся. - Но на результат это не повлияет, поэтому могу сказать вам точно - он сбудется. Не так быстро, как первый, но это лишь дело времени.
Эдигор вздохнул.
- Но, Аравейн... Меня ведь проверяли ещё при рождении! Да и ты всегда говорил мне, что я не маг. Это что, неправда?
- Чистая правда, ваше высочество. Вы действительно не маг. И то, что случилось - не магия.
- А что же тогда это?!
Несколько секунд наставник молчал, задумчиво наклонив голову, словно пытаясь взвесить каждое слово. А потом, вздохнув, ответил:
- Просто забудьте, ваше высочество. Вам лучше этого не знать. По крайней мере сейчас. А пока - для вашей же безопасности - просто забудьте.
На мгновение Эдигор прикрыл глаза... а, открыв их, он уже не был тем любопытным ребёнком, который только что разговаривал со своим наставником, выспрашивая интересные для себя вещи. Из глубины тёмных, как сама ночь, глаз на Аравейна теперь смотрел кто-то мудрый и намного более взрослый.
- Хорошо, Аравейн. Я забуду. И больше не буду рисовать никаких собственных фантазий. Обещаю. Но и ты кое-что мне обещай.
- Что, ваше высочество? - маг слегка склонил голову.
- Я хочу убрать господина Матиаса из дворца. Он осмелился насиловать мою служанку, несовершеннолетнюю девочку. Помоги мне избавиться от главного дворцового управляющего, Аравейн.
- Вы знаете о Матиасе далеко не всё, ваше высочество, - маг вздохнул. - Я обнаружил на нём тонкие нити силы - той самой силы, что вела от Мики к её гипнотизёру. Это значит, что Матиас с ним общался, возможно даже, что они сообщники.
- Проверь эту версию.
- Обязательно. Но что именно вы хотите сделать потом? Просто удалить его из дворца, сослать на исправительные работы? Или... быть может... убить?
Эдигор вздрогнул.
- А ты... Можешь, Аравейн? Ты убьёшь его... если я попрошу?
Глаза-драгоценные камни странно сверкнули. Серьёзно, зловеще, а ещё - не по-человечески. И это испугало бы кого угодно, кроме Эдигора.
- Да, мой принц.
Искушение было так велико, что пальцы будущего императора непроизвольно сжались. Убить... убить эту тварь он мечтал с тех пор, как заглянул в глаза сломанной девочки по имени Мика. Эдигор не был магом, он не умел видеть ауру, силу магических потоков и прочую ерунду с целой кучей магических терминов, но то, что Мика - именно сломанная девочка, принц видел совершенно ясно. Потому что у нормальных тринадцатилетних девочек не бывает таких грустных глаз, в глубине которых прячется боль и самая настоящая ненависть - горячая и обжигающая, как лава в жерле вулкана.
- Нет, - Эдигор всё же справился с собой и, сжав зубы, покачал головой, - не нужно его убивать. Каторги будет достаточно. А там уж его кто-нибудь другой пришибёт. Или он сам себе на шею петлю набросит. Я уверен.
На этом закончился странный разговор наследного принца со своим наставником. И Эдигор уже, конечно, не видел, как вернувшийся в свои покои Аравейн проверил состояние спящего Люка, а потом, отпустив Мику, просидевшую всё это время на табуретке в изголовье кровати отравленного пажа, повернулся к небольшому зеркалу, висевшему на противоположной стене.
Это было очень странное зеркало - оно никогда и ничего не отражало. Вот и сейчас там только клубилась густая тьма, в которой было не разобрать ничего, кроме сверкающей пары голубых, как небо, глаз.
И тьма тихо сказала женским голосом:
- Началось, Вейн?
Наставник принца устало потёр виски.
- Да, Ари. Я не думал, что это случится так скоро. Но успел перехватить.
Тьма тревожно закружилась в глубине зеркала.
- Как думаешь, он успеет?..
- Вырасти? Да, Ари. Он не сорвётся. Сильный.
Тьма издала ехидный смешок.
- Кажется, он нравится тебе, Вейн.
В тот момент маг отвернулся к окну, и поэтому тьма не заметила промелькнувшую на его лице ласковую улыбку и внезапно засветившихся мягким светом сапфировых глаз.
- С рождения, Ари.
Ещё через три дня вина господина Матиаса была полностью доказана при помощи одного магического ритуала. К сожалению, только в изнасиловании несовершеннолетней Мики - для другого обвинения даже у Аравейна было маловато доказательств. Утром следующего дня бывшего дворцового управляющего должны были забрать на каторгу, но не успели. Господин Матиас повесился. Впрочем, к тому времени Аравейн уже успел узнать всё, что мог, о таинственном "гипнотизёре".
И в тот день Эдигор не смог сдержать радостной полуулыбки, когда о самоубийстве Матиаса узнала Мика - такое облегчение промелькнуло в её глазах, пролившись несколькими слезинками, которые наследный принц собственноручно вытер своим шёлковым платком, изумив этим и присутствующих учителей, и Люка.
Спустя пару часов стала известна ещё одна новость, которой были поражены все во дворце, кроме двоих человек - императрица беременна. И Эдигор уже заранее знал, что родится непременно девочка.
Поэтому, когда это всё-таки случилось, он первым вбежал в покои императрицы Мариники, чтобы взять на руки - впервые - свою сестру, и, сдунув со сморщенного личика локон светлых волос, прошептать, как тогда:
- Привет, Лу!
И в тот момент, когда девочка распахнула свои тёмно-синие, ещё слезящиеся глаза, и широко улыбнулась брату беззубым ртом, императрица тихо, но удивлённо спросила:
- Откуда ты знаешь, что мы решили назвать её Луламэй?
От ответа Эдигора спасла сама Лу, вдруг громко заплакав.
Глава шестая,
в которой мы начинаем своё путешествие к столице
Туда ехали - за ними гнались. Обратно едут - за ними гонятся. Какая интересная у людей жизнь!
"Не бойся, я с тобой"
Сборы заняли не больше получаса - все проверяли свои вещи, подтягивали подпругу на лошадях, о чём-то тихо переговаривались, Рым раздавал какие-то указания. Особенно это касалось Милли и Браша. Я ошарашенно косилась на своего "клона", которая упрямо и совсем не по-моему иногда встряхивала лохматой головой, думая о том, как же всё-таки странно...
Я здесь всего пару дней. Я чужая, Эрамир не принимает меня - и никогда не примет, как свою создательницу. Таков закон, правила, традиции, и что там ещё может быть. Если я хоть как-то выдам в себе демиурга, воспользуюсь этой силой - хоть я понятия не имею, как - Эрамир уничтожит меня, сведёт с ума, выкинет прочь, словно захватчика.
Но, вопреки здравому смыслу, меня почему-то приняли эти люди - и не люди - которых я когда-то сама придумала, сидя перед монитором. Хотя они тоже являлись частью Эрамира, хотя я появилась здесь при весьма странных обстоятельствах и в целом была очень странной, хотя из-за меня они влипли в огромные неприятности... Но почему-то принялись мне помогать, не задавая лишних вопросов, без колебаний, сомнений и упрёков.
И теперь я тихо сидела на брёвнышке и рассматривала их всех - Милли, сейчас полную мою копию, которая осторожно подпитывала свой артефакт, позволяющий ей скрываться от отца и братьев; Браша, сосредоточенно роящегося в мешке с вещами; Тора, чистящего свой меч; Бугалона, проверяющего, туго ли затянуты ремни седла; и, наконец, Рыма, разглядывающего карту этих земель при помощи крошечного магического огонька, выпущенного Брашем...
В моей прошлой жизни, которую так неосторожно оборвала машина и моя собственная глупость и рассеянность, никто из знакомых не стал бы делать ради меня ничего подобного. Рисковать собственной жизнью и спокойствием, тратить силы, даже просто отдавать одежду, потому что моя благополучно почила в недрах Эйма. Только Игорь сделал бы ради меня всё, что в его силах, а возможно, даже больше. Но его теперь нет рядом со мной. И, скорее всего, я никогда не увижусь со своим мужем.
Смотреть правде в глаза оказалось неожиданно очень больно - изнутри что-то неприятно кольнуло, и я с силой сжала кулаки, стараясь справиться с накатившими эмоциями. Встала, чтобы отвлечься, и подошла к Рыму.
Завидев меня, орк поднял глаза от карты.
- Скоро выдвигаемся, - сказал он тихо. - Поедешь со мной?
Это был, скорее, не вопрос, а утверждение, но я, тем не менее, кивнула. А потом так же тихо спросила:
- Зачем нам Тропа Оракула, Рым? Что ты хочешь у него спросить?
Глаза орка опасно вспыхнули. Он отложил карту и взял меня за руку, обронив:
- Пойдём.
Я не очень поняла, куда именно мы пойдём, но послушно потрусила за Рымом.
Мы отошли от лагеря всего на десять шагов, скрывшись за ближайшими кустами. Магический огонёк Браша каким-то чудом не отставал, и только благодаря этому я не сломала себе шею. Если вы когда-нибудь были в ночном лесу, то сможете меня понять.
Рым остановился очень резко, развернул меня лицом к себе и, положив свои руки мне на плечи, чуть сжал их.
- Ты ведь знаешь, что такое Тропа Оракула, Линн? Верно?
Я кивнула. Ещё бы мне не знать! Только Милли пошла туда в самом конце книги. А мы прёмся сейчас, и не понятно, за каким хреном Рыму это понадобилось.
Тропа Оракула - кратчайший путь в Лианор. Но им пользовались только те, кому действительно нужно было к Оракулу, чтобы что-нибудь у него спросить. Он давал ответ на один вопрос, и только раз в жизни, дважды попасть к Оракулу было невозможно.
Но дело не только в этом. Пришли - спросили - ушли, дело житейское. Тропа Оракула всегда испытывала людей, причём никто заранее не знал, какой сюрприз она приготовила именно для него. Если ты не справлялся с испытанием, то не имел права идти к Оракулу, нужно было поворачивать обратно.
И проходить эти извращённые "испытания" мне вовсе не улыбалось. Оракул имеет весьма странное чувство юмора... да, пожалуй, моё чувство юмора. Я помню, как придумывала его. Но тогда я в тёплой комнате сидела, попивая сладкий чай, а сейчас... Я не хочу! Я боюсь!!
Кажется, я сказала это вслух, потому что Рым вдруг усмехнулся, наклонился ближе к моему лицу и прошептал:
- Совсем недавно ты уверяла, что ничего не боишься, маленькая.
Я вздохнула. Да, так было... Но, наверное, в другом мире. Этот, созданный мной самой, действительно меня немного пугал. И хуже всего было именно осознавать то, что я сама всё придумала, сочинила и описала. Но фантазии фантазиями, а жизнь жизнью. И мне совсем не улыбалось проходить испытание Тропы Оракула. Тем более что я представляла, каким именно оно будет.
Я уже открыла рот, чтобы ответить Рыму, как вдруг поняла - он наклонился уже так близко, что я не вижу его лица. Зато чувствую обжигающее дыхание на своей щеке.
- Всю свою жизнь я ненавидел людей, Линн, - от хриплого голоса Рыма у меня почему-то странно, но радостно забилось сердце. - Ненавидел с того самого дня, как твои сородичи сожгли мою деревню, убив на моих глазах мать, отца и сестру. Никого не пощадили, даже детей. Меня спасло только то, что с раннего утра я ушёл в лес за ягодами для праздничного пирога - на следующий день сестре должно было исполниться пять лет - и когда вернулся, то застыл, увидев свой горящий дом, мёртвые тела соседей, родителей, которых забивали камнями, плачущую сестру. Они прирезали её, как свинью, Линн. А меня спасло только то, что от страха я даже пошевелиться не смог. И потом я тысячу раз проклинал себя за трусость, за то, что отсиживался в кустах, пока твои сородичи убивали моих родных и знакомых.
- Рым... - прошептала я, чувствуя, как в глазах закипают слёзы, как сжимается в комок сердце от осознания собственной вины - ведь это я сделала! Не они, мои "сородичи", а я! Потому что именно я написала эту жуткую историю когда-то на страницах собственной книги.
Но Рым не дал договорить, прижавшись губами к моей щеке, оглушая своим горячим шёпотом.
- Понимаешь, почему, увидев тебя, я так отреагировал? Понимаешь, почему называл человечиной? А потом я совершил свою самую большую ошибку, когда решил прощупать тебя, чтобы понять, есть ли в тебе нечто, чего нам стоит опасаться. И, заглянув в твои глаза, я провалился очень глубоко. Я видел твою душу, я коснулся её, и это было так... радостно и сладко... и в то же время - очень больно, Линн. Как будто кто-то сделал мне удивительный подарок, а потом - почти сразу - отнял, и отнял навсегда. А я не хочу... не хочу отпускать тебя, маленькая...
Мысли у меня путались. Я совершенно точно сходила с ума. От голоса Рыма внутри меня всё вздрагивало, билось, звенело и словно пускалось в пляс. От его рук, которыми он осторожно меня обнимал, по всему телу разливалось нежное, ласковое тепло, и казалось, что оно может согреть меня не хуже норковой шубы.
И почему-то хотелось заплакать. Прижаться, никогда больше не отпускать, и - плакать...
Что со мной?
- Рым... - еле смогла выдохнуть я, когда он легко прикоснулся своими губами к моим.
- Я просто хочу узнать, что мне теперь делать... с этим чувством ... Я ведь... не хочу тебя отпускать, понимаешь? Никогда... Но и быть с тобой... мне нельзя, маленькая.
"А я могу спросить у Оракула, как попасть домой..." - вяло подумала я. Но так ли уж мне хотелось туда? Теперь я не была уверена.
Я обнимала Рыма обеими руками, прижималась к нему изо всех сил, и мне почему-то казалось, что вот он - дом, в который я наконец вернулась.
Тепло, нежно, удивительно, безрассудно... Я, кажется, совсем растеряла по пути свой разум. Забыла о времени, растворилась в объятиях, слыша только стук двоих сердец.
- Нам пора, маленькая
Куда? - хотела спросить я. А потом вспомнила... И, обречённо вздохнув, поспешила вслед за Рымом, который уже возвращался к остальным.
***
Потом, когда мы, простившись с Милли, Брашем и Бугалоном, разъехались в разные стороны, у меня было достаточно времени подумать о случившемся. Откинувшись на широкую грудь Рыма, я попробовала уснуть, но почему-то не смогла. И вместо того, чтобы унестись в царство Морфея, я думала, анализировала и рассуждала.
Я никогда не была влюбчивой. И с тех пор, как встретила Игоря, на мужчин не заглядывалась. Но то, что произошло у нас с Рымом, я была не в силах объяснить.