Думаю, они не нравились друг другу ни единой секунды, но их весьма тесное общение подтверждает мою теорию о том, что Цицерон в некотором роде был обязан дядьке за победу над Катилиной.
Так вот, пока закадычный дружок Цицерон позволял своему закадычному дружку Антонию Гибриде трахать местных жителей в интересных позах, деньги утекали в разные тихие гавани, в том числе и оседали в приданном Антонии.
О, она была очень завидной невестой, но свадьбу мы сыграли тихо. Причитающийся нам процент с этих денег позволил снова перевести наше состояние из модуса "о боги, мы пропали окончательно" в более благожелательный модус "проблема становится угрожающей, но недостаточно быстро". Однако, основной статьей расходов, как ты понимаешь, были мои ставки на коней, гладиаторов и в кости, вино и новые белые кроссовки (уже третья пара совершенно одинаковых кроссовок, больше я ни в чем не любил повторяться).
Впрочем, я вас щедро одарил, и жаловаться тебе нечего, а Гаютем более. Он получил свою рабыню для плетки, которая на некоторое время сделала его счастливым. А что я подарил тебе? Ты помнишь?
Но к Антонии Гибриде. Она была не в восторге, и в первую брачную ночь у нас ничего не получилось, хотя я был готов. Мы потратили ее, главным образом, на взаимные уколы.
Это я виноват. Помню, когда она села на мою кровать, я сказал:
Да. Вот здесь Фадия и умерла.
Антония посмотрела на меня, вскинув одну бровь (о, она божественно умела делать так с детства).
Я сказал:
Да-да. Истекла кровью. Кошмарище. Все вокруг меня умирают. Ты следующая.
На что Антония, помолчав, сказала:
Ты не думал поискать проблему в себе?
Я сказал:
Знаешь, если дело в том, что люди, которых я люблю, умирают, тебе вряд ли что-нибудь угрожает.
Антония сказала:
Дело в том, что люди вообще умирают, ты, идиот. И только великолепный Марк Антоний предполагает, что мир вращается вокруг него.
Я сказал:
А если я тебя удавлю, это будет считаться моей личной трагедией?
Она надула розовый пузырь и лопнула его пальцем.
Ты сам вполне можешь считаться своей личной трагедией, сказала она.
И все в таком роде и в таком духе, короче говоря, наша брачная ночь запомнилась мне желанием разбить об ее голову нечто очень увесистое. И если сначала я хотел вставить в нее что-то большое, то потом только что-то острое.
В целом она еще пару недель не давала мне покоя и я, наконец, спросил:
Жена, когда ты выполнишь свой долг супруги?
Она сказала:
Да пошел ты на хуй, Антоний, и ни одна жилка, ни одна мышца не дрогнула на ее безэмоциональном тупом лице. Но почему-то спустя пару секунд мы начали целоваться, так страстно, будто мечтали об этом всю жизнь. Постельвот единственное место, где она была переносима, эта Антония Гибрида. Впрочем, если хочешь знать, какова наша кузина в койке, представь ее каменное выражение лица и жесткий, озлобленный взгляд, а потом добавь немного румян на щеки.
Но мне это нравилось. Впрочем, я не показатель: сложно представить женщину, которая не завела бы меня. Однако магия Антонии Гибриды действовала и еще на одного человека в этом мире.
Ну да ладно. Я получил эту очаровательную женщину и деньги, чего еще нужно было для счастья? Я приготовился кутить на все с Курионом, но появилось неожиданное препятствиеего увлечение Клодиями Пульхрами, ей и им. Или, как моя детка назвала их, когда я рассказывал ей и такую историю: Красавчиком Клодием и Красоткой Клодией. Ей очень нравится этот перевод их родового прозвища, и она использует его к месту и нет, припоминая этих интересных персонажей.
Короче говоря, в Красотке Клодии Куриону нравились красота с порочностью, идущие рука об руку, а в Красавчике Клодииидея кидать зажигательные смеси в сенат.
Курион не давал мне покоя, трезвый или пьяный, он все время говорил:
Ты не понимаешь, Клодий Пульхрнадежда нашего падшего общества. Он закончит, наконец, диктатуру отцов, он сделает небо землею!
Правда? спрашивал я. Диктатуру отцов? Забавненько выходит, ты же всегда заодно со своим отцом теперь, разве нет? У вас одни цели!
Да, сказал Курион. И папа тоже считает, что за ним будущее.
А, ну тогда он легко свергнет диктатуру отцов, сказал я. Твой папа плохого не посоветует.
Да причем здесь отец! Это я велел ему поддержать Клодия!
В таком случае, диктатура отцов уже свергнута!
И действительно, как ты помнишь, Курион и его отец выступили в защиту Клодия Пульхра, когда того хотели судить за святотатство. И, хотя выход был не слишком удачный, и мало чем помог Клодию, то выступление перед народным собранием было первым настоящим политическим делом Куриона, в котором он мог продемонстрировать остроту своего языка.
Нет, говорил Курион. Нет, ты не понимаешь, не можешь понять! У тебя не политический ум. За ним стоит реальная сила, настоящие люди. Не сенат, не законлюди.
А сенаторы у нас кто?
Диктатура отцов.
Тут он схватил меня за плечи и принялся трясти.
Ты должен убить диктатора в самом себе, Антоний! Так говорит Клодий!
Я захохотал, запрокинув голову, и Курион тогда очень обиделся. Но еще хуже дело обстояло с Красоткой Клодией. Она была намного старше его (старшая сестра Красавчика Клодия, у которого было десять лет форы по отношению к нам), и Курион буквально помешался на ней.
Мне эта ситуация была знакома, если бы не одно но.
Я не могу есть! говорил Курион. Я не могу спать! Я только и думаю, что о ней, о ней, о ней!
Глаза у него горели ровным, ясным огнем подступающего безумия, с которым уже ничего сделать было нельзя. И, хотя я вполне понимал, почему так происходит, и сам не раз становился жертвой этого дикого огня, Красотка Клодия, сделавшая с Курионом такое, вызывала у меня справедливое негодование. Точно так же Курион не любил Фадию за излишнюю власть надо мной этих ее слабых ручек и длинных теней от ресниц. Но Фадия была безобидным птенчиком, тогда как про Красотку Клодию ходили слухи прекрасные и ужасные одновременно. Дескать, и оргии она устраивает, и мужа своего отравила, и братом своим бешеным верховодит именно она, и вообще не женщина, а злой дух в безупречном теле.
Курион говорил:
Я умираю без нее, никогда она не станет моей, и тогда лучше мне исчезнуть вовсе, чем жить без Клодии Пульхры.
Да? спросил я. Но если ты исчезнешь, то кто же будет скидывать диктатуру отцов?
Клодий Пульхр!
Без тебя?
Ему никто не нужен, он сам себе армия. Кроме того, что будет, когда он узнает, сколь дорога мне его сестра.
Я легонько дал Куриону по драматичной морде.
Очнись, ему плевать.
Я, конечно, говорил, что Красавчик Клодий с Красоткой Клодией будут вместе крутить Курионом, как им хочется, потому что он богат. На что Курион отвечал:
Деньги для них ничто. Плевали они на деньги.
И, в общем, я лишний раз убеждался в том, что идти наперекор любовным движениям души человеческойзанятие пустое и неблагодарное, куда лучше поддерживать их в нужном тебе ключе. Но тогда я этого еще не умел. Я вообще ничего не умел и ни к чему не был приучен. Теперь, спустя многие годы, когда я стал тем, кем я стал, со всеми достоинствами и недостатками моего положения, я уже не удивляюсь тому, что увидел во мне Цезарь. Но ведь будущего он не знал, а как можно было разглядеть во мне что-нибудь потрясающее тогдаума не приложу.
Но вернемся с тобой, милый друг, к проблемам бедного Куриона, который не знал уже, как стать частью доблестной семьи Клодиев. И, хотя он защищал Клодия перед народным собранием и оказывал всяческие знаки внимания Клодии, ему все не удавалось пообщаться с кем-нибудь из них достаточно долго, и он довольствовался тем, что ходил послушать Клодия, выступавшего перед народцем.
А когда возвращался, то аж дрожал от желания свергнуть диктатуру отцов и все такое прочее, и сразу бежал ко мне, рассказать, что на этот раз удумал этот безумец.
Клодий Пульхр сказал, что нам нужно быть готовыми до основания уничтожить старый порядок! Преступления и богохульства освободят нас, потому что тогда мы поймем, что ни отец, ни Юпитер не смогут удержать нас
У него проблемы с папочкой, сказал я. И у тебя проблемы с папочкой.
Священная ярость ради нашего народа! Мы пожертвуем собой ради черни, совершим величайшие преступления ради людей! Пожертвуем своими сердцами и жизнями ради их будущего!
Ого, сказал я. Настоящий патриций, куда уж нам всем, плебеям, до него.
Его сердце полно благородства!
Неизмеримого!
И так далее и тому подобное. Знаешь, что самое ужасное равно во влюбленных людях и в людях, одержимых какой-либо идеей (читай: тоже влюбленных)? У них совершенно исчезает здоровая самоирония. Грешил ли тем же самым я, когда был влюблен, скажи мне честно? Если да, то у меня есть еще хотя бы один повод наложить на себя руки (на счету каждый, и ты мне здорово поможешь).
Так вот, я изрядно задолбался слушать про Красавчика Клодия (как позже я задолбался слушать про него от тебя), и как раз тогда, когда мое негодование на эту парочку, лишившую ума моего лучшего друга, достигло предела, Курион вдруг ворвался ко мне домой и, игнорируя Антонию, которая игнорировала его, закричал, вцепившись в свою тогу.
Антоний, я умру! Умру!
Клодия Пульхра тебя отвергла? спросил я. Ты извини, я тут немного занят.
На самом деле я не был занят, просто злился, и Антония хмыкнула.
Хуже! закричал Курион, не слушая меня. Много хуже, любезный друг Антоний! Она пригласила меня к себе на вечер!
Ну и отлично! сказал я, хлопнув в ладоши. Разве не этого ты хотел? Мечта сбылась, чего же еще ты ждешь от Фортуны? Теперь настало время действовать!
Антония захохотала, и я рявкнул:
Выйди, женщина!
Она смерила меня презрительным взглядом, но ушла, Курион же рухнул на колени в изнеможении.
Никогда не видел такого долбоеба, сказал я.
Курион обнял мой пол и сказал.
Она отвергнет меня!
Слушай, судя по тому, что о ней говорят, она особо никого не отвергает.
Я сел на корточки с ним рядом, поднял его за шкирку. Курион горько плакал, и от него несло вином.
Понятно, сказал я. Нажрался утром и без меня. Лучше друга нет.
Курион сказал:
Антоний, я умру, если она не станет моей. Хотя бы на одну ночь, большего мне не надо! Но этого никогда не случится!
Да почему не случится?
Потому что она даже не обратит на меня внимания!
Твой папаша богат, как Крез, ну, или как Красс. Непременно обратит. Если они хотят изменить мир или, тем более, его разрушить, им нужны деньги. Ты очень привлекателен в этом плане.
Она схватил меня за руку.
Ты должен пойти туда со мной, Антоний!
Меня никто не приглашал!
Я приглашаю тебя!
Ты вроде бы еще не женился на Клодии, пожал плечами я.
Да тебя пустят, там не строгие порядки, я обещаю.
Вообще-то мне не слишком хотелось видеть этих Пульхров, однако же Курион выглядел крайне отчаянно.
Хорошо, я скажу Антонии.
Нет, сказал Курион. Ты должен явиться без нее! Там будет все оченьнеоднозначно.
Что?
Разврат, безоговорочный разврат.
Ну и хорошо, ответил я. Может, она чему-нибудь научится. В конце концов, должен же я проводить время со своей женой.
Антоний, сказал Курион. Притворись моим любовником!
Я отпустил его, и он ударился головой об пол, выругался.
Чего? спросил я.
Клодия Пульхра любит развратных мужчин, которым неведомы половые ограничения!
Я тебе сейчас голову оторву, сказал я.
Хотя бы на один день!
Ты что, больной? Совсем охерел со своей Пульхрой.
Антоний!
Пошел на хер! Я не буду позорить свое имя из-за того, что тебе не терпится присунуть цыпе, которая любит, чтобы мужики пехались.
Ладно-ладно, сказал он. Но ты пойдешь со мной! Чтобы, если я онемею, ты мог поддержать разговор и все такое!
Но никакой херни этой педерастической? спросил я.
Никакой херни!
Но, знаешь что, думаю, он мне наврал. Во всяком случае, Луций, судя по тому, что потом лепил в своих речах против меня Цицерон, Курион наплел что-то такое Клодии и, желая показаться большим мужчиной, оставил мне незавидную участь в его истории. Если бы Курион был жив к тому моменту, как этот слух всплыл, я бы его убил, хоть это все и чрезвычайно смешно.
Так вот, удостоверившись, что Курион собирается вести себя прилично, я все-таки согласился.
Тогда завтра вечером! сказал Курион. А мне еще надо разучить какие-нибудь стихи, но не про любовь, и подобрать какую-нибудь одежду, но не слишком роскошную, ведь Клодий Пульхр считает, что правда за нищими!
Не успел я ничего ответить, как Курион исчез, будто его и не было никогда в моем доме.
Антонии я сказал:
Развлекусь без тебя, может быть, смогу набраться сил, чтобы протянуть еще один день в твоей компании.
Отлично, сказала Антония. Буду трахать Эрота, пока тебя нет.
Только дай мне повод вышвырнуть тебя пинком под зад.
Честно говоря, мы оба получали от наших стычек невероятное удовольствие. На этом удовольствии и зиждилась некоторая любовь, которую я питал к этой отвратительной женщине, Антонии Гибриде.
Но к Красотке и Красавчику, и дальше к моей истории, или даже лучше сказать к истории меня, как думаешь, Луций?
Чем больше я размышлял об этом, тем интересней мне становилось при мысли о том, что я увижу на вечере Красотки Клодии. В конце концов, если уж о чьих приемах и ходили слухи (в потрясающем разбросе от "лучшее, что я испытывал в жизни" до "кошмарный ужас"), так это о приемах Красотки Клодии.
Тем более, можно было, наконец, посмотреть на это чучело, ее брата Клодия. Тогда у меня не имелось хоть сколь-нибудь внятных политических представлений, я руководствовался симпатиями и антипатиями личного характера. Я не любил Клодия за то, что он сводил с ума Куриона. И я полюбил Клодия за то, что Клодий ненавидел Цицерона так же сильно, как я.
Однако, беспорядочные политические мысли из тех, что у меня были (возможно, привитые Публием) скорее прибивались к тихой гавани абсолютной власти. В этом мы никогда не совпадали с тобой. Я считаю и буду считать, что любое государство состоит из людей, раздираемых противоречиями даже внутри самих себя, что уж говорить о различных их группах. И чтобы примерить эти противоречия нужен единственный человек, который скажет "хватит", а не множество людей, не способных договориться друг с другом. Только один человек, который в силах справиться с собой, может выбрать настоящую дорогу и идти по ней, не сворачивая, и тащить за собой все государство. Думаю так, и буду думать, и даже, мне кажется, думал тогда, не оформив еще все это в пристойную форму, так что, стоит сказать даже, что я ощущал.
Так вот, Клодий Пульхр был слишком хаотичным, веществом, которое не может долго находиться в условиях реальности, но в то же время он являлся силой, силой многих, данной одному человеку. Идея мне нравилась. Клодий был радикалом, все люди у негобратья, как ты любишь, даже теснее и ближе, чем ты любишь. Люди в его гипотетическом государстве должны были быть равны друг другу, как ряд одинаковых цифр. Все немногих должны были получить многие все. И это с таким религиозным жаром, с такой страстью. При этом в перерассказе Куриона образ его терялся, просто потому, что Курион не был человеком таких страстей и масштаба, как Красавчик Клодий. Его можно было оценить лишь стоя перед ним в волнующейся толпе.
Но рано, рано, до Красавчика Клодия мы дойдем в свое время, а сейчас о том, как я сходил на вечер к его сестре.
Выдвинуться нам надо было весьма заранее, потому как Красотка Клодия устраивала вечер на берегу прекрасного Альбано, где (Курион говорил очень путано) вилла была не то у нее самой, не то у ее друзей, не то она и вовсе арендовала ее.
О боги, пощадите его, сказал я, когда мы прибыли на место. Воздух прелестный, вокругяркая, но теплая осень, кроны деревьев уже покраснели, но еще не начали обнажаться, невероятная красота. Место действительно живописное. Озеробудто плещется в чаше, и вокруг него лесистые холмы и симпатичные красноголовые виллы богачей.
Курион сказал:
О Венера, у нее прекрасный вкус, сделай ее моей.
Ты меня достал, сказал я. Не могу это больше слушать. Сейчас меня стошнит.
Это укачало, просто сказал Курион. Пойдем, Антоний, когда ты увидишь ее, ты забудешь все свои предрассудки.