Мне нравится, как ты произносишь мое имя. Давай изменим формулировку на «да, Лиза».
Да, Лиза, ответил я дрожащим голосом.
И к Мартину я тоже всегда обращался во имени: «Да, Мартин. Нет, Мартин».
Хороший мальчик,похвалила она меня и встала в ногах кровати, чтобы начать экзекуцию.
И она взялась за работу. Била она сильно, с оттягом, не хуже мужчин-хэндлеров. У нее, несомненно, был большой опыт в этом деле.
Она явно изучала мои реакции, специально растягивая удары, а потому боль нарастала медленно, разливаясь во телу, совсем как удовольствие, когда она трахала меня резиновым членом. Я понял, что начинаю потихоньку сдаваться. Если бы она действовала более напористо, более грубо, ей не удалось бы меня сломить, поскольку в таком случае сработали бы все мои защитные механизмы.
Но это было только начало. Она уже порола меня со всей силой. Я напрягся и попытался приподняться, так как не мог лежать спокойно. По привычке я старался держаться до конца, но ничего не получалось. У меня на теле уже живого места не было, и у меня уже не было сил терпеть эти обжигающие удары хлыста, ищущего где побольнее, терзающего рубцы снова и снова, а также растущее возбуждение. Потом наступил момент истинысо мной такое случалось далеко не всегда,когда я понял, что уже не могу контролировать себя и в то же время чувствую буквально все.
Ты знаешь, что принадлежишь мне?спросила она.
Да, Лиза,с готовностью отозвался я.
И ты здесь, чтобы доставлять мне удовольствие.Да, Лиза.
И ты больше не будешь грубить.
Да, Лиза.
И ты больше не повторишь все те грубости, что я слышала от тебя сегодня днем.
Да, Лиза.
Наконец я уже больше не мог сдерживать стонов, хотя изо всех сил сжимал зубы, даже когда отвечал ей. Она стояла надо мной, раздвинув ноги, и я мог думать только об одном. Мне так много надо было ей сказать, но я не находил слов. Но я не осмелился говорить без разрешения, лишь выдавливал из себя под градом ударов ответы на ее вопросы. Сейчас она могла потребовать от меня чего угодно. Я был готов для нее на все.
Наконец она остановилась. Потом расстегнула наручники своими ловкими, быстрыми пальчиками, сводящими меня с ума. Кожу саднило, рубцы и отметины горели огнем.
Я, как пьяный, сполз с кровати и упал перед ней на колени, измученный, точно после марафонского забега. Мышцы болели от невыносимого напряжения, и все же мне так хотелось обнять ее, что пришлось прижаться лбом к полу. У меня больше не осталось сил: чувство к ней окончательно вымотало меня.
Я наклонился и поцеловал ее сапог, а потом обнял ее левую лодыжку и потерся о нее лбом. Мне теперь было на все наплевать, ничего не волновало. Для меня существовала только она, во всех ипостасях. И меть ее, бояться ее, быть выпоротым ею, просто стоять рядом.
Нет,отрезала она, и я, убрав руку, снова поцеловал сапог.
Боль сменилась желанием, и так до бесконечности.
Ну что, хорошая порка?поинтересовалась она.
Да, Лиза,ответил я с неожиданным для себя тихим смешком, а сам подумал: «Если бы только знала»Очень хорошая,«что я просто готов тебя съесть. Что я что?»
Тебя когда-нибудь пороли лучше?спросила она, слегка подтолкнув меня хлыстом.
Перед глазами все расплывалось, но, сосредоточившись, я отчетливо увидел ее взмокшее от напряжения лицо, дрожащие губы, покрытые красной помадой, и невинные глаза, в которых светилось любопытство. Точно такое же выражение лица было у Мартина: всегда удивленное и ищущее.
Я, кажется, задала тебе вопрос. Тебя когда-нибудь пороли лучше?настаивала на своем она.Я хочу знать.
Дольше и громче,ответил я с иронической улыбкой.И сильнее, но не лучше, Лиза.
Она наклонилась и поцеловала меня влажными губами. Еще немножкои я не выдержу. Меня еще в жизни никто так не целовал. Я попробовал подняться. Я должен ее обнять, прижать к себе. Но она снова отстранилась, а я так и остался стоять на коленях, ощущая приятное покалывание во всем теле. Меня била дрожь, губы странно онемели.
Я могу снять с тебя кожу живьем,сказала она.Но вовсе не собираюсь этого делать. Просто хочу тебя чуть-чуть разогреть. Ты мне сегодня еще понадобишься.
Я испуганно на нее посмотрел, опасаясь, что она снова прикажет опустить глаза.
Позволь мнепрошептал я.Позволь твоему позволь твоему рабу задать один маленький вопрос.
Хорошо,ответила она, смерив меня холодным взглядом.
Лиза, разреши поцеловать тебя. Только один поцелуй.
Она задумчиво на меня посмотрела, а потом все же нагнулась, и я обнял ее, снова почувствовав ее тепло, ее силуодновременно жестокую и нежную. Во мне все же проснулся зверь, который хотел ее. Хотели больше ничего.
Нам пора, Эллиот,строго сказала она, нехотя высвобождаясь из моих объятий.
Я смиренно склонил голову.
Пора дать тебе настоящий урок послушания и научить тебя хорошим манерам,произнесла она с сомнением в голосе.Встань!
Да, Лиза.
Руки за спину. Быстро!
Я повиновался, хотя в голове зазвенели тревожные голоса: «Сейчас случится что-то плохое, но, может быть, именно сейчас для меня все и начнется». Но я тут же себя остановил: «Ты принадлежишь ей. Не думай ни о чем другом!» Я представил нас обоих, корчащихся в агонии любви, вспомнил о том, как страстно желал ее, умирал за нее, когда она порола меня, и это было не наказание, а средоточие всего, имя которомужелание. Хотя и не совсем так.
Она обошла меня кругом, и я немедленно напрягся. Выглядела она просто роскошно. В сапогах на высоком каблуке, в обтягивающей сильную спину лайке и в короткой кожаной юбке, подчеркивающей изящество аккуратной попки и узких бедер.
Она игриво ущипнула меня за щеку.
Ты так мило краснеешь,произнесла она с искренней улыбкой.И отметины смотрятся на тебе вполне неплохо. Они вовсе тебя не уродуют. Теперь ты выглядишь именно так, как должен.
У меня вдруг возникло какое-то смутное чувство, которое французы называют frisson. Я заглянул в ее глаза, но больше уже не осмелился просить о поцелуе. Она наверняка мне отказала бы.
Смотреть вниз, Голубые Глазки!скомандовала она, на сей раз без обычного недовольства в голосе.Я не буду затыкать тебе рот. Он слишком красив для этого. Но еще одна оплошность, я хочу сказать, еще одна выходка в духе прежнего Эллиота, которого я увидела сегодня днем,и я тебя выпорю и свяжу. Все понял? И я буду очень тобой недовольна. Это тебе о чем-нибудь говорит?
Да, мэм,ответил я с горьковато-сладкой улыбкой.
Она рассмеялась своим обычным смехом и снова поцеловала меня в щеку. А я поднял на нее глаза, и во взгляде моем было нечто большее, чем улыбка. Я словно осторожно заигрывал с ней. «Поцелуй меня еще раз». Она не стала.
А теперь шагай впереди меня,сказала она.А будешь умничать, я быстро заткну тебе рот и поставлю на колени. Все понял?
Да, мэм.
14.Эллиот. Спортивная аркада
Я чувствовал себя до чертиков неуютно, снова оказавшись в Клубе после роскошного кокона ее спальни. Мерцание многочисленных фонарей, гул толпы в садувсе это пробудило во мне глубокий, первобытный страх.
Вокруг нас неожиданно собралась большая группа, даже больше, чем в первый день, а потому я шел, опустив глаза, стараясь избегать нескромных взглядов и чувствуя стеснение в груди. Я следовал по дорожке, направляемый твердой рукой Лизы.
Миновав столы с закусками, плавательные бассейны, мы прошли по узкой аллее сада и направились в сторону низкого сооружения под огромным стеклянным куполом. Стены были увиты виноградом, а купол сверкал, как большой мыльный пузырь.
Эллиот, это спортивная аркада,сказала она.Ты знаешь, что это такое?
Нет,ответил я, стараясь не выдать своего беспокойства, так как слово «аркада» звучало просто ужасно. Я даже вспотел от волнения, а рубцы и ссадины от хлыста еще больше заныли.
Ты ведь у нас спортсмен?спросила она, подтолкнув меня вперед.
Молодой рыжеволосый хэндлер с приятной улыбкой распахнул перед нами двери странного здания, и меня тут же оглушил страшный шум.
Добрый вечер, Лиза,произнес он.Сегодня у нас полно народу, и все будут рады посмотреть на новенького.
Внутри свет был более приглушенный: слишком много народу и слишком накурено. Аромат табака смешивался с сильным запахом пива.
Насколько я мог судить, там практически не было женщин. Помещение оказалось каким-то необъятным: гигантский крытый сад с длинной барной стойкой вдоль одной из стен. Инструкторы толкали впереди себя обнаженных рабов мужского пола, одни были связаны, другие нет, причем некоторые выглядели совсем обессиленными, а еще все в пыли, смешанной с потом.
Было очень шумно, гости одновременно общались на самых разных языках. Я ловил на себе ленивые взгляды, ясно различал французскую, немецкую речь, а еще арабскую и греческую. Уверенные в себе мужчины в дорогой спортивной одежде, олицетворяющие деньги и власть.
Меня заинтересовали крики, доносящиеся откуда-то спереди, знакомые ободряющие хриплые возгласы и непременный атрибут любого соревнованияругательства и свист, когда что-то шло явно не так. Мне сразу же захотелось бежать отсюда без оглядки.
Лиза протиснулась сквозь толпу мужчин, и я увидел обсаженную деревьями песчаную дорожку, которая уходила вдаль, теряясь в толпе. Я также заметил прекрасные фонтаны и парковые скамейки. Обнаженные рабыни, все как одна на редкость хорошенькие, деловито ровняли граблями песок, выбрасывали окурки из стоящих там пепельниц, подбирали разбросанные пластиковые стаканчики и пустые банки из-под пива.
Сама дорожка представляла собой променад; по обеим ее сторонам то тут, то там виднелись аккуратные павильоны в цепочке огоньков. Между павильонами имелись огороженные участки. Невысокая деревянная ограда была облеплена зрителями, и у меня не было никакой возможности посмотреть, что там происходит. В павильоны непрерывно входили люди, некоторые просто прогуливались с напитками в руках, время от времени заглядывая в открытые двери. Я непроизвольно попятился, сделав вид, что хочу пропустить двух мужчин в купальных трусах, но Лиза крепко вцепилась мне в руку.
Я уж было открыл рот, чтобы сказать что-то типа: «Я еще не готов для этого», но не решился.
Толпа вокруг нас сгустилась. Я почувствовал нечто вроде клаустрофобии при прикосновении чужиходетыхтел. Однако Лиза решительно подталкивала меня вперед к первому длинному белому павильону.
Внутри было довольно темно, и поначалу я даже не понял, что там происходит. Зеркальные стены и потолок, лакированные деревянные полы, неоновые огни вдоль сцены. Я догадался, что это зал аттракционов. Ты платишь за несколько черных резиновых колец и потом пытаешься набросить их на одну мишень, чтобы получить максимальное количество очков. Только мишенями здесь были головы мужчин-рабов, которые стояли на коленях на быстро двигающейся по сцене конвейерной ленте.
Это было довольно грубое развлечениеуспеть набросить на шею раба кольцо до того, как он скроется за кулисами. И при всей его незатейливости было в нем нечто пугающее: рабская покорность жертв, которые становились неодушевленными предметами для всей этой толпы.
Я уставился на сцену невидящими глазами. Опущенные головы, все эти кольца, висящие на склоненных шеях. Нет, я не хотел здесь оставаться. Просто не мог. Надо как-то показать это Лизе. И тут я непроизвольно попятился, а оказавшись у нее за спиной, поцеловал ее прямо в макушку.
На выход,бросила она.И нечего меня просить. Если бы я захотела тебя здесь оставить, то непременно так и сделала бы. Но я не хочу.И с этими словами она подтолкнула меня к двери.
На секунду меня ослепил свет фонарей, а затем я понял, что меня ведут уже к другому павильону. Внутри он оказался гораздо просторнее первого, но отделан так же: в стиле хай-тек, с баром и медным рейлингом вдоль стены. На сей раз были не кольца, а яркие пластиковые мячики размером с теннисные. Здесь надо было попасть в движущиеся мишени, что были нарисованы флуоресцентной краской на спинах у рабов со связанными над головой руками; несчастные жертвы отчаянно пытались увернуться от того, чего не могли видеть. При попадании мячи прилипали к мишени, и рабам приходилось извиваться и вилять бедрами, чтобы их стряхнуть. Совсем не больно, но как унизительно!
Я, конечно, не видел лиц рабов, но по игре их мускулов можно было судить, что они явно гордились собой, когда им удавалось увернуться.
Почувствовав, как у меня пот градом катится по лицу, я тихонько покачал головой. Нет, это невозможно, абсолютно невозможно. Я в такие игры не играю. Уголком глаза я заметил, что Лиза внимательно за мной наблюдает, и принял независимый вид.
В следующих двух павильонах были похожие развлечения: рабов заставляли бегать по полукруглым дорожкам и так же уворачиваться от мячиков и колец, а в пятомрабы были подвешены к карусели головой вниз и уже не могли увернуться.
Я подумал, что, быть может, рабов, уставших от игрищ, берут и подвешивают вот так, в беспомощном состоянии. Утонченная пытка. И похоже, в Клубе именно это было обычной практикой, а вовсе не то наказание, когда тебя отправляют чистить туалеты.
Теперь даже воспоминания о нормальной жизни, где-то там далеко, в лучшем случае казались вымыслом.
Мы словно вступили в мир Иеронима Босха, мертвенно-бледный и кроваво-красный, и моим единственным шансом вырваться отсюда была именно та женщина, что привела меня сюда.
Но так ли уж я хотел вырваться отсюда? Конечно нет. По крайней мере, не сейчас. Даже в самых смелых сексуальных фантазиях я и представить себе не мог ничего подобного.
Все это до смерти пугало меня и в то же время завораживало. Хотя лучше всего мое состояние можно было описать словами из стихотворения «Пурпурная корова» Джелетта Берджесса: «Я в сторонке постою и спокойно посмотрю».
Я шел, ничего не соображая, сквозь сияние огней. Мои чувства были обострены до предела. Этот шум, казалось, пронизывал меня насквозь, сладковатый запах дыма действовал опьяняюще, а руки, время от времени ощупывающие меня, пробуждали одновременно ужас и желание.
В этой плотной мужской толпе яркими звездочками время от времени сверкали обнаженные рабыни, разносившие коктейли, шампанское, белое вино.
Ну разве мы не тени и в области экзотического секса!неожиданно шепнула мне на ухо Лиза.
Меня удивило, что она вдруг со мной заговорила, но еще больше поразило выражение ее лица. Ее явно завораживало все происходящее, вся эта толпа кругом, как, впрочем, и меня. Мы словно оказались вдвоем на сельском празднике.
Н-да, я тоже так думаю,ответил я, и собственный голос показался мне чужим.
Тебе нравится?спросила она совершенно серьезно, как будто забыв, кто я, а кто она.
Н-да, нравится,отозвался я, потрясенный невинным выражением ее лица и интонациями голоса.
А когда она подняла на меня глаза, я игриво подмигнул ей, и, клянусь, она покраснела, как школьница.
Тут мне почему-то взбрела в голову шальная мысль. А почему бы не схватить ее, не перекинуть через руку, не осыпать безумными поцелуями, совсем как Рудольфе Валентино в фильме «Шейх»? Я имею в виду, что посреди такого экзотического секса это было бы прикольно. Однако у меня, естественно, пороху не хватило. Я умру, если она из-за меня потеряет лицо. И в то же время я прекрасно понимал, что если она захочет, то мне придется играть в одну из этих «заманчивых» игр.
Но мы снова двинулись дальше. Я исподволь любовался ее округлой грудью под кружевным жабо, ее тонкой талией в обтягивающем пиджаке. Для меня это было словно рай и ад.
Когда она повела меня в сторону небольшой открытой площадки, я понял, что она собирается продемонстрировать мне все варианты, чтобы потом выбрать самый неприемлемый для меня. А когда я увидел, что делается на площадке, то с трудом сдержался.
Там шли гонки, зрители со всех сторон облепили ограждение, совсем как на родео, криками подбадривая обнаженных рабов, которые на четвереньках бежали по размеченным дорожкам. Но рабы не просто соревновались, кто скорее добежит. Нет, они тащили в зубах черные резиновые мячики, которые сверху бросали им гости. Смысл игры состоял в том, чтобы, дотащив один мячик, получить второй. А зрители еще и подстегивали их кожаными ремнями.
Похоже, за один круг надо было принести пять мячиков, положив пятый у ног хозяина. Я увидел победителя, который гордо вскинул руки. С его раскрасневшегося лица пот лил ручьем, все поздравляли его и нежно поглаживали. Его тут же увели с площадки, предварительно завернув в белое полотенце. Остальных же, задыхающихся и дрожащих, ремнями погнали на новый круг.