И чувство глубокого удовлетворения при виде того, как воплощаются в жизнь чьи-то случайные фантазии, чьи-то тайные мечты. Но теперь все это происходило, можно сказать, в гигантских масштабах.
Я всегда могла придумать что-то более интересное, чем могли предложить хозяева. Что-то более сложное. И источник вдохновения был практически неиссякаем. Все жизненные вариации на заданную тему. Теперь я вижу массу людей, увлеченных, потрясенных, ослепленных, вносящих свои изменения и модификации. Пламя становится все ярче и ярче.
Но страсть применительно ко мне?!
Страсть? Что это такое?
Естественно, больше не было никаких хозяев в моей жизни. Время от времени я жестоко страдала из-за подобной интимной близости, сама не знаю почему. Может быть, потому что мне всегда больше нравилось быть «хозяйкой», потому что уже не было прежнего возбуждения, а, наоборот, появилось бесценное знание того, что на самом деле чувствуют мои рабы и мои любовники. Я действительно обладала ими. Мое умение, мое понимание пронизывали их насквозь. Они принадлежали мне телом и душой.
Если говорить о любви, то я не знаю, что это такое. По крайней мере, что такое обычная любовь. Но тогда что такое любовь, если не любовь, которую я испытываю к каждому из них в определенные моменты?
И в своей кровати я принимала лучших мужчин-рабов, видела рядом с собой такие тела, в красоту которых даже трудно было поверить.
В Клубе понятия «хотеть» и «иметь» разделяют всего тридцать секунд.
Требовать от рабов полного подчинения, приказывать им иметь меня, поражаться тому, что они, такие сильные, такие мужественные, подчиняются всем моим приказам, что эти идеальные мужские тела принадлежат только мне. А потом заносить информацию о них в компьютерные файлы. Учить тому, как лучше всего ими манипулировать.
И еще рабыни с их шелковистыми ручками и нежными язычками. Лесли, Коко, прелестная и отвергнутая мной Диана.
Диана, моя дорогая. Она прижимается ко мне во тьме, которая, возможно, окутала весь земной шар. Мягкое на мягком.
Полночь в раю. Но рай ли это? Где-то пробили настенные часы.
Двенадцать часов до встречи с Эллиотом Слейтером. И что такого особенного в этом светловолосом, голубоглазом мужчине? А вдруг он окажется таким же, как все?
12.Эллиот. Белый хлопок
Коридоры представляли собой настоящий лабиринт. По правде сказать, Клуб не произвел на меня особого впечатления. Я только знал, что именно она дергала за веревочку, которая должна была привести меня к ней. Она подняла меня с самого дна, где я оказался, а теперь ждала меня у себя.
Я очнулся в полудреме мучившего меня желания. Я страстно хотел ее. И не стоило кривить душой, притворяясь, будто это не так. Все утро передо мной, как вспышка, появлялось ее лицо. Я уже не понимал, во сне все это или наяву, но я чувствовал кружева ее блузки на своей груди, меня словно пронзало током прикосновение ее губ.
Но кто она такая, черт побери?! Что ей от меня нужно?
А потом произошло нечто странное. На рассвете мы начали убирать туалеты, стоя на четвереньках, но прислуга уже обращалась со мной гораздо мягче. Никаких оскорблений, никаких хлыстов.
Похоже, ее работа. Но что все это значит? Слишком уж спокойно я думаю об этом, несмотря на швабру в руках. Слишком уж спокойно думаю о ней.
Когда нас кормили днем в маленькой подвальной столовойели мы, естественно, стоя на четвереньках,я решил, что все здесь было совсем не так, как я себе представлял. Несмотря на уверения Мартина, я боялся, что мне будет скучно, а моя неумелость сведет на нет любые мои начинания.
Ну, скучно точно не было. Причем с первой минуты я оказался в центре событии. А теперь еще пагубная страсть к темноволосой женщине, непредсказуемая реакция на аромат ее духов, на ее прикосновение, но эту часть действа я должен хоть как-то контролировать. То есть я хочу сказать, что она уже обучила тысячи рабов вроде меня, и, возможно, на самом деле ей было на них наплевать, так же как мне было глубоко наплевать на всех этих хозяев и хозяек, которые меня имели под неусыпным оком Мартина в его Доме.
И, честно говоря, мне было наплевать даже на Мартина, если уж на то пошло. Он мне, конечно, нравился, может, я даже его любил. Похоже, я слегка зациклился на мыслях о Мартине. Но когда дело дошло до секса, до всех этих садомазохистских штучек, мне было наплевать, кто был моим партнером. Если и волновало, то чисто с эстетической стороны.
А теперь я мог думать только о ней. Она была везде. Словно материализовалась из темноты. Нет, мне это совсем не нравилось.
А растущее во мне возбуждение непрерывно усиливалось. Меня возбуждало то, что я почувствовал себя настоящим рабом, возбуждала исходящая от нее реальная угроза, и, по мере того как распухшие локти и колени саднили все больше, возбуждение это только усиливалось. И когда меня повели в ванную, я уже знал, что пойду к ней. Чудесный горячий душ, великолепный массажтак живут хорошие парни.
А потом очередное искушение: обнаженные блестящие тела на массажных столах и похожие на нимф и фавнов рабы, которые помогали принимать ванну. И вся эта расслабляющая обстановка, и ласковые поглаживания«Теперь, Эллиот, можешь разговаривать, если хочешь»,и рекламные белозубые улыбки.
Почему я не решился спросить, что происходит? Почему ждал, когда массировавший меня стальными пальцами красивый маленький Ганимед скажет: «Тебе надо поспать, Эллиот. Тебя ждет леди-босс».
И если я поначалу даже слегка задремал, его слова окончательно меня разбудили.
Леди-босс?удивился я.
Да, она самая,ответил он.Она управляет Клубом. Она практически является его создателем. И она твой инструктор. Желаю удачи!
Большая шишка, значит,пробормотал я, а в голове у меня словно петарда взорвалась.
Закрой глаза,посоветовал он,так как, можешь мне поверить, тебе сейчас надо беречь силы.
И я, похоже, действительно уснул. Должно быть, сказалось общее переутомление, так как, проснувшись, увидел над головой плафон из свинцового стекла и услышал голос стоявшего рядом хэндлера:
Пошевеливайся, Эллиот! Мы не можем заставлять ждать нашу Перфекционистку!
Нет, конечно нет.
И вот теперь этот лабиринт коридоров и обратный отсчет времени моей Жизни до Лизы.
Наконец мы остановились. Белый холл, тяжелые резные двухстворчатые двери. О'кей. Ты вполне устойчив ко всем стрессам.
Заходи внутрь, Эллиот!щелкнул пальцами хэндлер.Становись на колени.
Дверь за мной тут же захлопнулась, он ушел, а у меня неожиданно случился приступ паники, причем более острый, чем когда бы то ни было.
Я рассматривал большую комнату, выдержанную в голубых тонах, кое-где с более яркими акцентами. Комната освещалась только солнечным светом, проникающим сквозь сине-фиолетовые шторы на французских окнах.
Огромный ярко-красный ковер, а на стенах картины кисти Ренуара и Сера, а также шедевры гаитянской живописи: пронзительное гаитянское небо, изумрудно-зеленые горы и темные застывшие фигурки местных жителейработающих, играющих, танцующих.
На стенах висели африканские, а также эмалевые индейские маски. Изящные африканские деревянные и каменные скульптуры среди буйной растительности: папоротников и пальм в горшках. А слева от меняспинкой к стенеогромная медная кровать.
Эта кровать чем-то напомнила мне гигантскую золотую клетку. Прутья в замысловатых завитках, полог из белого кружева нависал легким прозрачным облачком. На кружевном гофрированном покрывалегора отделанных кружевом подушек. Настоящий будуар. Подобное затейливое убранство мужчинам иногда даже нравится, хотя сами они создать такое явно не способны, а потому возлагают эту задачу на своих спутниц жизни.
Я живо представил себе, как подхожу к этой постели. В черном смокинге, с букетом цветовобыкновенных маргаритокв руках.
Я склоняюсь и целую спящую на кровати девушку. Именно на такой кровати. Но на этой никакой девушки не было. И вообще никаких девушек поблизости.
У меня хватило времени, чтобы по достоинству оценить воздействие этой комнаты, которая так элегантно приглашала в мир запретных наслаждений. Легкий трепет ветвей деревьев за окнамисовсем как медленный танец.
У меня застучало в висках, и я неожиданно перестал понимать, где нахожусь. Дверца ловушки открыласьи я вдруг оказался в тайной комнате. И без всяких видимых причин комната эта вдруг стала давить на меня. Слишком много серебряных вещиц на комоде с круглым зеркалом: какие-то коробочки, флакончики духов, щетки. Атласная туфля на высоком каблуке, валяющаяся возле кресла. И все эти белоснежные кружева.
Я сел, откинувшись на пятки, чтобы получше осмотреться. Лицо мое пылало, так же как и нечто другое, что меня немало беспокоило. Я вдруг снова попал в душные женственные викторианские спальни в Доме Мартина, но эта спальня была другой: не такой искусственной и слегка безумной. Но не сценой, специально обставленной для всех этих безумств, а вполне реальной спальней.
А еще там было очень много книг. Целые полки книг, причем явно зачитанных до дыр. Вперемешку книги в бумажной обложке и в твердом переплете, кое-где заклеенные скотчем.
Потом я заметил свисающую с потолка белую кожаную цепь с прикрепленными к ней наручниками. Это заставило меня снова перевести взгляд на черную атласную туфлю, валяющуюся возле кресла.
И когда дверь открыласьтихо-тихо, с еле слышным щелчком,я вдруг почувствовал, что у меня от страха мурашки поползли по телу.
Она только что вышла из ванной комнаты, и на меня дохнуло ароматом свежего луга и цветов, а еще чем-то чуть горьковатым, дымным: это был ее залах.
Она не произнесла ни слова. Я же исподтишка осторожно рассматривал ее. На ней были белые шелковые домашние туфли без задников на высоком каблуке, вроде той, что валялась у кресла. А еще коротенькая, отделанная кружевом сорочка на лямочках, доходящая до середины бедра. Сорочка была из хлопка. Плохой знак. На самом деле меня не слишком возбуждает тело под нейлоном. Но тело, прикрытое тончайшим хлопком, сводит меня с ума. Ее волосы струились по плечам, как накидка Девы Марии. Под полупрозрачной тканью просвечивали обнаженные груди, темный треугольник между ног.
И я в очередной раз ощутил исходящую от вес силу. Дело было не только в ее красоте и не в этой странной обстановке. Красота, конечно, имела значение, но здесь было что-то еще. Я не должен был вставать с колен без ее разрешения. Не должен был смотреть ей прямо в лицо. Это было нарушением правил игры. И все же я это сделал. Я взглянул на нее исподлобья и, увидев ее запаренное личико и задумчивые глаза, понял, что полностью в ее власти.
Сочные губы, слегка тронутые красной помадой, и чуть покатые плечи, которые по какой-то непонятной причине манили меня не меньше, чем холмики ее грудей.
Я чувствовал исходящие от нее флюиды, а еще словно поток скрытой тепловой энергии. Она будто горела, хотя на ней всего-то и было, что тонюсенькая сорочка да легкие туфельки. Казалось, она вот-вот задымится. В ней было нечто неземное. Глядя на нее, я вспомнил одно старомодное слово. Это слово «вожделение».
Опустив глаза, я пополз к ней на четвереньках и замер у ее ног. Меня снова обдало волной тепла.
Я прижался губами к ее голым пальчикам, потомк изящному подъему там, где кончалась шелковая полоска, почувствовав нечто вроде электрического разряда.
Встань,мягко сказала она.Руки за спину.
Густо покраснев, я медленно поднялся на ноги. Я вдруг понял, что меня обуревают не обычные, ритуальные, чувства, а нечто совсем другое. Я стоял перед ней, потупив глаза, и все же видел в вырезе сорочки ложбинку между грудей и темно-розовые кружочки сосков. Она протянула руку и взъерошила мне волосы. Это было так неожиданно, что я даже попятился. Тогда она положила мне на голову уже обе руки и стала мягко ее массировать, так что у меня холодок пробежал но спине, а затем, точно слепая, стала ощупывать мое лицо, нежно трогая губы и даже зубы.
У нее были такие горячие кончики пальцев, словно ее сжигал внутренний жар, а тихое мурлыканье, которое она издавала, не разжимая губ, делало ее прикосновение обжигающим.
Ты мой, ты принадлежишь мне,еле слышно прошептала она.
Да, мэм,ответил я, беспомощно наблюдая за тем, как она пощипывает, а потом и мнет мои соски.
Я непроизвольно напрягся. Меня пробило, если можно так сказать, до кончика члена.
Мой,повторила она.
Я подавил в себе желание ответить, только стоял и смотрел на ее грудь, открывая и закрывая рот, совсем как выброшенная на сушу рыба. Меня опять окутало дымным сладким облаком ее духов. Мне казалось, что я сойду с ума от желания. Она, похоже, придумала для меня новую пытку. Но я не могу, чтобы меня так мучили. И эта спальня Нет, это уже чересчур!
А теперь назад, на середину комнаты!приказала она, не повышая голоса.
Она продолжала сдавливать и пощипывать мне соски. Я заскрипел зубами от боли.
О, какие мы, оказывается, нежные,насмешливо произнесла она, обжигая меня взглядом и дразня полураскрытыми алыми губами.
Я уже почти умолял ее, даже сказал «пожалуйста», так как чувствовал, что сердце вот-вот выскочит из груди. Мне хотелось убежать, хотя бы повернуться к ней спинойя уже сам не знал, чего хочу,лишь бы освободиться от ее власти. Но в этой ситуации у меня не было ни малейшего шанса.
Она приподнялась на цыпочки, стараясь дотянуться до чего-то над моей головой. Я поднял глаза и увидел, что это была пара белых кожаных наручников, прикрепленных к концу белой кожаной цепи. Господи, я ведь совсем забыл о них! Но что бы все это могло значить?
А теперь подними руки!велела она.Нет, чуть пониже, мой долговязый красавчик! Просто держи их над головой, чтобы я могла достать. Чудно.
Я почувствовал, что весь дрожу. Маленькая симфония вынужденных признаний. Похоже, я даже начал согласно кивать.
Наручник крепко сомкнулся на моем левом запястье, а затемна правом. Потом она связала мне руки. Я тем временем стоял, как дурак, абсолютно беспомощный, словно меня держали шесть здоровых мужиков. После этого она подошла к стене и нажала на какую-то кнопку. Кожаная цепь поползла к потолку, подтягивая мои скованные руки вверх.
Это очень крепкая цепь,заметила она, снова подойдя ко мне вплотную.Хочешь попробовать освободиться?
Короткая сорочка натянулась у нее на бедрах, дав мне возможность поближе рассмотреть черный треугольник волос.
Я покачал головой. Я уже знал, что она снова будет меня трогать, и знал, что не выдержу такого напряжения.
Ты слишком дерзкий, Эллиот,сказала она, прижавшись ко мне всем телом и положив руку мне на грудь.Обращаясь ко мне, ты должен говорить только «нет, мэм» и «да, мэм».
Да, мэм,ответил я, чувствуя, что покрываюсь испариной.
Ее пальцы пробежали по моему животу, опускаясь все ниже, нежно давя на пупок. Я уже с трудом сдерживался. И тут она погладила мой член. Я постарался отодвинуться, но она твердо положила мне руку на шею, и я чуть было не скривился от боли.
Поцелуй меня, Эллиот,прошептала она.
Я повернул к ней голову, и она впилась в меня своим жадным ртом, языком раздвигая мне губы. И между нами снова проскочил электрический разряд. Я ответил ей жадным поцелуем, словно хотел проглотить ее целиком. Я целовал ее так, будто это она, а не я, была подвешена к крюку. Я мог держать ее до бесконечности, настолько сильным было возникшее между нами электрическое поле: мог поднять как пушинку, мог вывернуть наизнанку. И когда она прижалась ко мне грудями, опьяняя своей близостью, я понял, что она моя. Ее ногти все сильнее впивались в кожу вокруг мошонки. Но эта боль превращалась в исходящую от меня силу, которую я полностью отдавал ей. Стоя на цыпочках, она давила на меня уже всем своим весом, сжимая мне шею левой рукой. Я наслаждался ею, ласкал ее рот языком, извиваясь в наручниках в непроизвольной попытке освободиться.
И тут вдруг она отпрыгнула.
Господи,прошептал я, закрыв глаза.
Затем я почувствовал ее влажные губы у себя под рукой. Она покусывала мне волосы в подмышечной впадине. Это было так неожиданно, что я даже вздрогнул. Правой рукой она взяла меня за яички и стала ласкать их, одновременно целуя меня в подмышку и тем самым просто сводя с ума. Моя кожа стала сплошной эрогенной зоной, а она все ласкала и лизала мое тело.
Я был так напряжен, что даже скрежетал зубами. Внезапно она выпустила яички и, крепко обхватив пальцами основание члена, стала нежно его поглаживать.