Я уже их забыл, сказал я. Весьма заранее, чтобы не испортить твой вечер, раз уж ты мой лучший друг.
Я твой лучший друг, повторил Курион.
Но идиот, сказал я.
Но идиот, повторил Курион.
Нам пришлось спускаться по узкой дорожке, и Курион, как и полагается безнадежно влюбленному, едва не полетел вниз.
А если бы я испортил свою одежду!
Она бы обратила на тебя внимание, сказал я. Если только у нее не все гости так летают по этой скользкой дороге.
Мы самую чуточку опоздали. Курион говорил, что это даже во благо.
Так она точно подойдет ко мне, поприветствует отдельно.
Да, сказал я. Но ты определись, хочешь ли ты, чтобы она с тобой поговорила, или нет.
Курион, не в силах ответить на мой вопрос, замолчал. И мы пошли дальше по скользкой дороге под отчаянно алыми от осенней тоски деревьями и темнеющим с каждой минутой небом. Вдалеке видно было, какой синевой отливает озеро, и как волшебно прозрачен воздух над ним. В самом деле, прекрасное место. Я очень хотел бы показать его сейчас моей детке.
И вот мы пришли к дому Красотки Клодии (или не к ее дому, до конца вечера я так и не разобрался), и это оказалась со вкусом отделанная вилла, наполненная прелестнейшими вещицами, одной из которых была Клодия Пульхра.
Она сразу впечатлила меня именно в этом смысле, как очень красивая вещь, прекрасная статуэтка или удивительная картина. В ней было нечто совершенно неживое, хотя при этом и предельное эстетичное. Красотка Клодия просто идеальна: аккуратный прямой носик, большие синие глаза, в своей яркости сравнимые только величавыми водами моря. Да и не всякого. Да, только в Александрии, вблизи их прекрасного маяка, видел я настолько синее море, чтобы сравнить его цвет с цветом глаз Красотки Клодии, редким и ярким. А уж гладь этого глупого озера меркла перед гладью ее радужки абсолютно.
Эти глаза производили диковинное впечатление, но казались, в то же время, кусочками смальты редкого оттенка, они были абсолютно холодны. Умны, да, но в то же время сообразительной живости, присущей ее брату, в них не хватало.
И ее губы, тоже идеальныеформа, легкая припухлость, будто бы развратная зацелованность. И удивительно нежный овал ее лица. И холодная, мраморная с легчайшими голубыми прожилками вен бледность ее кожи. И изящный ее стан, и вот даже эта удивительная линия ключиц, так совершенно исполненная. Я помню все, и все кажется мне прекрасным и ныне.
Однако же, Клодия Пульхра никогда не стала для меня живой женщиной, Красотка Клодия была изящной вещицей, столь прекрасной, что в этом и состоял ее единственный недостаток.
При этом, думаю, мое восприятие во многом сузило для меня удивительный мир Красотки Клодии, не позволило мне познакомиться с этой дурной, но по-своему тонкой и удивительной натурой.
Клодия Пульхра была умна, язвительна и крайне энергична, она умела завлечь в разговор и задеть этим разговором за живое. Но во всей это ловкости и тонкости всегда было для меня нечто хирургическое. А я, милый друг, ценю в людях недостатки даже превыше достоинств, потому что только в них люди раскрываются с беззащитной искренностью. Клодия Пульхра же никогда на моей памяти не была беззащитной, ни на полсекунды.
Ее выбор гостей, я подметил сразу, тоже был очень эстетичным. Красивые люди. Курион на их фоне, вполне симпатичный малый, казался действительно страшненьким. Но великолепный Марк Антоний не выделялся.
Мужчины и женщины возлежали в триклинии вместе против всех приличий, им прислуживали полуголые девицы и полностью обнаженные мальчики-виночерпии. Я немного обалдел с самого начала. В то время мы с Курионом, в основном, пившие винцо в Субуре и гулявшие от борделя в борделю, к таким изыскам еще не привыкли. Да и среди красивых гостей Клодии встречались вполне именитые молодые люди, которых не ожидаешь застичь в таком виде.
Красотка Клодия поцеловала Куриона в щеку, будто девушка девушку, с той же легкостью.
Здравствуй, Курион, рада, что ты посетил нас. А твой прелестный спутник, если я не ошибаюсь
Надо было мне что-то заподозрить еще на "прелестном спутнике"!
Марк Антоний, сказал я. А у вас тут интересно. Курион меня долго уговаривал, но теперь вижу, что не зря.
Красотка Клодия чуть склонила голову набок и улыбнулась мне, показав изумительно белые и ровные зубки.
Теперь припоминаю. Наслышана о твоих подвигах.
В зависимости от того, с иронией это сказано или нет, я скажу: спасибо или "спасибо"! засмеялся я. Второе, саркастичное "спасибо" удалось мне как нельзя лучше, и Клодия засмеялась. Курион толкнул меня в бок, и я замолчал.
Скажу честно, сказал он. Для нас большая честь, что ты встретила нас.
Мне было исключительно любопытно, сказала Красотка Клодия. Увидеть, наконец, человека, который решился на такое безнадежное дело, как защита моего брата. Было интересно: дурак он или интриган.
Я спросил:
Так дурак или интриган? Какое твое мнение?
Еще слишком рано его составлять, сказала Клодия. Но я рада видеть у себя и тех и других.
Я был заинтригован, но, в целом, мне показалось, все скучновато. Вокруг Красотки Клодии сгруппировались ее поклонники, соревновавшиеся в том, кто сколько высоколобых цитат ей посвятит. Среди них оказался и Курион, выглядевший в этой компании, как жалкий детеныш какого-то животного. Мне стало за него очень обидно.
А меня Клодия вдруг не привлекла в достаточной степени, и я держался в стороне. Прямо напротив меня лежала симпатичная рыжая девчонка примерно моего возраста, улыбчивая девчонка с длинным носом, вся в веснушках, с чуть раскосыми, кошачьими глазами и милыми щечками. Из всех присутствовавших девушек она была самой простенькой, хотя в целомбезусловной красавицей, иных Клодия не пригласила. Я все пытался с ней заговорить, но, когда я открывал рот, она меня игнорировала. Стоило же мне замолчать, как рыжуля снова начинала мне улыбаться.
Потом меня узнал один из парней, с которым мы вместе бегали на Луперкалии, и завязал со мной скучнейший разговор. Вся эта светская мутотень без живых, кровавых развлечений меня утомляла, и я тихонько набирался, мечтая о том, как раздвину рыжуле ноги или дам в морду тому парню, как бишь его там.
Хваленые вечера Клодии, думал я, со всякими непотребствами. Единственное непотребство здесь: непереносимая скука, с которой невозможно смириться.
Я вдруг спросил рыжулю:
Эй, красавица, а когда все будут трахаться со всеми подряд без разбору? Или эта часть вранье?
Рыжуля посмотрела на меня и улыбнулась, голос у нее был резкий, звонкий, запоминающийся.
Когда и если мальчики этого заслужат, сказала она.
Что нужно делать? спросил я и добавил шепотом, кивнув на моего надоедливого товарища. Хочешь, я ему двину?
Она засмеялась и отвернулась, потянувшись за устрицей.
Зато кормили, надо сказать, хорошо. Было столько морепродуктов, всяческих моллюсков и прочих тварей, что приходилось заглушать их запах ладаном и нардом.
Клодия очень любила морепродукты, но не знаю, насколько искренне. Вполне возможно, что постоянное поедание афродизиаков было частью ее образа.
Еще подавали много фруктов и ягод, моя рыжуля измазала рот и руки красным соком, и от этого зрелища я весь извелся.
Если хочешь, сказала мне рыжуля, заметив мое плачевное состояние. Воспользуйся помощью какой-нибудь рабыни.
Я бы предпочел
Только я хотел сказать "тебя" и тем самым придать вечеру обещанную развратную нотку, как Красотка Клодия объявила:
А теперь, друзья, давайте отправимся на пляж, и воздадим должное этой прекрасной прохладной ночи.
На пляже было зябко, хотя и абсолютно безветренно. Озеро лежало ровной черной гладью, в которой очень точно отражались луна и звезды. Нам начали подавать неразбавленной вино, вышли восточные артисты, заклинатели огней, размахивавшие цепными лампами, музыка стала изрядно веселее.
Когда мы устроились на пляже, Клодия стала развязнее и приятнее, смеялась громче, говорила жестче. В такие ночи она чем-то напоминала брата, в обычной жизни будто бы совершенно на нее непохожего. Но в тот вечер ее брата я еще не встретил. Я улучил момент и спросил у Куриона:
Где Клодий Пульхр?
Его сегодня не будет, вздохнул Курион. Дела. Но будет в следующий раз, я уверен! Тебе надо понравиться Клодии, чтобы она пригласила тебя еще.
Да сомнительное какое-то удовольствие, ответил я, но Курион и слышать ничего не хотел.
В прохладную ночь приятно согреться вином и огнем. После того, как вино перестали разбавлять, и рабы зажгли для нас костры, стало ощутимо веселее, во всяком случае, мне. А, может, устрицы оказали нужное влияние. Во всяком случае, через полчаса я уже с кем-то целовался, но не с рыжулей, вот что я помню.
Потом мы о чем-то спорили, кричали, какие-то девушки подрались, шипя, как кошки. Прежде я такое видел только в Субуре. Красотка Клодия скорее наблюдала. У меня было ощущение, что она экзаменует присутствующих. Смотрела она и за мной, за тем, как я себя веду, как смеюсь.
Впрочем, все было, как по мне, вполне в рамках приличия, пока не случилась одна примечательная вещь. В какой-то момент Клодия, когда мы сидели у костра на подушках, и я рассказывал какую-то веселую историю, встала и скинула одежду. Какое совершенное было у нее тело, и как невероятно смотрелось оно в буйном свете огня, обласканное тенями и вспышками.
Ее примеру последовали и другие. Я не сдержался и выдохнул:
Ну, наконец-то!
Клодия услышала это и засмеялась.
О, нет, Марк Антоний, это не для того, чтобы удовлетворять твои низменные инстинкты.
А для чего тогда? спросил я, изрядно расстроенный и разочарованный.
Чтобы не иметь друг от друга тайн, сказала Клодия и, подойдя к Куриону, стала стягивать с него одежду. Мы с вами будем очень искренними друг с другом.
Сначала мне было непривычно сидеть голым среди голых людей без надежды на немедленное удовлетворение желаний плоти, но, спустя минут двадцать, смущение окончательно прошло, словно его со мной и не случалось.
Мы передавали друг другу чашу с вином по кругу и смотрели на огонь, сначала почти молча, а потом Клодия рассказала историю о том, как она впервые занялась любовью с мужчиной, и это была не то чтобы горячая история, а во многом даже отвратительная, рассказанная в подробностях, которые не хочется знать.
И другие истории были в таком духе, будоражащие, но мерзкие. Когда пришла моя очередь рассказывать, я говорил о Фадии, о том, что считаю себя виноватым за то, что сделал ее беременной. И я все-таки это сказал:
Я убил ее.
И это было неловко. Когда говоришь, что убил кого-нибудь, зарезав его или задушив, оно звучит вполне пристойно, но это моя любовь убила Фадию.
Странное дело, мне стало легче, когда я все рассказал едва знакомым людям в таких подробностях, в которые не посвящал даже Куриона. Мы пили все больше и больше, и в какой-то момент мне стало плохо. Я отошел в темноту, подышать холодным воздухом с озера, ступил в воду, надеясь, что она меня отрезвит. Тошнило невероятно, и в голове будто настойчиво пилили какую-то железякумерзкое и навязчивое ощущение. От выпитого я совсем отупел и, честно говоря, не знаю, сколько я так простоял, в холодной воде. Вдруг ко мне подошла Красотка Клодия. Она обняла меня, и я почувствовал, как ее соски прижимаются к моей спине.
Почему ты ушел, Антоний? спросила она.
Я сказал:
Не могу больше пить.
И сразу ушел?
Она выскользнула вперед, подняв брызги воды, и взяла меня за подбородок обеими руками, ласково погладив.
Только-то и всего? спросила она.
Ага, сказал я.
У меня есть вопрос, Марк Антоний, сказала она. Который я не могу решить. Я слушала твою историю и подумала, что ты можешь мне помочь.
С готовностью, ответил я. Если не отрублюсь.
Клодия Пульхра, чьи прекрасные русые волосы выбелила луна, чуть склонила голову, переступила ногами в воде (это было очаровательно, потому как говорило о том, что ей холодно, и она вполне живая женщина). А вот мне холодно не было, наоборот, только ледяная озерная вода удерживала меня от тошноты.
Что такое по-твоему зло? спросила она.
Чего? Мне плохо, Клодия, я не
Но она продолжала держать и гладить меня.
Как ты думаешь? Мне очень важно услышать.
От нее очень сильно пахло вином, и глаза ее блестели. Я сказал:
Когда перепьешь на вечеринке, и девахи пристают к тебе с философским вопросами.
Но она ничего не ответила, продолжала смотреть на меня совсем темными в слабом свете луны глазами.
Ну, сказал я. Я не очень-то соображаю. Интересного ничего не скажу.
Только не словами какого-нибудь философа, попросила она так нежно, что я не удержался и погладил ее по волосам. Они были очень мягкие. В слабом белом свете было вовсе не видно, что она старше меня. Красотка Клодия казалась совсем девчонкой.
И я сказал:
То, что делается без усилий. Вернее, то, что случается, когда перестаешь прилагать усилия, чтобы этого не случалось. Ты меня понимаешь?
Далеко не лучшая речь великолепного Марка Антония, без фирменных цветастых метафор и сальных шутеек, но Клодия Пульхра оценила то, что я сказал.
Так не прилагая усилий, чтобы не впускать в мир зло, мы виноваты в его появлении?
В ушах у меня шумело, и нос почему-то заложило. Я сказал:
Я думаю, что люди делают злые вещи, потому что они перестают следить за собой. И то же самоебоги. Боги забывают о том, что мы маленькие и хрупкие, и случаются всякие моры, землетрясения и прочее. Я делаю зло, когда забываю о человечности других.
Ты говоришь о Фадии?
Я разозлился и решил толкнуть ее в воду, но Клодия сказала:
Тшшшш! Ты помог мне, я помогу тебе. Значит, тебе плохо, и ты перепил?
Со мной случается, сказал я, но не успел я вывернуться, как она принялась гладить мои губы. Клодия делала это так ласково и нежно, что я закрыл глаза от удовольствия, но, в то же время, в ее ласке не было ничего сексуального. Я быстро привык к ее нежности и расслабился, а она резко засунула мне пальцы в рот и стала гладить мой язык.
Ты чего? сказал я невнятно, но Клодия покачала головой, а потом сунула пальцы мне в горло, я оттолкнул ее, и меня стошнило.
Твою мать.
Вот, сказала Клодия безо всякой брезгливости. Теперь ты можешь пить дальше.
И действительно, всякий раз после того, как тебя стошнитприходит замечательнейшее облегчение, исчезают все страдания и заботы.
Клодия подозвала рабыню, взяла у нее что-то и сказала:
Открой рот.
Второй раз я на это не куплюсь!
Тогда она разжала кулак и показала таблетку на ладони, в спрессованном белом порошке были темные крапинки, на таблетке кто-то выцарапал солнышко.
Что это?
Экстази, ответила она. Я что-то такое о чем-то таком слышал, поэтому открыл рот, и она положила таблетку мне на язык.
Глотай.
Мы с ней пошли обратно, и я спросил ее:
А что будет?
Станет очень хорошо, пообещала Красотка Клодия. Подожди немного.
А зачем ты спросила меня про зло?
Ты так винил себя, я думала, ты что-то про это знаешь, сказала она. Ты меня впечатлил.
Я думал, что таблетку она дала мне за хороший ответ, но к тому времени, как мы вернулись, все уже закинулись и ходили с огромными зрачками. Через полчасика я почувствовал, как сердце бьется сильнее и чаще, а потом пришло и ощущение невыразимого полета. Холодная ночь стала теплой, и все наполнилось светом и любовью, каких я не знал прежде.
Парень, которому я хотел вмазать, показался мне лучшим другом, и я сказал ему, что он прекрасный человек. Да и вообще каждый из тех, с кем я провел тот вечер, вдруг стал для меня особенным. Я полюбил этих людей, я полюбил Клодию, и, хотя это прошло к рассвету, сменившись такой же искусственной и такой же пронзительной тоской, тогда я ощущал себя частью какого-то большого и небессмысленного плана вместе со всеми другими людьми.
Сознание оставалось ясным и ярким, но в то же время мир казался мне очень нежным, воплощенной любовью, которая никогда не увянет и не угаснет. Я вдруг почувствовал эту живую линию, идущую с самого начала времен в меня и через меняв будущее.
Короче говоря, скажу тебе сразу, Луций: что оно того не стоит понимаешь только на следующее утро. А тогда я думал, что Клодия сделала мне величайший подарок в мире. Разве что я все время клацал зубами, и к утру у меня стала ужасно болеть челюсть.